ЗАБЫТЫЕ ДЕТИ
ДАВАЙТЕ СПОРИТЬ!

По закону беспризорник – ребенок, находящийся в сложной жизненной ситуации и оставшийся без попечения родителей. Опять же по закону о нем должны заботиться органы социальной защиты, опекать, мыть, кормить, лечить и определять в приют.
Но кто такой беспризорник на самом деле? Что привело его на улицу? Кто виноват в том, что в его жизни возникла «сложная ситуация»?
Ответов на эти вопросы официальные лица не дают. Зато в обществе циркулирует множество мифов: о целых армиях беспризорников, оккупировавших подвалы, чердаки и теплотрассы крупных городов, о разгуле подростковой преступности и наркомании, о выродках-родителях, бросающих детей на произвол судьбы. И решать эти проблемы предлагается все теми же методами – выявил, отправил в приют.
Это борьба с последствиями. И в прямом, и в переносном смысле.
Чтобы представить себе реальную картину, надо отстраниться от ведомственной патетики. Вспомнить, что происходило с нашей страной за последние десять лет. И какую позицию государство занимало и занимает по отношению к собственным гражданам...

Армия нищеты, или
Откуда берутся страшные цифры

Игры со статистикой парализуют нашу волю и не дают увидеть реальное решение проблемы детской беспризорности

Cколько всего в стране беспризорных детей и как они живут? Что приводит их на улицу? К сожалению, циркулирующие в средствах массовой информации и звучащие с высоких трибун утверждения основаны, как правило, не на результатах исследований, а на разнообразных прикидках и допущениях,
в том числе и на данных ведомственной статистики, оглашаемых без указания на методы их сбора. Надо признать, что пока не существует надежных данных о количестве беспризорных детей в России. Приводимые цифры – от одного до шести миллионов таких детей (это при общем числе детей в России, опять-таки по приблизительным прикидкам, в 38 миллионов) – явно завышены.

Говорят, что сейчас в Москве 28 тысяч беспризорников. Но откуда взяты эти данные? Сошлюсь на пример нашего исследования, которое проводилось Всероссийским центром изучения общественного мнения в 1998 году. Тогда в ГУВД сообщали о 60 тысячах беспризорников в городе (цифра не более обоснованная, чем нынешние 28 тысяч). Наше исследование показало, что при единовременном замере обнаруживались не более 800 бездомных детей, постоянно живущих на улице, а если присоединить к ним детей, периодически не ночующих дома и ведущих уличный образ жизни, получалось примерно 4 тысячи человек. Имеющаяся информация из развивающихся стран, таких, например, как Перу или Бразилия, в которых есть очевидная и значительная проблема детской бездомности и беспризорности, показывает, что в столичных центрах и там находятся по нескольку сот бездомных детей. Учет детей, не являющихся бездомными, но для которых улица представляет главный экономический и социальный контекст их жизни (так называемые уличные дети, в целом соответствующие нашему понятию беспризорников), увеличивает эту цифру не более чем в пять-шесть раз. Города, пусть и такие крупные мегаполисы, как Москва, способны вместить лишь определенное количество маргиналов (а помимо детей, это и взрослые мигранты, бездомные, беженцы). Сотни тысяч людей, не имеющих легальных прав на работу и не поддерживаемых специальными государственными программами, прокормиться в них не могут.
Каким образом возникают фантастические цифры о целых армиях беспризорников? Прежде всего это происходит из-за некритического отношения к данным, которые предоставляет милиция. Дело в том, что милиция регистрирует ребенка каждый раз, когда он доставляется в отделение по подозрению в беспризорности. Но милиция определяет беспризорников «на глазок», и в результате в сети облав и проверок зачастую попадаются дети, вовсе не являющиеся беспризорными. Значительная часть детей приводится в отделение случайно, часто их, еще не имеющих опыта уличной жизни, доставляют сразу с вокзалов. Отнести их всех к уличным детям было бы неправильно. Кроме того, многие действительно беспризорные дети задерживаются несколько раз в году, и каждый раз милиция вносит их в статистику. По данным Центра временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей Москвы (приемника-распределителя), многие дети проходят через приемник более чем два раза в год. Затем дети мигрируют по столице, попадая и в статистику приютов. В нашем опросе, например, был мальчик, который попал в выборку сначала в ЦВИНПе, потом в приюте, а потом на улице – в пределах одного месяца, и, как мы обнаружили, три раза был опрошен разными интервьюерами.
Армия детей, заселивших московские улицы, подвалы и подъезды и не попадающихся на глаза милиции, недоступных для социальных работников, – это миф. Из опрошенных нами детей 87,8% задерживались милицией (и около трети заявили, что испытывали насилие и побои со стороны милицейских работников). Кроме того, и в предыдущей “домашней” жизни эти дети были в основном известны органам милиции – 53,8% из них состояли на учете. Дети, как правило, попадают в круг внимания органов социального контроля, но поскольку не существует адекватной системы их устройства и работы с ними, они вновь и вновь оказываются на улице. 68,4% опрошенных уходили из дома несколько раз, из них две трети – три раза и больше.
В последнее время власти пытаются свезти беспризорников в больницы и приюты. Но далеко не всегда это нужно – скорее было бы более продуктивным работать с самими детьми и с их родителями, с которыми значительная часть сохраняет контакты. В Москве около 70% детей-москвичей, опрошенных на улице, периодически посещали дом, с тем чтобы помыться, поесть, поспать и получить (или, наоборот, отдать родителям) деньги. Их отрыв от дома не является окончательным. Всего же дети, имеющие прописку и родителей или родственников в Москве, составляли среди уличных детей в городе примерно половину (а не пять процентов, как иногда утверждают), а остальные – это или дети мигрантов и бездомных, или дети, решившие уйти из дома и приехать в Москву.
Что заставляет детей предпочесть улицу дому? Наше исследование показало, что можно говорить как о структурных причинах беспризорности, так и об индивидуальных мотивах, обстоятельствах, приводящих детей на улицу. Из структурных причин беспризорности наиболее существенными являются бедность, плохие жилищные условия, алкоголизм, проживание в неполных семьях (причем все эти причины в большинстве случаев накладываются одна на другую, составляя своеобразный «синдром»). Большинство опрошенных детей происходят из семей, находящихся на периферии организованного рынка труда. Это семьи маргиналов, занятых на временных работах, безработных постоянно или эпизодически. Среди отцов (отчимов) безработных было 15%, среди матерей (мачех) – 30,6%. При этом положение одиноких родителей оказывается наиболее уязвимым. Половина одиноких отцов и 75% одиноких матерей переживали периоды безработицы. Около трети и среди отцов, и среди матерей работали на временных работах (чаще всего торговали), сезонных работах или попрошайничали. При этом большинство родителей прежде работали либо на производстве, либо, реже, в сфере обслуживания.
Углубленные интервью с детьми и подростками показали, что бедность, маргинальность, разрушение того социального контроля над семьей, который создавался производственными и соседскими связями, отсутствие четких перспектив на будущее усугубляют психологические проблемы в семьях, приводят к детской заброшенности. А распад системы кружков, домов пионеров, словом, детской досуговой деятельности советского времени играет, вопреки зачастую звучащим утверждениям, далеко не первую роль в создании проблемы. Описывая процесс отталкивания от дома и притяжения к улице, дети практически никогда не говорили о том, что они оказались на улице потому, что им нечем было заняться дома. Причины ухода – это, как правило, неблагополучие в семье, необходимость зарабатывать или надежда начать новую и прекрасную жизнь в Москве. Конечно, если бы существовали другие центры притяжения (интересные кружки, секции и так далее), возможно, часть из более благополучных детей проводила бы в них время. Однако для большинства проблемы выживания и безопасности (пропитания, ухода от насилия) значительно важнее, чем проблемы незаполненного досуга.
Конкретные же обстоятельства, приводящие детей на улицу, – это необходимость добывать пропитание для себя и членов семьи, эксплуатация детей родителями и родственниками, алкоголизм родителей и насилие в семьях. При этом многие дети – главным образом из неблагополучных семей, но не исключительно из них – приезжают в крупные городские центры в надежде на лучшую жизнь, привлеченные «огнями большого города». В этом смысле их поведение сходно с поведением взрослых мигрантов, хотя возможности действительно преуспеть в городе являются для детей и подростков гораздо более иллюзорными, а шансы стать жертвой преступности, физического, сексуального насилия и эксплуатации – значительно более существенными.
Большинство опрошенных говорили о страхах, вызываемых жизнью вне дома, и хотели бы, если бы дома существовали для этого условия, вернуться туда насовсем. У тех же, кто не может или не хочет в принципе возвратиться домой, перспектива попасть в приют или детский дом вызывала полное неприятие. Дети (особенно в возрасте до 14–15 лет) хотят попасть в новую хорошую семью, найти взрослых, кто мог бы о них заботиться. Пребывание в приюте или детском доме они рассматривают либо как насилие, либо как способ временно отдохнуть от улицы, поесть, помыться или переждать холодные зимние месяцы, а потом планируют сбежать.
А вот подростки, особенно более старшие, те, кто приезжает в Москву в надежде устроиться в городе любыми способами, уже не думают о семье, а рассчитывают найти друзей, снять квартиру и устроиться на работу. В реальности же пути, доступные для них, – это попадание в сети организованной проституции, в криминальные группировки, а для тех, кому повезет, а это, как правило, дети из благополучных семей, – примыкание к арбатским неформалам, жизнь на случайных квартирах («вписках»), занятия попрошайничеством («аском») и пение под гитару в подземных переходах.
Исследование открыло перед нами сложный мир улицы, где дети создают новые «семьи», состоящие из их сверстников, и где, как в диккенсовском «Оливере Твисте», промышляют взрослые преступники и попадаются редкие благодетели. Одних улица затягивает, другие возвращаются домой в надежде на то, что родители изменят к ним отношение, перестанут пить, будут лучше понимать. Пытаться помочь им с помощью милицейских «зачисток» и насильственного отправления в приюты, приемники и детские дома так же бессмысленно, как пытаться лечить алкоголизм в печально-памятных лечебно-трудовых профилакториях. Дети, как, впрочем, и взрослые, устроены сложно, у них есть свои эмоциональные травмы и переживания, кратковременные и долговременные планы, привязанности и связи, и помочь им можно только с помощью кропотливой работы по переориентации их установок, круга общения, восстановления семьи. А если семью нельзя восстановить – то ведь есть мировой опыт создания системы приемных, патронатных, фостеровских семей, в которых развитие ребенка происходит в гораздо более благоприятных условиях. Этот опыт уже используется в Москве на базе 19-го детского дома, но 80 патронатных семей, созданных в Москве, – это капля в море.
Проблема детской беспризорности является решаемой. Но надо отталкиваться не от безумных цифр, которые скорее парализуют волю к конкретным действиям, чем привлекают внимание к серьезности проблемы, а от понимания реального положения и условий жизни беспризорных детей и их семей.