ШКОЛЬНОЕ ДЕЛО

Опыты  книжных страниц,
или
Еще раз о целях изучения  литературы в школе

Мы уже говорили, что в предметном обучении бывают не только общие, но и особенные, характерные только для данного предмета задачи. Но, оказывается, они далеко не так очевидны и легко определяемы, как может показаться на первый взгляд.
Размышляя об одной и той же дисциплине, учителя каждый раз раскрывают ее с новой стороны, задают новые ориентиры в преподавании.
С чем-то можно согласиться, с чем-то поспорить. Но самое главное, знакомство с различными подходами обогащает и конкретизирует наше представление о целях преподавания.

В письмах учителей-словесников, опубликованных в “ПС”, все чаще звучит вопрос “зачем?”. В том смысле, что пора наконец определиться в главном: какие цели ставим мы, идя на урок литературы. Без этого, справедливо считают авторы писем, невозможен выбор принципа преподавания (историко-литературный, теоретико-литературный, психолого-педагогический): он целиком зависит от цели.
Отрадно, что этот вопрос встал: значит, педагогическую общественность не удовлетворяет ответ, который дают сторонники литературоведческого изучения предмета. Очевидно, что ни “понимание историко-литературного процесса”, ни “знание законов искусства” не могут быть главными задачами школы. Знания эти слишком академичны и не имеют первостепенного значения для неспециалистов.
Принципиально другой ответ на поставленный вопрос дан давно. В ходе многолетней дискуссии, в книгах, статьях и письмах учителей, работников культуры и искусства, родителей, учащихся. Но, по-видимому, ответ этот прозвучал слишком рано, когда от мнения общественности не зависело ничего.
Как бы то ни было, главный вопрос встал снова, и ответить на него необходимо. Для этого нет надобности уподобляться средневековым схоластам, теоретически решавшим, есть ли у крота глаза, вместо того чтобы просто посмотреть... Вот и нам нужно посмотреть, чего ждут от наших уроков те, кого это непосредственно касается. Я и мои коллеги-единомышленники часто обращались с этим вопросом к старшеклассникам. (Ответы давались письменно и анонимно.) Ребята писали, что ждут от хорошей книги (и того же хотели бы от уроков литературы) помощи в понимании людей, самих себя и жизни вообще. Эти пожелания разделяют родители подростков.
Как-то выступая в одном из клубов с лекцией о семейном воспитании, я попросила родителей старшеклассников письменно высказать свои пожелания к преподаванию литературы в школе, указав только свою профессию. Откликнулись 19 человек. Вот самые типичные высказывания (привожу с некоторыми сокращениями):
“По-моему, уроки литературы должны бы научить любить книги, вызывать сопереживания с героями... Хотелось бы, чтобы художественные произведения помогали детям правильно ориентироваться в жизненных вопросах”. (Преподаватель музыки.)
“Я считаю, что на уроках литературы нужно ставить больше нравственных проблем: об отношениях между людьми, об отношениях к жизни. Цель преподавания, с моей точки зрения, в том, чтобы дети поняли, что такое добро и зло, что такое милосердие... Пусть ребята обсуждают разные жизненные ситуации, которые описаны в произведениях”. (Математик.)
Не впервые оказывается, что обычным, незашоренным людям ясно то, чего не могут осознать узкие специалисты. Цель преподавания нашего предмета – средствами художественной литературы научить подростка глубже и тоньше понимать людей и осмыслить главные нравственные закономерности жизни, как они отражены в великих произведениях. И, разумеется, воспитать умение “соотносить прочитанное с реальной жизнью, окружающей ученика” (слова Сергея Образцова). При такой постановке цели как неизбежное следствие придет и любовь к серьезному чтению.
Путь к воспитанию умения понимать людей лежит через постижение психологии героев художественных произведений.
В этом плане хорошая книга просто незаменима. Ведь опыт отдельного человека (а тем более ребенка, подростка) крайне ограничен. Читая хорошие книги, человек знакомится с десятками, сотнями действующих лиц, с сотнями, тысячами различных психологических ситуаций. А если говорить о таком уникальном произведении, как “Война и мир”, то нужно признать: нет, пожалуй, такой психологической ситуации, которая не была бы изображена в романе.
Другой механизм нравственного воздействия художественного произведения состоит в том, что в нем отражены общие закономерности жизни. Они существуют точно так же, как и закономерности природы, экономики, развития общества. О них размышляли и говорили еще древние философы и религиозные учителя. И писатель-реалист (чаще всего, разумеется, непреднамеренно) их отражает. Особенно очевидно это в русской классике. Разве не убеждает она нас в том, например, что жизнь исключительно для самого себя – тупик (Онегин, Печорин)? Что для человека “с сердцем и умом” она мучительна при всем даже внешнем благополучии (вспомним также героев “Войны и мира”)? Разве не вопиет “Преступление и наказание” против теории “цель оправдывает средства”, против неистребимой нашей иллюзии, что из зла может получиться добро?
Никакие проповеди и абстрактные рассуждения не могут заменить живого, эмоционального воздействия художественной литературы. Особенно если дело касается ребенка. Ведь его путь к нравственной истине лежит через эмоции. И задача учителя – помочь ученику эти истины в художественном произведении увидеть.
Мы же эту главную и такую очевидную для любого непредвзятого человека цель подменили искусственными, надуманными, узкоспециальными задачами.
Очевидно, что если мы признаем главными целями преподавания литературы научить подростка соотносить прочитанное с “окружающей его реальностью” (слова Сергея Образцова), лучше понимать людей и жизнь, привить любовь к серьезному чтению, то принцип преподавания может быть только психолого-педагогическим. Потому что именно он предполагает отбор художественных произведений для изучения по их непосредственному эмоционально-нравственному влиянию на ученика и помогает учителю увидеть и выявить в произведениях классики то вечное, общечеловеческое, чем они живы и важны нам и сегодня.
Ссылки на традицию преподавания предмета не представляются убедительными: всегда были педагоги, выступавшие против нее, а отношение гимназистов к изучению словесности оставляло желать лучшего.
Недавно мне довелось поспорить с одним из известных представителей теоретико-литературного подхода. Суть его возражений в том, что писатель не фотограф и в его творениях мы видим не реальность жизни, а ее восприятие автором. Разумеется, художественное произведение не фотография. Однако писатель-реалист достаточно жизненно отражает психологические ситуации. Об этом говорят и наши известные психологи, отмечая, например, что в поэме “Евгений Онегин” “Пушкин нигде не погрешил против психологической достоверности” (Б.Теплов. “Заметки психолога при чтении художественной литературы”).
Только через приближение преподавания предмета к чаяниям “потребителей образовательных услуг” (включая, разумеется, и родителей учащихся) можно изменить отношение школьников к литературе.

Инна КЛЕНИЦКАЯ,
учитель литературы