УЧЕБНИКИ N 52 
 

Много поэтов – хороших и разных

Прашкевич Г.М.
Самые знаменитые поэты России.
М., Вече, 2001

Перед нами – биографии самых известных русских поэтов, от Михаила Ломоносова и Гавриила Державина до Николая Рубцова и Иосифа Бродского – всего 56 имен. Автор, сам поэт, не анализирует проблемы поэтики и эволюции поэтического языка, оставляя эти темы филологам, а сосредотачивается на фигурах выдающихся поэтов, больше цитируя не стихи, а автобиографии. Он предпочитает избегать оценочных суждений, надеясь, что «читатели сами определятся в изумительном разнообразии русской поэзии». Как справочник книга Геннадия Прашкевича представляет большую ценность и будет полезна на уроках литературы как школьникам, так и педагогам. Мы узнаем много интересного о давно знакомых поэтах. Так, баснописец Иван Крылов одно время свои основные доходы получал не от занятий литературой, а от… карточной игры, «в которой он оказался величайшим и дерзким мастером (а говорят, и фокусником)». Карты обеспечивали немалую часть доходов и другого поэта и издателя – Николая Некрасова, который часто играл с министрами и всегда выигрывал (наверное, тоже был фокусником). А Василий Жуковский, по словам другого поэта, князя Петра Вяземского, «был не только гробовых дел мастер, как мы прозвали его по балладам, но и шуточных и шутовских дел мастер… По натуре идеальной, мечтательной, несколько мистической, в нем были и сокровища веселости, смешливости: в нем были зародыши и залоги карикатуры и пародии, отличающиеся нередко острою замысловатостью». Пушкин в одном из писем признавался: «Я устал зависеть от хорошего или дурного пищеварения начальника, мне надоело, что со мною в моем отечестве обращаются с меньшим уважением, чем с первым английским шалопаем». А Грибоедов утверждал: «Искусство в том только и состоит, чтобы подделываться под дарование, а в ком более вытверженного, приобретенного потом и сидением искусства угождать теоретикам, т. е. делать глупости, в ком, говорю я, более способности удовлетворять школьным требованиям, условиям, привычкам, бабушкиным преданиям, нежели собственной творческой силы, – тот, если художник, разбей свою палитру, и кисть, резец или перо свое брось за окошко; знаю, что всякое ремесло имеет свои хитрости, но чем их менее, тем спорее дело, и не лучше ли вовсе без хитростей?.. Я как живу, так и пишу свободно...». Русская поэзия всегда в своем развитии преодолевала замысловатые теории и стремилась к гениальной простоте.
Это сознавали и поэты XX века, пережившие революционную бурю. Александр Блок в 1918 году пророчески писал: «Художнику надлежит знать, что той России, которая была, нет и никогда не будет, Европы, которая была, нет и не будет. То и другое явится, может быть, в удесятеренном ужасе, так что жить станет нестерпимо. Но такого рода ужаса, который был, уже не будет. Мир вступил в новую эру. Та цивилизация, та государственность, та религия – умерли. Они еще могут вернуться и существовать, но они утратили бытие… Не забудьте, что Римская империя существовала еще около 500 лет после рождения Христа. Но она только существовала, она раздувалась, гнила, тлела – уже мертвая…» Нашу поэзию от гниения спасало постоянное обновление формы. Из новаторов, активно вводивших в поэзию новые словоформы и обычно причисляемых к поэтическому авангарду, в книге Прашкевича, к сожалению, нашлось место только Велимиру Хлебникову, но не обэриутам Даниилу Хармсу и Александру Введенскому. Ну уж нобелевского лауреата Иосифа Бродского обойти было никак нельзя. А он подчеркивал в нобелевской речи: «Человек принимается за сочинение стихотворения по разным соображениям: чтоб завоевать сердце возлюбленной, чтоб выразить свое отношение к окружающей его реальности, будь то пейзаж или государство, чтоб запечатлеть душевное состояние, в котором он в данный момент находится, чтоб оставить – как он думает в эту минуту – след на земле. Он прибегает к этой форме – к стихотворению – по соображениям, скорей всего, бессознательно-миметическим: черный вертикальный сгусток слов посреди белого листа бумаги, видимо, напоминает человеку о его собственном положении в мире, о пропорции пространства к его телу. Но независимо от соображений, по которым он берется за перо, и независимо от эффекта, производимого тем, что выходит из-под его пера, на его аудиторию, сколь бы велика или мала она ни была, – немедленное последствие этого предприятия – ощущение вступления в прямой контакт с языком, точнее – ощущение немедленного впадения в зависимость от оного, от всего, что на нем уже высказано, написано, осуществлено…»

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"