ЦВЕТ ВРЕМЕНИ

Тьма неизвестных...

Бессмертие: дар или проклятие, надежда или страх

Легендарная Сафо однажды обронила: «Если бы смерть была благом, боги не выбрали бы бессмертия». Схожая интонация присутствует и в Ветхом Завете. В едва ли не самом странном своем стихе Книга Бытия свидетельствует, как Некто Ревнивец решил изгнать Адама и Еву из рая, «дабы они не стали бессмертными, как и мы». И спустились в слезах Адам и Ева вниз, от райских кущ к земным долинам, и стали жить они, зная свой предел. Труд, страх, утраты, вражда, болезни. Нежность, веселье, свобода, произвол, счастливые крики детей. Был повод построить Вавилонскую башню. И обрушить ее тоже был повод.
Людей стало много. Они говорили друг с другом, дружили, враждовали, сочиняли книги и музыку. Впрочем, как утверждал блаженный Августин, «невозможно представить себе на земле таких удовольствий, которых не было бы и в раю». С ним согласна и «Египетская книга мертвых». Ведь на самом деле она называется «Изречения выхода в день»...

...Греки, великие мифотворцы, на удивление уныло представляли себе Аид – царство мертвых. Только плеск тяжелых вод Стикса еще способен будоражить поэтическое воображение: обол в ладонь перевозчика и ритмические удары весел по черной воде. Дальше история кончается: вечный сумрак – ни пламени, ни ветерка, ни надежд, ни перемен. И зачем только певец оглянулся, когда дарована ему была величайшая милость – вывести из-под этих сводов возлюбленную? Ведь потом, когда Орфей вернется сюда, он даже не узнает Эвридики. Промелькнет перед глазами тень, промелькнет и исчезнет.

* * *

И все же древние сказания воспринимают земное бессмертие отнюдь не как дар, скорее как проклятие.
«Ходит по пяти континентам Каин, разглядывает толпы на улицах городов, встречает одиноких путников на затерянных полустанках, пьет вино с писателями в тавернах и соблазняет легковерных красавиц. Все он знает, все он помнит. Когда пылали Содом и Гоморра, брел он вслед за Лотом с дочерьми и с ужасом смотрел, как милосердная жена Лотова превращается в соляной столб. И потоп пережил вместе с Ноем на одном ковчеге, но так боялись его Ноевы домочадцы, что даже заговорить не пытались, обходили стороной, – а как пристали к Арарату, тут же забыли.
С тех пор все забывают о встрече с ним, кроме тех, кто готов выслушать его. И пылает у него на челе страшное клеймо, и, где бы он ни был, звенит у него в ушах один и тот же вопрос: “Где брат твой Авель?”
Не находит следов своего брата Каин ни в буднях бесконечных странствий, ни в коротких ночах земной любви. И рыдают о страшном уделе своего отца дети его, каиниты.
Давно б уже упал Каин на колени и вымолил, вымолил, вымолил прощение у... но не дано ему перейти черту и не узнать лица Авеля среди живущих.
Действительно, где он?»

Еще страшнее участь Вечного Жида, того самого, кто смеялся над страданиями Иисуса. «Бежит он в ужасе от своего позора, бежит и не может остановиться. Так и будет мчаться в никуда, до самого Второго Пришествия.
Рассказывают, что в Праге, на берегах Влтавы, поэт Гийом Аполлинер встречал этого человека. А еще раньше, в Испании, он был частым гостем, вводил в смущение почтенных инквизиторов. Хотели они сжечь его на костре, залить глотку раскаленным свинцом, колесовать, четвертовать, посадить на кол и демонстрировать голову пораженным прихожанам в монастырях. Но тщетными были все их усилия. Другому суду подсуден Вечный Жид, и наказание у него совершенно другое...»

* * *

...Напрасно Сенека утверждал: «Смерть предстоит всему. Она закон, а не кара». Люди постоянно подозревали, что кто-то... останется жив навеки, причем не где-то там вдалеке, в обетованном раю, средь праведников и ангелиц, а тут, рядом, между обедом и ужином, будуаром и университетской аудиторией.
И пылали печи алхимиков, и сторожили лаборатории отважных ученых огромные черные псы, и шли на костры самозабвенные данники философского камня. Они забыли, что бессмертие – это проклятие. Они ревновали Бога к Богу...
Католическая Церковь в чем-то была права, когда преследовала экспериментальную науку. Было слишком очевидно, что у этой науки нечистые корни.

...В XVIII веке, когда вера пошатнулась, а человеческие претензии возросли, бессмертие стало предметом массового вожделения. Граф Сен-Жермен, например, уже с гордостью намекал своим конфидентам, что он то ли Каин, то ли Вечный Жид, и прекрасно при этом чувствовал себя в светском обществе. Дамы были от него без ума: «Дорогой граф, расскажите, пожалуйста, про Иисуса!» И граф рассказывал. «А теперь о Святом Граале!» И о Граале мог он поведать много всего интересного. Человек меткого взгляда, Сен-Жермен великолепно умел подмечать милые бытовые подробности...

В реальной истории Сен-Жермена до сих пор очень много неясностей. Известно только, что был он профессиональный скрипач, умел «улучшать» драгоценные камни и знал не только европейские языки, но и русский с турецким. Это позволило блистать при имперских дворах, быть «дорогим другом» Екатерины Великой и ее фаворита Алексея Орлова, обещать всех вокруг напоить «эликсиром бессмертия» и рассказывать невероятные байки о путешествии в Индию и Тибет.
Впрочем, закатилась эпоха, и вместе ней теряются следы нашего героя.
В 1784 году Сен-Жермен умер в полной нищете где-то в провинциальной Германии, однако, шепчутся, умер не окончательно. Его несколько раз еще видели – в 1833-м, в 1848-м, в 1913-м, в 1939-м. Увидят и еще, можно не сомневаться. Образ вечности способствует долголетию предания...
...Известный охотник до оккультных дисциплин, поэт и переводчик Владимир Микушевич переложил на русский знаменитый философский сонет Сен-Жермена, в котором тот, по воспоминаниям влюбленных дам, выразил свой алхимический опыт и всю полноту истины в придачу. Звучит это примерно так:

Пытался я постичь природу
                      в каждой сфере;
Далась мне грамота вселенной
                                   в основном;
Свою явило мощь мне золото
                                   в пещере:
Зачатье тайное в броженье
                               неземном.

Я видел, как путем родительских
                                             артерий
Стремится в мир душа; я понял,
                                      что зерном
Зовется гранула в земле,
                   но и в кратере
Она, готовая стать хлебом
                                и вином.

Бог из Ничто творил. Ничто –
                              первооснова.
Обследовал я мир и убедился снова:
Опора для всего Ничто: оно одно.
Как я гармонию хулой моей
                                    нарушу?
Я взвесил Вечного. Мою призвал
Он душу,
Я верую, но знать мне больше
                                           не дано.

* * *

...В позитивном XIX веке земное бессмертие совершило еще один пируэт – из мифической возможности оно превратилось в актуальную задачу прогресса. Впервые этот вопрос ребром поставил незаконнорожденный сын князя П.И.Гагарина, гимназический преподаватель и библиотекарь Н.Ф.Федоров.
Смущенный обстоятельствами своего появления на свет, Николай Федорович полагал рождение детей совершенно излишней тратой сил. Заняться следовало прямо противоположным делом – воскрешением отцов.
Для достижения этой непростой цели, как явствует из основной работы Федорова, названной «Философия общего дела», следовало не только отказаться от физической любви, но и совершенно перестать есть. Беда современного человека, считал Федоров, в том, что он гетеротрофен, то есть уничтожает все, что его окружает. Пища – вот наше проклятие. Поэтому-де мы и самоуничтожаемся, так как остаемся частью природы. Смерти можно избежать, это почти элементарно: перейти от гетеротрофии к автотрофии и научиться восстанавливать энергию при помощи солнечного луча...
Свои религиозно-естественно-научные идеи Николай Федорович проецировал и на общественную жизнь. Творчество, рост, развитие и неизбежное вместе с ними забвение старых форм – вот, по его мнению, главная беда. Придется отказаться от создания новых памятников культуры, но нужно хранить в совершенном порядке старые, превращая библиотеки и архивы в храмы грядущего бессмертия...
Как ни странно, этот своеобразно перетолкованный буддизм, почему-то поименованный «русским космизмом», произвел неизгладимое впечатление на современников. Среди последователей Федорова мы находим К.Э.Циолковского и В.И.Вернадского, а писатель Лев Толстой признавался: «Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком».

В глухую советскую пору для записных материалистов и циников «Философия общего дела» тоже стала идеальным основанием духовных исканий. В 60-е годы естественно-научная интеллигенция сходила по Федорову с ума, а в 80-е его вовсю уже публиковала подцензурная коммунистическая печать. По-человечески это все очень понятно: режим старел, люди, занявшие приятные сердцу кресла, тоже старели, и всем хотелось продержаться подольше. Но к этому времени в СССР у Федорова появился уже достойный преемник.

В 1978 году на семинаре по истории КПСС моя однокурсница Оля Фомина шепнула мне, что познакомилась с бессмертным. Живет-де такой дедок в деревне, мяса не ест, проповедует, ходит полуголым в самый мороз, купается в проруби и утверждает, что никогда не умрет. Речь шла о Порфирии Иванове, авторе «Деточки»:

Деточка,
По делу я есть самородок,
А источник мой – это закалка-
                                  тренировка.
Я тружусь один на благо всего
                                человечества,
Я учусь в природе, я говорю
                                        в мире,
Истинно хочу сказать
о самосохранении клетки.
Мое здоровое, молодое, закаленное сердце 25 лет человека. Выход мой
в свете.
И не боюсь я даже самой смерти.

К сожалению, Порфирий Корнеевич огорчил своих поклонников и скончался в 1983 году. Но они до сих пор собираются на его родине в Луганской области и слагают ему там такие гимны:

Люди Господу верили как Богу,
А Он Сам к нам на Землю пришел.
Смерть как таковую изгонит.
А жизнь во славу введет...

...Надежду не победить. Только принимает она порой самые причудливые формы....

* * *

...Человек – пограничное существо. Ему даны устойчивое знание о собственной смертности и тайная интуиция вечности. В этом основная трудность нашего существования. Признавая это, мы, надеюсь, не станем терзаться банальностями и убеждать себя, что мы единственные такие сложные во всей природе. Никто еще не бывал собакой, кошкой или лошадью и не оставил о таком опыте достоверных свидетельств. Мы не понимаем, как звери переживают время. И никогда не поймем.
Но мы знаем, что каждый ребенок, нежась в своей постели, после песенки, которую ему спела мама или сестра, или в детском саду, среди друзей и игрушек, или на нижней полке купе поезда, мчащегося на юг, пусть однажды, но обязательно думал о черной воронке до этой жизни и о такой же черной воронке после. Это единство участи – одно из оснований нашего взаимопонимания, сочувствия, нежности и любви. А бессмертные... за что их жалеть, бессмертных-то?

У Борхеса есть рассказ о городе бессмертных в пустыне, чьи обитатели коротают бесконечные ночи в пещерах, давно забыли имена, языки, своих отцов и детей. Так и Гомер забыл, что он когда-то что-то писал... По-видимому, Сафо все-таки заблуждалась...

Лосев однажды сказал, что вечность – это вечная юность. А вечная старость – Кощей Бессмертный.

P.S. Афинагор говорил: «Я хотел бы умереть после болезни, достаточно долгой, чтобы успеть к ней подготовиться, и недостаточно длительной, чтобы стать в тягость своим близким. Я хотел бы лежать в комнате у окна и видеть, как смерть появлялась на соседнем холме. Вот она входит в дверь... И я говорю ей: войди. Но подожди. Будь моей гостьей. Дай собраться перед дорогой. Присядь. Ну вот, я готов. Идем»...

...и по пути краешком глаза увидеть легендарные даосские острова бессмертных.