КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
СВОЙ ПОЧЕРК

Про то, что останется,
когда не останется уже ничего

Камни и ангелы Ольги Кулагиной

Недавно на страницах почтенной столичной газеты происходил своеобразный стриптиз, который осуществил весьма процветающий столичный сценограф. Характеристика из редакционного вступления: “Сегодня он не просто модный художник и модельер, звезда московского бомонда и задушевный друг многих vip-лиц театра, а своего рода бренд”. И вот признание этого “бренда”: “Сейчас я, например, вообще не рисую. Вот если завтра, допустим, нужно подать эскизы, я беру и делаю их, а каждый день с красками, чтобы совершенствоваться, не сижу… Я люблю делать только то, что мне удобно…”
Невероятно! Художнику “неудобно” рисовать, сидеть с красками! Представить себе, что такое могли рассказать про себя… Нет, не буду называть имен – пришлось бы перелистать всю историю искусства. Но может быть, театральные художники – особое племя? Невозможно представить, что Александр Головин, Александр Тышлер, Петр Вильямс, Вадим Рындин не любили рисовать, не мечтали очутиться перед мольбертом…
Мы доживаем эпоху, когда среди театральных художников еще встречаются просто Художники. Которым есть что сказать и которые хотят и могут выразить это – в станковой живописи или графике, в театральном эскизе. Ольга Кулагина – из их числа. Почти все ученики Татьяны Сельвинской выражают себя не только в театре. Станковая живопись для них отнюдь не менее значима. Это их жизнь. Очень много, например, и очень хорошо рисует Станислав Бенедиктов. И такое уж немыслимо коллективное дело театр, где замыслу художника крайне редко удается воплотиться полностью, что я в деревьях, больничных интерьерах или старых домах города Кирова вижу и чувствую личность Бенедиктова чище и лучше, чем в иных спектаклях.
Впрочем, пишут и рисуют не только ученики Сельвинской. Только что вышла книга о Боровском, где впервые опубликованы нетеатральные рисунки художника… и мы узнали о превосходном, постоянно рисующем натуру графике… (Боровскому нужна именно натура: в его сценографии поразительный сплав острейшей условности и пронзительной жизненной достоверности, поэтому он исследует своим карандашом этот сарайчик, это старое грушевое дерево и т.п.) И наверное, рисуя, он спасает себя в театре.
Потому что театр действительно пожирает художника, и ему надо как-то восстанавливаться. А за плечами Ольги Кулагиной около 100 спектаклей. Это очень большой путь. Ей приходилось работать и в больших театрах, и в крошечных студиях, на хорошо оснащенных сценах, и в нетеатральных пространствах. С хорошими режиссерами и с не очень хорошими. Много ставила на периферии, где немало интересных трупп и своеобразных режиссеров (а мы все еще продолжаем судить о состоянии российского театра только по Москве и Петербургу…). Работы Кулагиной вне московских спектаклей, к сожалению, не пришлось видеть “в натуре” (на сцене). Но Кулагина – давний и постоянный участник ежегодных выставок “Итоги сезона”, где ее работы всегда привлекают внимание. По ним можно судить о ее подходе к пьесе, решении пространства, костюмов и т.п. И часто очень хочется поехать куда-то в Сургут, чтобы посмотреть ее спектакль. Именно там она сделала “Вечер русских водевилей”, казалось бы, простейшими и минималистскими средствами (аппликации из белой бумаги – путти, гирлянды, птички, балясинки и т.п.) на синем бумажном фоне. Но это такое точное попадание в жанр с его наивностью, немудреностью и детской веселостью. Стоишь перед эскизом и улыбаешься. И уходить не хочется.
Станковые и театральные работы Ольги Кулагиной – это одна рука, единое переживание света и пространства. Хотя, естественно, театр требует большей конкретности, ставит художника в жесткие рамки сюжета и т.п. Да к тому же там так редко удается полностью осуществить свой замысел. Поэтому, наверное, Кулагина иногда пишет картины на темы своих собственных спектаклей, развивая заложенные в них идеи, освобождаясь от конкретики сценического пространства, физических данных актеров. Но потом, когда “подпитка” пьесой кончается, а потребность художественного высказывания по жгучим проблемам мироздания не уходит, Ольга Кулагина обращается к чистой живописи. Так, вероятно, появился ее цикл “Ангелы”, несколько картин из которого вновь показаны ныне в галерее СТД. Так возникли и ее “Камни”, которые впервые были увидены публикой на январской выставке в Институте искусствознания.
Выставка называлась “Белый камень”, хотя камни были отнюдь не только белыми. Чтобы выразить свое отношение к миру, к Вселенной, ей понадобились только цвет и форма. Только! Но это не абстракция в чистом виде. Потому что для художника крайне существенно ощупывать кистью материю, плоть этих гигантских валунов, этих дольменов и менгиров, циклопической кладки стен, где возникают входы и выходы в другое пространство. Прекрасная, сильная живопись. Плотная и какая-то необычайно легкая, светящаяся. Но она, конечно, не про камни, а – через них – о каких-то основах мироздания. (Может быть, про то, что останется, когда уже ничего не останется?) Да и камни какие-то странные. Многие из них словно не подчинены закону гравитации. Они висят, парят, летают. Не падают. Не убивают силой тяжести. Они невероятно красивы и значительны. К тому же не высасывают энергию из зрителей, а наоборот, наделяют ею. Откуда берут? Из каких-то иных пространств, иных пределов.
Театральный художник изначально зависим. А он хочет, он должен быть независимым и свободным. Отдельным. Тогда он придет в спектакль со своим богатством, и люди будут рады получить его из рук мастера.
Из рук Ольги Кулагиной получить можно многое уже сегодня. Завтра – еще больше.