Я ИДУ С УРОКА

И все вокруг оживает...

Институт художественного образования РАО, казалось бы, повидал на своем веку достаточно мэтров: и Кабалевского, и Неменского, и Ролана Быкова... Но вот недавнее выступление отца Димитрия на очередном заседании ученого совета сделало лица «заседающих» какими-то особенными –
ясными и светлыми.
Да и не выступление это было, а тихий, неспешный и очень простой рассказ.

Я думаю, что если просто один только Закон Божий преподавать – это не всем детям дано сразу воспринять. А вот если наряду с какими-то живыми делами, с помощью художества, каких-то подсказок, – тогда и восприятие Закона Божия становится живым. Мне интересно практической мозаикой заниматься, ее-то я и использую, занимаясь с детьми (о. Димитрий – великолепный мозаист-профессионал. – Прим. ред.).
Важный момент – нельзя проводить Закон Божий стандартно, как обычный урок. Почему? Потому что если дети поймут, что Закон Божий – это то же самое, что и школьная дисциплина, очень скоро интерес у многих детей погаснет.
Знаете какую задачу поставил наш настоятель? Не надо, чтобы Закон Божий от зубов отскакивал. Надо чтобы ребенок без храма жизни себе не мыслил. Чтобы все лучшие минуты жизни у него были связаны с храмом.
Когда вижу, что мальчишки без дела по улице шляются, – обидно делается. Куда бы я ни приехал (а мне пришлось много где поработать) – сразу собирал ребят. Привозил нужные материалы, краски из Москвы, и мы перво-наперво рисовать начинали. Потом росписи, мозаики…
Представляете: глухая деревня, Чувашия, кругом запустение. И вот мы с детьми постепенно росписями и мозаиками украшаем почту, библиотеку, школу – и все оживает.

Ответов неправильных не бывает

Когда я делаю мозаику для храма или монастыря, то обязательно перед работой читаю молитву. И я, и мои ученики, которые мне помогают.
С чего мы начинаем наши занятия? С акафиста. Дети полюбили акафист на русском языке. Потом молимся все. Потом я читаю Евангелие, а дети сами с церковно-славянского переводят (опыт такой у них есть – уже три года ко мне ходят). Вначале я читал целую главу Евангелия. Но ведь и сам чему-то учишься – теперь читаю две строчки или даже одну. А они пережевывают ее, впитывают. Думают, как приложить это к жизни, – вот что главное в Евангелии. Смысл этого чтения в том, чтобы каждый понял, что это та книга, без которой он жить не сможет.
С повторением материала всегда проблема, тем более – Закон Божий! Время от времени мы устраиваем повторение, которое проходит так. Передо мной два-три листа напечатанных вопросов по Закону Божию. Я пальцем в какой попал – тот и говорю. Они мне отвечают. И не боятся. Почему? Потому что ответов неправильных не бывает.
Вот яблочко, в него надо попасть, а ребенок своим ответом не попадает. Зато он попадает куда-то рядом. Но ведь рядом – это же все равно вперед, а не назад! Плохих ответов в принципе не бывает. Это было для меня открытием.

Труднее, но интереснее же!

На занятиях я ищу новые формы. У меня нет однообразия. Не потому, что я такой разнообразный, а потому, что сама жизнь заставляет использовать разные формы.
Например, Дмитрий Сергеевич у нас есть – преподает юношам историю Церкви. Я говорю ему: «Давай приходи на мои занятия минут на десять, расскажешь детям историю Церкви, а я пока краски потру». Он говорит: «На десять – это труднее, чем на 45».
Согласен, что труднее, но это же интересно! Мы же ищем такие формы работы, чтобы ребенок без храма себе жизни не мыслил. Для этого мы и кур завели. Наше хозяйство – 60 разных куриных пород, со всего света. Это зверинец наш. У детей там дежурство – по 2–3 часа вкалывают.
А еще у нас есть огород и цветник…
Только бы это не стало для детей самоцелью. Вот в чем опасность. Хотя такая опасность таится во всем, чем бы ни занимался.

Хвалой я пользуюсь очень осторожно

Был такой случай. Мои ученики в одном монастыре мозаику и иконы делали, настоящие причем. Владыка хотел, чтобы всю церковь изнутри дети сделали сами.
И вот однажды мы повезли владыке на день ангела мозаичную икону “Спас Нерукотворный”. Ребенок сделал икону. Владыка – сам художник, архитектор – высоко оценил ее.
Вот едем обратно. А мальчик важный сидит, нос кверху – он уже художник, маэстро! И я понял, что здесь ошибка была с моей стороны грубейшая. Дети делали иконы, но духовно, молитвенно они не были к этому готовы.
И после этого уже никогда у меня дети икон не делают. Мозаичные натюрморты для храма, сюжеты из Ветхого Завета – пожалуйста. А Новый Завет уже не трогаем: нельзя – это икона. До икон духовно дорасти надо.
И есть у нас другой мальчик. Пришел закомплексованный совершенно, всего боялся. Его было затуркали. Знаете, когда птица больная, все ее клюют. А потом он чудесный рисунок сделал, и я его очень похвалил. (Хвалой я пользуюсь очень осторожно. Хвалю людей вот таких вот, закомплексованных.) И с тех пор кличка Маэстро к нему прилепилась. Когда он приходит к нам, он – “маэстро”. Так он просто ожил у нас.

Важно, чтобы тщеславие погасилось

Есть у меня дети, которые хотят быть художниками. Есть и такие, кто хочет стать иконописцем. Я с ними занимаюсь дополнительно, задания на дом даю.
Главное – воспитывать ребенка так, чтобы тщеславия не было. Мы этого стараемся достичь. По совету нашего наставника, мы теперь не подписываем работы, когда принимаем участие в выставках. Раньше подписывали: Лена, Маша и так далее. А сейчас пишем только названия работ, потому что и так видно, что они детские.
Как это сработало?
Есть парень, очень развитый, сейчас он в какой-то престижной школе учится. Он у меня учился три года, с четырех лет. У него на одну из выставок было отобрано семь работ. И вот он приходит на выставку: «Мама, а моих работ здесь нет!» Мама у меня спрашивает: «Как же так? Почему его работ нет?» А его же товарищи ему подсказывают: «А вот эта – не твоя ли работа?» – «Моя». Три своих работы он нашел (из семи!) и маме показал. И ходил радостный и счастливый.
А если бы работы были подписаны? И это моя работа, и это – аж семь штук! А у соседа – всего три (или целых восемь)… Каким бы он вышел с выставки? Надутым, как индюк, или уязвленным. Что хуже – не знаю. Все одно – гордыня.