ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ

Игра в слова

Разговоры о падении интереса к чтению – следствие недопонимания тех перемен, которые происходят в современном обществе

О том, что дети не так хороши, как прежде, говорили всегда. Если я не ошибаюсь, даже Платон что-то писал о дурных нравах подрастающего поколения. Младшие никогда не оправдывают надежд старших. Порой из этого делают выводы о постоянном упадке современного человечества, но, увы, речь скорее всего идет об особенностях возрастной психологии. С определенного возраста люди часто перестают видеть и воспринимать перемены в окружающем мире, они хотят, чтоб ситуация, которую они пережили, дублировалась, продлевалась, и сами они таким образом учились преодолевать время. В этом смысле проблема гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. И самое смешное, что нынешних детей упрекают, что они-де мало читают, очень часто те самые выросшие дети, которых упрекали в том же лет тридцать– сорок назад. Особенно меня умиляет в этом отношении позиция нашего культурного истеблишмента. Как раз сегодня, 25 марта, когда я пишу эти строки, прошла викторина по детскому чтению среди учеников младших классов московских школ. И репортер, составлявший информацию об этом замечательном событии в новостях на культурном канале ТВ, не преминул подчеркнуть, что школьники читают «не какого-то Гарри Поттера, а настоящие детские книжки – Михалкова, Барто и Успенского». Помилуйте, да большей глупости и сказать-то было нельзя. Во-первых, о вкусах не спорят и неизвестно, чем книга Роулинг хуже «Дяди Степы». Во-вторых, сейчас, когда дети вовсю увлечены приключениями Гарри Поттера, когда все мои друзья – не самые последние читатели на земле – запоем прочитали эти книжки, подобное высказывание выдает только безнадежную узость известной части – хочется надеяться, что все-таки не большинства – взрослых, их окончательную неспособность найти взаимопонимание со своими собственными детьми.

Проблема чтения действительно существует в современном мире. Но только представлена она совершенно в другом контексте, нежели ее обычно трактуют. Сто пятьдесят лет назад у книги как развлечения и источника информации почти не было конкурентов. При этом грамотность оставалась достоянием лишь части населения и свидетельствовала о социальном статусе. Нынче же, в эпоху всеобщей грамотности, когда умение читать перестало быть отличительным свойством личности, у книги множество соперников – телевидение, кино, компьютерная игра, всемирная паутина. Но дети и взрослые все равно читают. Однако читают тогда и в тех условиях, когда выбирают именно книгу. Раньше люди, если они хотели пополнить свое образование, были обречены на чтение. Теперь они действуют свободно.

О проблемах детского и взрослого чтения ваш корреспондент Станислав НИКОЛЬСКИЙ беседует с двенадцатилетней московской школьницей Камиллой ПЛУЖНИКОВОЙ и известным филологом, литературным редактором журнала “Hecco a mano” Ксенией МИТРОХИНОЙ.

Итак, детское чтение: взгляд изнутри.

О невредном гипнозе

Станислав Никольский. Камилла, почему, на твой взгляд, так устойчиво убеждение, что нынешние дети не читают?
Камилла Плужникова. Таково мнение о нынешней молодежи вообще. Один профессор говорил о среднестатистических взрослых: “А они ничего не поймут”. И отчасти это правда. Взрослые слишком часто (с их точки зрения) застают нынешних детей за такими игрушками, как Интернет, телевизор, но не за чтением. Не важно, что ребенок может читать в Интернете книжку, а в телевизоре созерцать Радзинского, но он смотрит телевизор и все равно сидит в Интернете – так считают взрослые. Он слишком долго сидит в Интернете и не сможет потом почитать, ему пора спать. Так и получается, что, хотя иногда детки и читают книги более современным путем, взрослые могут этого не заметить. Отсюда и мнение, что молодежь мало читает.
Ст.Н. Кто читает и кто брезгует этим занятием? Зависит ли это от семьи, домашней библиотеки, учительницы в школе и каких-либо других вещей? Может быть, от любви к ТВ, компьютеру?
К.П. Бесспорно, по нынешним результатам опросов и по моему собственному наблюдению все ж меньше читают мальчики. По крайней мере все, кого я знаю. Это зависит и от семьи, какая обстановка, давят ли родители или учителя. Если человек заставляет ребенка: мол, прочти эту книгу сейчас же, то ребенок, естественно, книгу не прочтет. Дух противоречия. Кроме того, конечно, большую роль играют телевизор и компьютер: садишься посмотреть по телеку пару-тройку клипов, и вдруг бац – уже ночь. То же с компьютером. Порой время на книги упускается, оно сыплется, как песок через руки.
Ст.Н. Итак, те, кто читает, – что? Можешь ли ты назвать десять самых популярных книг у людей 10–14 лет?
К.П. Увы, мне трудно назвать эти книги. Начну я с Джоан Кетлин Роулинг – слышу это имя повсюду. Затем идет Кир Булычев, Рей Брэдбери, Джон Роналд Рейел Толкиен, Урсула Кербер Ле Гуин, многочисленные ужастики, детективы и прочая, прочая.
Ст.Н. Вот ты активно читаешь книжки. Мне это известно. Обсуждаешь ли ты их со своими ровесниками? В обычной ли среде происходит это обсуждение или в выделенной, на разных там интернет-сайтах, в музыкальной школе, в кружках, где уже собрались дети со своими интересами?
К.П. Я обсуждаю книги с ровесниками, только если сочту, что они меня поймут. Так, прочитав в 10 лет “Сиддхартху” Германа Гессе, я не стала обсуждать ее с моими ровесниками. Сочла, что не поймут. Когда по моей просьбе в шестом классе учительница литературы зачитала рассказ Брэдбери “Поднимается ветер”, меня засмеяли. Несколько раз назвали сумасшедшей.
Я больше люблю обсуждать книги с людьми старше меня – они чаще серьезнее подходят к вопросу, и вопрос этого стоит. И это приятно.
Ст.Н. В плане уровня образования сильно ли отличается среда обычной школы от любой выделенной среды, куда подобрались ребята по интересам?
К.П. В школе обычно люди подбираются случайно, а потом – «кто выжил, тот и молодец». И притом принципы этого подбора совершенно не сочетаются с личными интересами, что неприятно. В итоге одноклассники всегда разделены на некоторые группки. И если ты не в той группировке, не в своей, то чувствуешь себя неуютно, неприятно, тебе скучно. Я предпочитаю общаться с теми, кого знаю хотя бы по разговорам и по учебе в другом месте, нежели в школе.
Ст.Н. Как ты думаешь, увлечение компьютером заменяет ли хотя бы отчасти чтение? Обязательна ли для чтения именно книга? Не достаточно ли порой экрана монитора? Читают ли твои друзья-приятели, да и ты сама, что-либо в Интернете?
К.П. Когда читаешь, представляешь все сам. Читаешь – и как смотришь фильм: картинки, придуманные мыслью, бегут перед глазами. Признаюсь, я сама прочла несколько книг с компьютера, среди них – “Медного всадника” и “Золотого жука” Эдгара Аллана По. Бумажной книга может быть не обязательно, в любом формате это книга. Главное – читаешь ли. Компьютерная игра может заменить чтение лишь на какое-то время, пока эта игра не надоест. Так что в конце концов ребенок прочтет и Скотта, и Верна. Хотя и медленно, но верно.
Ст.Н. Как ты полагаешь, будет ли когда-нибудь создана компьютерная игрушка, по сложности или богатству образов сравнимая с книгой, так же развивающая воображение?
К.П. Книга выстраивается не только воображением, богатством образов, но и тем, что она проникает в мысли, заставляет их творить, а когда глаза читают, то вслух рассказывать те слова, что есть в книге. Вам никогда не казалось, что когда вы читаете глазами, то как будто кто-то у вас в голове читает то же самое, с выражением? Так появляются образы. Ни одна игрушка не будет иметь сходство с книгой, ведь у каждой книги свой характер. У этой игрушки должно быть одно качество: невредный гипноз. Слушая что-то, мы запоминаем гораздо меньше, нежели когда читаем глазами. Эта машина должна уметь заставить человека понимать все так же, как если бы он читал сам. При этом она не должна уметь заставлять, потому что это страшный дар – заставлять кого-либо. Я бы пожелала, чтобы она работала как-то извне, не умея заставлять и внушать, но чтобы эта игрушка создавала впечатление книги. Хотя я надеюсь, что ничего такого не будет создано, пока люди не нормализуют свою потребность в книгах, пока не будет в этом надобности и пока книги будут, на что я искренне уповаю.

Новая эпоха – новые правила?

Станислав Никольский. Ксения, но ведь чтение детей напрямую связано с чтением взрослых. Как ты полагаешь, действительно ли взрослые стали читать меньше?
Ксения Митрохина. Да, взрослые стали читать меньше. Но раньше, в советское время, читали, поскольку литература была престижна и книга считалась источником знаний. Данте выбрасывали в Доме книги. Знакомая официантка, соседка, симпатяга, вызывала мою матушку, редактора издательства «Московский рабочий», на консультацию: она купила новую стенку и может достать книги, так вот, какие собрания сочинений подойдут сюда по цвету? То есть престижно это было, чтобы они стояли. Кстати, современный английский интерьер допускает разные ящички, имеющие форму стопки книг, только без буковок внутри...
Кроме того, в ту пору было мало развлечений. Сейчас появился выбор – и без-мысленные слои населения, и среднемысленные, и яйцеголовые получили возможность выбирать, что нравится. Честно сказать, и тогда преобладали люди, которым пришлись бы по душе слезоточивые сериалы, но сериалов не показывали, так что приходилось читать Дрюона. А сейчас им ничто не мешает свободно отдаться инстинктам – есть второе и листать каналы ТВ...
К тому же мир изменился, телевизором все не исчерпывается. Игрушек больше, тот же Интернет, в чатах и форумах можно разговаривать, знакомиться, узнавать новости. Строка, набранная типографским шрифтом на бумаге, не поспевает за жизнью, информация идет очень быстро. Кстати, и книжка сама, если вы заметили, изменилась. Гарри Поттера моя мама читать не может, слишком плотно меняются действия. Так же отличается современный клип от «Волги-Волги»... В итоге то, что остается словесностью, уходит в маргинал, там настоящей словесности и место. Она в проблемной, не каталогизированной зоне – субкультура интеллектуалов. Правда, изящная литература будет продолжать определять лицо мира, но в качестве серого кардинала. Ну, там кино сняли, здесь мюзикл написали по роману... Люди, способные писать, часто убегают в другие области за быстрыми деньгами – в журналистику или в те же сценарии...
Возможно, кому-то такой исход покажется кризисом, падением, но все-таки нельзя же забывать, что классическая литература, та, которую любили наши бабушки и дедушки, рассказывает о мире с конными повозками. И конные повозки сметены автомобилями давным-давно. Кстати, когда классика, по-твоему, кончилась?
Ст.Н. Ну, лет сто назад. По крайней мере сразу с началом Первой мировой войны. Хотя моей двадцатилетней подруге и Солженицын кажется классическим писателем. А существует еще «классика советской литературы» и пр.
К.М. В любом случае это уже ушедшая эпоха. Нужно определенное усилие, чтобы понять, принять условия игры, условия построения текста. Сейчас язык не то что изменился, но стал менее привольным, более аскетичным на словорасход. Они же – классики – все почти как будто бумагу не экономят или думают, что времени достаточно. Неспешность, конечно, дополнительное достоинство, но попробуй войди в этот ритм...
Ст.Н. Так что же, роман умер?
К.М. Роман не умер. Но опять-таки идет дифференциация продукта, простите за словоупотребление. Есть литература в качестве добротного продукта – “жвачка для мозгов людей с ощущением, что у них естьзапросы (писать слитно!)” – типа Акунина, есть серийная недолитература, которую все мы видели на прилавках. Там предсказуемый продукт под узнаваемой обложкой: про любовь, значит, будем про любовь. Или про мордоворот и расследования. И так далее.
Массовое чтиво продается благодаря ТВ, а не вопреки ему, поскольку берет его форматы. Так или иначе, буквами написано, а по сути, плохое кино или вульгарное шоу.
Ст.Н. А не торжествует ли сейчас нон-фикшн, эссе и прочее? То есть не остается ли литература в тех областях, где иначе, чем словами, суть выразить невозможно? На Западе, как мне кажется, более или менее образованные люди как раз ведь и читают жизнеописания, воспоминания и околофилософскую публицистику...
К.М. Нон-фикшн популярен с 70-х годов, когда вообще по литературе пошел кризис. Было целое движение такое – новый документализм. Эссеистика если не вытеснит другие жанры, то оттеснит и навяжет свои рамки. Это в духе времени, все эпизоды сокращаются, и в литературе тоже. Примерно так же повлиял клип на художественное кино – допустил клочковатость, менее крепкую связь, большую ассоциативность, то есть популярно объяснил, что времени мало... Спонтанность, разорванность стала ценностью, а не недостатком.
Ст.Н. Наши критики до сих пор этого понять не могут. Та литература, и детская и взрослая, которую они считают заслуживающей внимания, выписана по старым канонам – с долгими описаниями, с длиннотами. Какой-нибудь Бежин до сих пор преподает своим ученикам на семинарах по прозе в ИЖЛТ (есть такой институт, стремящийся стать альтернативой Литературного и современным ИФЛИ) тургеневскую стилистику как непревзойденный образец.
К.М. Конечно. Это так же, как пенсионеры не могут воспринять Гарри Поттера.
Ст.Н. А как ты думаешь, влияет ли качество чтения взрослых на чтение детей?
К.М. То, что в семье едят, влияет ли на питание малышей за тем же столом?
Ст.Н. Стал ли Интернет полноценным соперником книги?
К.М. Интернет стал или вот-вот станет соперником бумажной книги. Но это едва ли страшно, ибо книга оказалась арт-объектом. Вообще, честно говоря, не знаю, к чему все эти разговоры о кризисе чтения, – в России уже лет пять книжный бум... А вот серьезная периодика может отступить на второй план. Здесь у Интернета помимо оперативности еще одно невероятное преимущество. Он не позволяет «властителям дум» безраздельно властвовать, допускает диалог, право читателя на ответ. Все живое уходит в сеть, там меньше дистанция между письмом и адресатом. Однако даже это – всего лишь тенденция. До окончательной гибели литературной периодики еще довольно далеко. Много технических проблем. Компьютеры в провинции пока редкость. И скажем, чтоб в поезде с компьютера читать – пока экранчик подслеповат, да и брать с собой надо оборудование.
Ст.Н. Зато у Интернета есть еще одно преимущество. Он не признает государственных границ и не делит современную культуру на местную и зарубежную, столичную и провинциальную. К примеру, один из крупнейших нынешних литературных порталов – «Сетевая словесность» – делается в Чите. И публикуются там люди из Москвы, Питера, Алма-Аты, Ферганы, Тель-Авива и Нью-Йорка с одинаковым успехом.
К тому же техника развивается. Появились мини-компьютеры, которые умещаются на ладони, и один мой приятель, редактор известного сетевого литературного журнала «Периферия», бумажные книги теперь уже редко читает. Он копирует тексты из сетевых библиотек и изучает на экране. Удобнее получается и деньги экономит. Конечно, книгоиздатели с таким положением вещей не скоро смирятся. Они будут вещать нам про упадок культуры. Но ведь в сети можно прочесть не только сочинения современного сказочника из Уфы или Тольятти, но и Пушкина, Бродского, Борхеса, кого угодно. Это крупная и удобно устроенная библиотека, которая всегда с тобой.
К.М. Литература, очевидно, бессмертна По крайней мере слухи о ее смерти раздаются уже почти полвека, а она скрипит и обретает новые головы.