КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
СВОЙ ПОЧЕРК

Сила озорного жизнелюбия

Куприн, Машков, Лентулов, Кончаловский, Ларионов, Гончарова, Фальк – каков список художников! И города: Ярославль, Иваново, Кострома, Переславль-Залесский, Ростов Великий, Рязань, Рыбинск…
Какая связь между ними?

В Московском центре искусств на Неглинной состоялась выставка под названием «“Бубновый валет”. Путь на Запад? Путь к себе?”», совершившая турне по нескольким городам России, музеи которых открыли свои фонды для этой экспозиции. Куратором ее является Ярославский музей, предоставивший вместе со своими филиалами более 20 холстов. Более 10 картин дал Ивановский музей.
Откуда такие богатства у них? Очень просто: с конца 1930-х годов в порядке “борьбы с формализмом” их списывали из Третьяковской галереи, из Русского музея как не соответствующие требованиям соцреализма, недостойные быть показанными в главных музеях страны. Да что “показанными”! Даже в запасниках места для них не находилось! Столичные музейщики плакали, но отдавали. А их коллеги на периферии не только с радостью принимали, но и экспонировали потихоньку (благо от глаз начальства далеко).
Название “Бубновый валет” в 1910 году придумал Михаил Ларионов – большой выдумщик и озорник (дело в том, что кликуху “Бубновый валет” носила в то время знаменитая уголовная шайка). Ларионов вообще любил то, что впервые. Участвовал в организации первой выставки “Бубнового валета”, потом ушел делать выставку “Ослиный хвост” и пропагандировать изобретенный им “лучизм”. Однако его отменный натюрморт “Рыбы” по праву украшает экспозицию. Наталья Гончарова тоже соучаствовала недолго, хотя по своим художественным пристрастиям была очень близка основному ядру бубнововалетцев. Как и она, Илья Машков, Петр Кончаловский, Александр Куприн были увлечены русским примитивом.
Илья Машков говорил о вывесках как об одном из истоков “Бубнового валета”: “Вот, где настоящая живопись по энергичной выразительности, по лапидарности форм, по выразительности живописного и контурного начала, и подлинно русская живопись по национальности этих художественных элементов”.
Они гордо называли себя русскими сезаннистами. И в этом определении равно важны оба слова. От Сезанна – стремление строить ясную, обобщенную, осязаемую форму. Матисса и прочих фовистов тоже уважали. Но декоративизм коренных бубнововалетцев – другой. От русского примитива впитали они всю силу цветности, всю мощь декоративности. Той самой, что торжествует в многоцветье храма Василия Блаженного, в лубке, глиняной игрушке, подносах, вывесках, народных балаганах.
Не остались бы они в истории искусства так надолго и так прочно, если бы просто надстраивали изобретенное другими. Нужны были именно эти буяны и озорники, которые враз забыли не только про академизм или передвижничество, но и про символизм, стиль модерн и прочие тогдашние новинки. Этих крепышей и сангвиников объединяла всеохватывающая любовь к жизни, к ее плоти, ее радостям. Их искусство – искусство любви. Они любили свои модели, натюрмортные постановки и каждую вещь в отдельности. Любили сам процесс живописания. Пейзажи и натюрморты Кончаловского, композиции Машкова словно излучают физическую радость от самого прикосновения кисти к холсту. Мощная свободная живопись, демонстративная слоистость фактуры, подчеркнутая ритмизация контура, контрастность и согласованность крупных красочных пятен. Они лепили краской не только поверхность, но словно саму материю предметов, опираясь не только на зрение, но и на чувство осязания.
И все же был прав один из самых чутких наших художественных критиков, Абрам Эфрос, искренно любивший искусство бубнововалетцев, когда писал, что Кончаловский “до изумительности лишен запасов невыясненности, неразгаданности, сложности”, которые при встрече с подлинно великим произведением “вызывают в нас каждый раз заново напряжение и внимание к нему”. Да, это искусство без тайны. Да, к нему не возвращаешься мыслью постоянно. Но при встрече с ним беспрекословно попадаешь под его обаяние, благодарно воспринимаешь мощный и добрый энергетический посыл…
Впрочем, вряд ли возможно говорить о “Бубновом валете” как о некоем монолите. Они были очень разными, молодые живописцы, которые после первой выставки вошли в общество того же названия. Рафаил Фальк и Аристарх Лентулов, например. Мудрый аналитичный сезаннист Фальк, цветовая цельность его холстов убедительно подтверждается нынешней выставкой. И веселый озорник Лентулов, шокировавший современников ни на кого не похожим вариантом кубизма, чисто российским вариантом. Радужные композиции, буйство и нежность цвета, водоворот пересекающихся плоскостей, линий, сталкивающихся между собой граней архитектурных форм – ранний Лентулов хорошо представлен на Неглинной.
Она вообще представительна, эта выставка, хотя и нет в ее составе так называемых основных произведений (они все же находятся в столичных музеях). Одна из причин: экспонированы преимущественно те работы, которые относятся к периоду реального существования общества “Бубновый валет” (1910–1917 гг.). И это искусствоведчески корректно, ибо потом мастера, составлявшие его ядро, разошлись по другим объединениям, стали меняться по логике собственного художественного развития и по обстоятельствам регулирования искусства в нашей стране. Менялись Кончаловский, Машков, Куприн, которые долгие годы еще работали в СССР. К их чести надо сказать, что все они до последних лет жизни остались узнаваемыми. Эволюционировал художественный язык Гончаровой и Ларионова, которые с дореволюционных времен жили в Париже и были неподвластны требованиям соцреализма…
И еще одно: экспозиция на Неглинной представляет не только мэтров, но и малоизвестных членов “Бубнового валета”, которые шли след в след основоположникам. Это не только знакомит с неизвестными или хорошо забытыми живописцами, но и дает более полное представление о направлении – “второй эшелон” обычно более четко следует принципам, выработанным более мощными художественными индивидуальностями. Вполне закономерно поэтому присутствие холстов А.Моргунова, А.Мильмана, Г.Федорова и других последователей эстетики “Бубнового валета”.
И как это часто бывает в залах Московского центра искусств, нынешняя экспозиция дарила и неожиданности. Для меня одной из них был ранний пейзаж знаменитой Александры Экстер “Берег Сены” (Ярославский музей), где уже читался язык ее будущих кубофутуристических работ – разломы формы, пересечение плоскостей, наслоение планов. Но это серебристое свечение, эта колористическая цельность, эта нежность касаний кисти… “Берег Сены” показан был на выставке “Бубнового валета” в 1913 году. В этой же выставке участвовали французские коллеги – П.Пикассо, Ж.Брак, А.Дерен, П.Синьяк, М.Вламинк.
Каким все же мощным магнитом был этот “Бубновый валет”…