АКСИОМА ВСТРЕЧИ
Любовь наговоренная
Уже в ХVIII веке в России любовную
страсть не всегда считали грехом, но нередко
связывали ее с магией
Трудно отыскать отечественную или
переводную повесть ХVIII века, в которой не была бы
представлена тема страстной любви. Важная
новация Петровской эпохи – изображение
любовного чувства без осуждения греха: любовь
становится наградой, которую может получить
самый достойный. Герои русских повестей первой
половины века “трепещут любовью”, испытывают
“страстное обожание”, раздирая в ревности
одежды и власы, исторгая потоки слез”, не могут
“от горячей любви слово промолвить”.
Еще более эмоционально описание любовных
страстей в заговорах этого (впрочем, и более
раннего) времени. Заговор в отличие от повести
был прежде всего утилитарен, должен был не
столько описывать, сколько вызывать эту самую
страсть в реальности: чтоб “сливалось и
слипалось сердце у сей рабы с тем рабом в единое
место”.
Очевидно, что реальная жизнь предлагала образцы,
нередко столь же яркие по выражению страстей.
Сохранившиеся в документах показания при
расследовании, например, “духовных
преступлений” ХVIII века содержат знакомые
описания “великой тоски” или “раздирания
одежд” от любви. А ведь в судебно-следственных
материалах сохранились рассказы о любовных
переживаниях тех, кто, не зная часто, как
поставить свою подпись, не оставил ни
эпистолярного, ни мемуарного наследия, чей
чувственный мир всегда оставался для
исследователей загадкой.
В 1737 году дворовая девка Устинья Григорьева
сочла свою первую любовь – “тоску великую” к
солдату – колдовством: “оный ли солдат или
другой кто напустил?”. И бороться с чувством
Устинья решила тем же магическим способом: она
пошла к коновалу Масею, тот наговорил над чаркой
с вином, куда постругал корень, Устинья выпила, и
“от тоски ей... учинилось свободно, и с того
времени ей, Устинье, и тоски уже не было”.
Так происхождение любовной страсти в
традиционном сознании накрепко привязывается к
магическим чарам и колдовскому вмешательству.
Документы показывают, что и в ХVIII веке, и позже
источник страсти принято было искать не в самом
человеке, а вне его, усматривая чей-то “злой
умысел”.
Дедиловский крестьянин Василий Герасимов
доносил своей помещице, что церковный дьячок
Максим Дьяконов приворожил его дочь волшебным
письмом: приходил “со вражеским навождением”,
обронил письмо “вражеское”, от которого дочь
“рубахи раздирает”.
Мужчины обычно магическим способом намеревались
“склонить женок к блуду”; женщины, наоборот, как
правило использовали “привороты” не в поисках
наслаждений, а для обустройства и укрепления
семьи.
Девицы или женки, вероятно, знали немало приемов,
как противостоять “блудным страстям” и
попыткам преклонить их к таковым. Пользуясь
магическими приемами при выборе жениха, мести
сопернице, возвращении мужа (“чтоб любил и не
бил”), женщины вовсе не чувствовали себя
пассивной стороной.
Вот как, например, вела себя в самом начале ХVIII
века дворовая подьячего Преображенского приказа
Ефимья Михайлова. Она подсыпала что-то в квас
дворовой Матрене, отчего у той началась
“кликотная болезнь”. Оказалось, что Ефимья и
Матрена не могли поделить дворового Андрея и
бросили жребий (“ворожили лучиною”). Жених
достался Ефимье. Но барыня за Андрея прочила
Матрену. Отчаявшись, Ефимья прибегла к
наговоренному зелью: одно, белое, она подсыпала
Матрене, чтобы “испортить” соперницу и
“отсушить” от нее Андрея, а другое, зеленое,
давала помещице, чтобы сделать “милостивой”.
Любовная страсть хорошо узнаваема вне
зависимости от времени и пространства; меняются
“одежды”, окутывающие их. Культурная и
религиозная среды формировали по-разному в
сознании людей иерархию запретного и греховного,
так же как и представления о природе любовных
переживаний.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|