ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ

Почему же они все-таки не читают

Разговор начистоту

Закон – объективно существующая необходимая связь между явлениями, внутренняя существенная связь между причиной и следствием.
«Словарь русского языка» АН СССР.

Грудной ребенок, которому от роду неделя, мало что еще понимает и умеет. Но даже и он, такой маленький, несмышленый и слабый, живет по законам, общим для всех людей. Если ему хотя бы однажды вместо материнской груди дать бутылку с соской, отучить его от соски будет крайне сложно, иногда – невозможно. Он упорно будет требовать более комфортного, легкого способа получения питания. Мы, взрослые, желая сэкономить силы и время, к этому его приучили. Таков закон.
О законе этом не прочтешь ни в одном учебнике, что не мешает ему быть всеобщим и неизменным. Суть его очень проста – стремление человека добиваться максимального результата, тратя при этом минимальные усилия. С определенной долей условности его можно назвать законом экономии энергии.

1.
В начале педагогической деятельности, лет 20 тому назад, коллеги – учителя-словесники – посмеивались надо мной. «И что вы все этого Тургенева с Гончаровым перечитываете? Не надоело? Ну, ничего! Это только на первых порах. Потом втянетесь, привыкнете и этой ерундой заниматься перестанете!»
Помнится, я все никак не мог понять, как они, давая до сорока уроков в неделю в разных классах, умудряются ориентироваться в тексте изучаемых произведений. «Так на то и опыт, к тому же и методички помогают, – снисходительно объясняли они. – И вам пора ими обзавестись».
Так я «открыл» для себя очень странную вещь: многие учителя не перечитывают программные произведения. Морализировать на этот счет тогда не смел, сейчас не хочу. Учителя – люди катастрофически, чудовищно занятые. Они в большинстве своем поступают так не от хорошей жизни. И все-таки факт остается фактом. Что тогда, что сейчас не все словесники находят время и возможность освежить в памяти «Войну и мир», «Обломова» и куда менее объемные произведения. Пользуются старым багажом или чужими знаниями. А ребята очень четко чувствуют: свое, новое знание, полученное после очередной «встречи» с классикой, несешь ты на урок или «отрабатываешь номер».
Конечно, было бы смешно и глупо обрушивать свой гнев на всевозможные методические пособия по литературе, тем более что многие из них написаны людьми умными и талантливыми. И все-таки это в определенной мере заемные знания, чужие открытия, вдохновение, и творчество, и опыт. Привыкнув с самого начала учительства к этим «костылям» и «помочам», многие словесники так и не обретают собственный голос, привычно прячутся от ребят за всевозможные методики и пособия.
И вообще мы, взрослые, давным-давно «подсадили» наших детей на всевозможные «решебники». «Сесть» на них очень просто, а избавиться от этой зависимости подчас не менее сложно, чем от наркотической.
Вместо вдумчивого, медленного чтения, со-бытия, со-чувствия героям классических произведений, вместо благодатного читательского труда торжествует комфортное заглатывание облегченной информации.
Не раз, переходя из одной школы в другую, я сталкивался с одной и той же ситуацией. Ребята поначалу привычно списывали сочинения из так называемых «золотых» сборников, приходили на урок, в лучшем случае проглядев обзор изучаемого произведения, и никак понять не могли, зачем я настаиваю на том, чтобы они писали сами, и чем хуже краткий пересказ полного текста. Ведь учителя, который работал в классе до меня, вполне устраивала ситуация, когда они (ученики) делали вид, что пишут сами и читали полный текст произведения, а она (или он) этому «верили».
Поэтому так радостно слышать: «Вы знаете, прочитала я «Преступление и наказание» и всю ночь проплакала. Честно говоря, я не думала, что читать может быть так интересно». И так отрадно после списанных, «гладких» работ брать в руки поначалу неумелые, иногда бессвязные, но все-таки свои, не заемные сочинения. Да, с этими работами приходится возиться: «ставить» руку, оттачивать стиль, приучать ребят к цитированию, обучать композиции, снисходительно оценивать эти первые робкие, но самостоятельные шаги. И это куда достойнее, чем, читая заведомо списанные работы, выполнять «правила игры» и ставить за них «пятерочки». Хотя времени и сил на такую «липу» тратится, конечно, куда меньше.
«Нечитающий, экономящий силы учитель воспитает такого же ученика» – таково одно из частных проявлений закона экономии энергии.

2.
Как-то на улице меня окликнул молодой человек. «Простите, а вы не Сергей Леонидович?» «Да, – говорю, – он самый. Вот только вас что-то не припомню». Оказалось, мой бывший ученик. Разговорились. И он поведал о том, что хорошо помнит мои рассказы на уроках о комических и трагических ситуациях, в которые я в своей жизни попадал.
Не скрою, мне было приятно, что через столько лет этот взрослый человек, у которого уже свои дети в школу пошли, помнит обо мне. Только воспоминания его почему-то никак не были связаны с темами наших уроков. В какой-то момент я не выдержал и спросил: «Скажи, а об «Обломове» или «Ревизоре» ты ничего не помнишь? Ведь у нас такие интересные уроки были!» – «Нет. Забылось как-то. Зато ваши рассказы помнил всегда».
Признаюсь, это как-то «царапнуло» мое педагогическое самолюбие. Как же так! Ведь я так старался, так эмоционально вел уроки, столько критики «перелопачивал»!
Правда, и самому мне, когда я вспоминаю свои школьные годы, почему-то всегда на память приходят байки и прибаутки нашего учителя физики Ильи Евгеньевича Батракова, Илюши, как мы любовно его называли. И моя память каким-то непостижимым образом сохранила именно их, а не первый закон Ньютона.
Поэтому не нахожу ничего зазорного в том, чтобы поговорить с ребятами на уроке «за жизнь». Уверен: нашим ученикам в первую очередь интересны мы, учителя. Есть ли что у нас за душой, «пропускаем» ли мы проблемы литературных персонажей через себя? Если – да, то литература становится для ребят любимым школьным предметом, а сами уроки – предлогом для откровенного и доверительного разговора о проблемах, касающихся каждого из нас, независимо от того, в каком веке он живет и на каком языке говорит.
Мало что изменилось со времен Шекспира. «Что ему Гекуба, // Что он Гекубе, чтоб о ней рыдать?» – размышлял Гамлет об игре бродячего актера, который воспринимал судьбу Гекубы как свою собственную. Так и сейчас. Куда проще идти на урок, отстраняясь от литературных героев и их судеб, идти с готовыми решениями, набором методических приемов. Идти, внутренне не сопереживая ни трагическому одиночеству Чацкого, ни аду в душе Раскольникова. Расходование на уроке себя, своих душевных сил, преподавание литературы, которое «Не читки требует с актера, // А полной гибели всерьез», – очень дорого обходится. Здесь каждый сам для себя решает, с чем идти на урок. Циркуляром или приказом такие вещи не регламентируются.
Эмоциональная и духовная «закрытость» учителя, желание «сэкономить» себя приводят к скуке на уроках литературы и полному равнодушию к ней.

3.
«А знаете что, Сергей Леонидович, вам сегодня много разных приятных слов сказали. Учитель вы на самом деле классный. И литературу любите, и на уроках у вас интересно. Но дело в том, что, чем вы талантливее, чем сильнее нас «грузите» этими своими идеями и идеалами, тем вы для нас вреднее. Поэтому, чем раньше вы из школы уйдете, тем нам лучше будет. Ну, не совсем нам, мы школу уже закончили, а тем, кого вы после нас учить будете», – этот совет дала мне моя ученица Татьяна на выпускном вечере в одной московской частной школе года два назад.
Она вовсе не пыталась напоследок отомстить мне. Отношения у нас с Татьяной всегда были доверительными. Она и в 10 классе не скрывала того, что к нам, учителям, относится как к ископаемым, людям, бесконечно далеким от жизни. «Если мы всерьез будем воспринимать то, чему вы нас на уроках учите, в этой стране нам просто не выжить. Этот ваш Обломов Ольгу Ильинскую Штольцу взял да и подарил, а за нее биться нужно было. Сейчас, если ты не возьмешь за горло, возьмут за горло тебя. За престижную работу, за приличное образование нужно бороться. Если ты не «съешь» своего конкурента, он «съест» или «кинет» тебя. Неужели вы этого не понимаете?» – эти и подобные высказывания приходилось выслушивать от Татьяны неоднократно.
Сколько бы я ни говорил ей о том, что ее любимая героиня Скарлет О’Хара была несчастным человеком; что если возьмешь за горло ты, возьмут за горло тебя; что всегда найдутся люди хитрее, циничнее и вероломнее ее, которые ее «раздавят», Татьяна упрямо стояла на своем. «Не убий, не укради» и другие заповеди Божии она считала утратившими силу, написанными не для нее. «Я и убью, и украду, и на подлог пойду, но свою норковую шубку, иномарку, престижную работу и просторную квартиру в центре иметь буду. А вы можете до конца жизни на метро с бомжами ездить! Да и потом – и украсть, и убить можно куда умнее и профессиональнее, чем это сделал Раскольников!»
Однажды, воспользовавшись моментом, я спросил у нее: «Скажи мне, пожалуйста, зачем, если уж я такой отсталый, ты мне что-то объяснить пытаешься?» – «А я вам доверяю. К тому же вы на нас не кричите, объясняете свою позицию. Попробовала бы я на других уроках сказать то, что говорю у вас, на меня бы целый час орали! А вы стараетесь нас понять».
Разумеется, частная школа – случай особый. Детей сюда на иномарках личные шоферы привозят, девочки в норковых шубках щеголяют; про то, чтобы во время урока отключали сотовые телефоны, все время напоминать приходится. Но дело, как мне кажется, не только и не столько в том, что в этой школе учатся дети из богатых семей. В семьях со средним и низким достатком немало ребят, которые с Татьяной согласны.
И все-таки я считаю, что долгие и трудные дебаты с ней и ее одноклассниками не были напрасны. Кто знает, может быть, тот выпускной вечер был кульминационным в наших отношениях и что-то сдвинулось в ее душе, ее сознании, если она пошла на этот разговор в такой день. Может быть, для того она этот разговор и завела, чтобы увидеть мою реакцию, услышать мой ответ. Возможно, ее модель мира «дала трещину» и ей не так просто будет решиться идти по головам и оттирать конкурентов к обочине.
А тогда, 18 июня, я сказал Татьяне, что из школы скорее всего не уйду, по крайней мере в ближайшее время. А что до «идей с идеалами» и Ольги Ильинской с Обломовым, – позицию свою не изменю, поскольку жизненная позиция не носовой платок, который приличные люди меняют ежедневно.

4.
«И что вы на прошлом уроке нападали на Ивана Бездомного? Подумаешь, поэму про Христа написал. Он ведь журналист! Берлиоз – его начальник. Он Бездомному платит. Если Иван Бездомный – профессионал, то должен уметь писать на любую тему. А не умеет – пусть освободит место», – разоткровенничался как-то лидер 11 класса Егор, родители которого – журналисты, да и сам он – одной ногой на журфаке МГУ. Говорит Егор спокойно, цинично, вежливо, сожалея о моей «неразвитости». Пойди сорвись, перейди на крик!
Конечно, можно сослаться на «программу», на то, что на уроке нет времени на дебаты по этому поводу. Но не ответить Егору в этой ситуации нельзя. Говорю о том, как отвратительна продажность, насколько аморально то, что сделал Иван Понырев в угоду своему начальнику; как это подло и гадко. В ответ – очередные рассуждения Егора о том, что у меня устаревшие представления о мире и профессии журналиста.
Спрашиваю его: «Ты ведь, я знаю, в прессе работать собираешься. Как сам-то ты поведешь себя в подобной ситуации? Ну, например, если тебе закажут статью обо мне? Что я – плохой учитель, взятки беру и вообще слово «мама» с ошибками пишу?» – «Я профессионально выполню свою работу». – «Ну ладно, я не в счет. А если на моем месте окажется кто-нибудь из близких тебе людей, скажем, твой друг, тоже «профессионально выполнишь свою работу»?» Егор немного подумал, а потом сказал: «Это, конечно, будет стоить дороже». – «И деньги эти в руки брать будет не противно?» – «Представьте себе, нет!»
Биться с Егором пришлось в одиночку. Тяжко и долго. Больше всего на том уроке – одном из самых трудных в моей жизни – меня поразило молчание других ребят. Кто отводил глаза, кто делал вид, что чем-то занят. Но молчали ВСЕ.
Дня через три я спросил в коридоре у девушки, которая в том классе была «белой вороной»: «Ну а ты, Настя, как думаешь? Что, кто платит, тот и заказывает музыку, а «деньги не пахнут»?» – «Да нет, конечно. Вы напрасно думаете, что мы все с Егором согласны. Большинство потом соглашалось с вами. Но на уроке вам никто об этом не скажет, тем более я».
Так что же делать? Продолжать «нарываться» на «неудобные» вопросы, вести изматывающие дискуссии, после которых непонятно, как дальше жить и в школе работать?
Однажды я поинтересовался у Егора: «Скажи, зачем же ты читаешь книги, если все, что в них написано, выражаясь твоим языком, «фигня»? Неужели только затем, чтобы не получить на уроке двойку или экзамены в институт сдать?» – «Да нет, – ответил он, – с умной книгой и спорить интересно. И с вами мне нравится общаться. А дома у меня родители в основном молчат. С кем еще поговоришь?»

5.
Свою роль в том, что школьники все меньше читают, играет и уход ребят в виртуальную реальность, и бесконечные бдения у телеэкранов. Но, как мне кажется, об этом и так написано слишком много, да и не самое это страшное, хотя облегченный способ получения визуальной информации – еще одно подтверждение торжества закона экономии энергии сегодня.
А вот последние «новации»: далеко идущие планы по сокращению часов на преподавание литературы, идея изучать ряд классических произведений фрагментарно, а то и обзорно, а некоторые вообще убрать из школьной программы – делают ситуацию критической.
Однако страшнее всего, пожалуй, другое. Помимо сочинения в прошлом году выпускникам разрешили писать изложение. В этом году – та же картина. Глубокомысленно рассуждая о том, что, дескать, необходимо разнообразить формы сдачи экзамена по литературе, что надо дать возможность ребятам выбирать между сочинением и изложением, наши начальники слукавили, поскольку изложение (пусть и с элементами сочинения) – это экзамен по русскому языку, а не по литературе. Это более простой вид работы. Вообще воспроизведение и творчество – совершенно разные вещи, разноуровневые.
Разумеется, многие ребята «клюнули» на эту приманку. Нужно ли объяснять, насколько серьезные «подвижки» это вызовет в отношении к литературе, к чтению? А ведь что-то должно противостоять шквалу информационной «грязи», которая ежедневно обрушивается на всех нас, особенно на наших детей. Культу насилия, деляческому подходу к любой жизненной ситуации необходимо противопоставить благородство, бескорыстие, высокие понятия о чести, о нравственном долге. И учитель должен иметь возможность сделать это!
«Подсунув» ребятам изложение, вместо того чтобы пытаться удержать преподавание литературы хотя бы на пристойном уровне, «удержать планку», ее просто кладут на землю. Пусть наши дети не перепрыгивают через нее, а перешагивают.
В очередной раз мы заставляем ребят «подсесть» на то, чтобы «максимальных результатов добиваться, затрачивая минимальные усилия». Потом будем руками всплескивать, ногами на них топать, забывая о том, кто и почему, в полном соответствии с законом экономии энергии, подсунул нашим детям вместо полных текстов классических произведений эскизы фрагментов и фрагменты эскизов? Кто и почему отучил и отлучил их от чтения, заменил творчество эрзацем?

Сергей ШТИЛЬМАН
г. Москва