ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
СЮЖЕТЫ

“Русская Бастилия”

Суздаль в наши дни – один из самых мирных городов России. Кажется, что криминальные истории, случающиеся то здесь, то там, не имеют никакого отношения к этому благостному поселению.
Тем не менее именно здесь, в Спасо-Евфимиевом монастыре, в былые годы располагалась одна из самых знаменитых русских тюрем.

Суздальская тюрьма была основана в 1766 году и называлась застенком “для безумствующих колодников”. Ум искушенный может в этом сразу усмотреть истинный профиль учреждения – здесь содержались люди, признанные политически опасными. Соответственно предназначению генерал-квартирмейстер Вяземский составил и правила содержания “безумцев”:
“Для караула… означенных колодников посылать из Суздальской канцелярии из городовой роты… одного унтер-офицера и солдат 6 человек.
Содержать оных безумных в отведенных от архимандрита двух или трех покоях, однако, нескованными.
Писать им не давать.
Кто станет сумасбродничать… посадить оного в покой, не давая ему несколько времени пищи.
На пропитание и одежду производить от коллегии экономии каждому против одного монаха, как по штату положено”.
В конце того же 1766 года сюда прибыли первые десять “безумствующих”. Застенок начал свою жизнь.
Самым, пожалуй, знаменитым из его сидельцев был декабрист Федор Шаховской. За ним “следили неотлучно” – запрещали видеться с супругой, читать книги (в том числе и собственные). Шаховской объявил голодовку. Но в те времена эта акция еще не вызывала сочувствия – не прекращая своей голодовки, он спустя три недели скончался.

Зачем он жил?
Зачем страдал?
Зачем свободы не дождался?

– вопрошал поэт Некрасов. Увы, его вопросы были риторическими.
В Спасо-Евфимиевской тюрьме оказывались такие важные преступники, как лидер отечественных хлыстов Василий Селиванов, создатель этакого филиала американского течения иеговистов штабс-капитан Николай Ильин, известный в свое время монах-самозванец Стефан Подгорный. А в 1892 году сюда чуть было не попал писатель Лев Толстой.
Эта история напоминает сюжет из жизни диссидентов семидесятых годов прошлого столетия. Толстой написал статью “О голоде”, где излагал весьма крамольные по тем временам тезисы: “Народ голоден оттого, что мы слишком сыты… Зачем скрывать то, что мы все знаем, что между мужиками и господами лежит пропасть? Есть господа и мужики, черный народ… Зачем обманывать себя? Народ нужен нам только как орудие. И выгоды наши (сколько бы мы ни говорили противное) всегда диаметрально противоположны выгодам народа… Наше богатство обусловливается его бедностью, или его бедность нашим богатством… Все ясно и просто, особенно ясно и просто для самого народа, на шее которого мы сидим и едим”.
Естественно, что в русской прессе отказались опубликовать этот памфлет. Тогда Толстой связался с заграничными изданиями, и его статью с радостью опубликовала одна из лондонских газет.
Разразился скандал. “Московские ведомости” возмущались: «Пропаганда графа есть пропаганда самого крайнего, самого разнузданного социализма, пред которым бледнеет даже наша подпольная пропаганда… Граф открыто проповедует программу социальной революции, повторяя… фразы о том, как “богатеи пьют кровь народа, пожирая все, что народ имеет и производит”».
А во властных эшелонах стали обсуждать – не поместить ли “обезумевшего” графа в соответствующее учреждение. Но, к счастью, на такие крайности решили все же не идти. Зато тема Суздальской тюрьмы нашла свое пристанище в трудах писателя – тот, очевидно, интересовался ее бытом и порядками. Вот, например, маленькая цитата из “Фальшивого купона”: “В Суздальской тюрьме содержалось четырнадцать духовных лиц, все преимущественно за отступление от православия; туда же был прислан и Исидор. Отец Михаил принял Исидора по бумаге и, не разговаривая с ним, велел поместить его в отдельной камере, как важного преступника”.
Видимо, сам Лев Николаевич непроизвольно содрогался, выводя такие строки – вероятнее всего, ему была бы уготована как раз такая камера.
Некоторые из узников надеялись на скорое освобождение, писали челобитные царям. Из челобитных выходило, что посажены они сюда неправедно, и надо было, если бы по чести и по совести, наказывать совсем других людей: “За открытие правды и за соблюдение Вашего императорского указания невольно под ответом находился, потом был отпущен на свободу, но когда опять попытался вступиться за безвинных, то опять встретил угрозы”.
Челобитные, увы, не действовали.
Новая же яркая страница в жизни этого учреждения относится к сороковым годам прошлого века. В 1943 году, когда Красная Армия активно наступала на врага, в Спасо-Евфимиевом монастыре открылся лагерь для военнопленных. Снова были составлены условия:

“Высота стен – не менее 2,5 метра.
Ограждение – по форме правильного прямоугольника или квадрата, обеспечивающего лучший просмотр территории.
С внешней стороны – вышки для часовых.
Организация проходной”.

И так далее.
Кстати, жизнь военнопленных сильно и в лучшую сторону отличалась от жизни “безумствующих колодников”. Они щеголяли в собственной военной форме, и притом со всеми знаками различия. Читали книги, периодику, играли в шахматы и шашки. По желанию – гимнастика, прогулки и, конечно, медицинское обслуживание.
Кормили тех военнопленных очень даже хорошо. Готовили пленные итальянцы – как знатоки хорошей кухни.
Один из мемуаристов, побывавший в это время в Спасо-Евфимиевом монастыре, сообщал: “На камерах у итальянцев висели подковы. Я спрашиваю: “Что это у вас такое? Подковы?” “Это на счастье”, – отвечают итальянцы. “Какое же это счастье, раз вы в плену?” – “А мы считаем, что попасть в русский плен – счастье!” Они очень любили фотографии своих жен, детей, близких развешивать на стенах – по 5–6. Между прочим, очень красивые голоса были у итальянцев. Очень уж хорошо пели они в Суздале! Проходишь мимо помещений, где они содержались, слышишь: поют – замечательные голоса”.
Похоже, несмотря на очевидную слащавость, тот мемуарист не был слишком далек от истины.
Особое внимание, конечно, уделялось идеологической работе среди пленных. Для этого в Суздаль свозили таких видных деятелей коммунистического зарубежья, как Вильгельм Пик и Анна Паукер – первый агитировал за коммунизм немецких пленных, вторая же – румынских.
В 1946 году лагерь закрылся. А спустя десятилетия в монастыре начал свою работу уникальнейший музей – “Узники монастырской тюрьмы”. Действует он и сегодня. Посетители на время забывают о припорошенных снегом улицах древнего города, о колокольнях, куполах и главках, окружавших их во время всей экскурсии. Они бродят по залам, рассматривают документы, тюремную мебель, кандалы и решетки на окнах.
Что ж, и это часть суздальской жизни. И для кого-то – ее главная часть.