КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
КОНТРАМАРКА В ПЕРВЫЙ РЯД

Веселое число 13!

Очень смешно, но не глупо.
Пикантно, но без пошлости...
Оказывается, спектакль можно поставить именно так

Может ли по-настоящему веселый спектакль быть откровенно глупым? Вопрос не риторический: приходилось читать и слышать, что «№ 13», хоть и очень веселый спектакль, но пьеса, по которой он поставлен, далеко не «ах». Опять вопрос и опять не риторический: кто из людей, пишущих о театре, любящих искусство, способен три часа слушать ерунду и не умереть от скуки, а, напротив, пребывать в приятнейшем расположении духа?
Такого не могу себе представить, а коль скоро так – невольно возникает предположение, что сочинение англичанина Рэя Куни, переведенное Михаилом Мишиным, отнюдь не лишено достоинств. Способно увлечь актеров и публику, изящно и легко избегая того, что упорно предлагает ей то экран, то сцена (экран ТВ особенно), ссылаясь на тот факт, что зрители любят «погорячее».
В самом деле, зрители уже привыкли к «погорячее» и к тому, что оно, как правило, пошловато и вульгарновато, но охотно забывают о навязанной им привычке (не могу в ее всеобщность поверить), когда нечто острое и пикантное преподносится столь же остро и пикантно, но с юмором. Без тупого нажима.
Действие в «№ 13» закручивается, раскручивается, снова закручивается, да так прочно, что распутать гордиев узел можно, лишь разрубив его. В «комедии положений» (а «№ 13» – типичная «комедия положений», где действием правит случай и где финал, как положено, устраивает всех): влюбленные соединяются, глупые ревнивцы украшаются-таки рогами, а прелестные обманщицы наивно хлопают глазами.
Все это есть в «№ 13» (пора бы сказать, что это номер гостиницы): и соблазнитель в должности помощника премьер-министра, и чужая секретарша, которая то и дело и в неподходящее время выпархивает из гостиничной спальни в нижнем белье, но в каком белье! С каким количеством кружев и рюшей, которые все скрывают и лишь разжигают мистера Уилли. Есть и жена этого мистера, которая уверена, что муж на ночном заседании парламента, и готова поддержать его в ночных бдениях, а также готова к кое-чему другому.
Есть, конечно, ревнивый муж легкомысленной секретарши, нанявший частного детектива, чтобы поставить все точки над «i». Детектив тут как тут, на месте и плутоватый слуга, с ходу оценивший обстановку и выманивающий у молодого секретаря мистера Уилли фунт за фунтом (надо же, черт возьми, прикрыть шефа), грозя оставить беднягу без жалованья.
Много еще чего крутится и раскручивается, но стоп... Оставим фабулу в стороне, потому что очень скоро начинаем следить не только за ней, но с удовольствием за теми, кто в ее сюжете участвует. За всеми десятью актерами, которых с бору по сосенке (из «Табакерки», чеховского МХАТа, «Сатирикона») собрал режиссер Владимир Машков и увлек театральной правдой и игрой.
Режиссер выбрал жанр – комедию и держался его, не выходя из намеченных границ с начала и до конца.
Могут удивиться: что значит – выбрал жанр и соблюдал границы? Ничего, кроме того, что предложенный автором сюжет можно было легче легкого превратить в то самое «погорячее». Подраздеть хорошеньких героинь, до конца использовать пикантные ситуации пьесы, добавив к ним кое-чего из современного развлекательного арсенала, – и готово. Вместо одного – другое, без чего, по мнению немалого числа «ревнителей искусства», оно, бедное, не может существовать. Машков им всем натянул нос и сделал это весьма элегантно.
Вернемся, однако, к спектаклю. Не знаю, как шла репетиция, но думаю, что без импровизации – вольного полета актерской фантазии – у большинства не обошлось. Импровизации, те, что по делу, закрепляли, вводили в общий рисунок, но как это на театральной кухне происходит – секрет кухни. Нас же пригласили на готовое.
На знакомство с мистером Уилли, которого Авангард Леонтьев отнюдь не высмеивает, а как умный актер находит и представляет зрителям характер, который открывает в герое то, о чем он сам не догадывался. Уилли у Леонтьева безукоризненный английский джентльмен от прилизанной рыжеватой макушки до кончиков блестящих ботинок (и зонт, разумеется, при нем).
Какой адюльтер, какая полуодетая секретарша – его место на заседании парламента и нигде еще! И откуда взялась жена – она обязана быть дома, а не шляться по ночам. К тому же есть и мертвец (потом выясняется, что мнимый) – кто его звал? Все идет кувырком, но отвечать должен секретарь. И Евгений Миронов, оторопев, остолбенев, тихо и жалобно взывает к маме, а потом, махнув на все рукой, зажмурившись, бросается – и с успехом – на одну даму, жену начальника, а потом, тоже с успехом, на другую и делает ей предложение.
И соблазняет, и предлагает руку от безысходности: на его лице растерянность и никаких других эмоций.
«Может быть, я техничный артист, но при этом стараюсь не врать». (Отработанных на все случаи умений он не жалует. Жалует предлагаемые обстоятельства и натуру героя.)
Очень хочется сказать про него – Протей, особенно вспомнив сложнейшую роль Григория Отрепьева. Разного в разных обстоятельствах и абсолютно правдивого в каждом.
Серьезную творческую судьбу сулит Е.Миронову талант, но и способность чувствовать трудности и опасности профессии. «Я в раздумьях», – скажет он в разгар успеха.
Скажет ли о себе такое Николай Фоменко? Когда вспоминаешь его коронные телепередачи, думаешь, что не скажет, но вот появилась «Академия смеха», и обнаружилось, что не все так однозначно.
«Академию смеха» японского писателя Коки Митани открыла не Москва. Несколько лет назад омичи играли ее на «Балтийском доме», и хотя она не прозвучала на ура (для автора заметок прозвучала), достоинства пьесы были налицо. Она начиналась с поединка драматурга (Андрей Панин) с цензором (мрачным цензором был Фоменко), который требовал внести в веселое сочинение законопослушные поправки типа: «Я готов умереть за свою Родину». Спасая свое детище, премьера которого уже объявлена, драматург на поправки шел, но настал момент, когда цензор, умело подталкиваемый автором, начинал ощущать себя художником, но, хотя и говорил о пьесе “наша”, разрешения на постановку все равно не давал. Не пускал и все.
Режиссер Роман Козак, новый художественный руководитель театра Пушкина, нежно вел и вел спектакль по возрастающей, и настал момент, когда противники дошли до того, что не могли устоять на месте и перебрасывались репликами, синхронно перемахивая через столик, за которым раньше сидел блюститель государственных интересов.
Раз перемахнули, два, три, а может, четыре, публика была в восторге от их ловкости (и от смелости), но прежде всего от состояния кипения, до которого они оба дошли.
Козак ставил веселый спектакль, слава Богу в Москве появился еще один веселый спектакль, но с подтекстом. Веселый-то веселый, но еще кое-что в нем читается. Незабытое и непохороненное.
Драматург уродует свое детище и себя, а цензор, он не дурак, начинает понимать абсурдность своего существования в назначенной ему должности. Неизвестно, до чего бы дошло, до мира или до инфаркта, если бы не Вторая мировая война.
Автор-новобранец готов умереть за свою Родину, а цензор хочет, чтобы он вернулся и опять начались увлекательные муки творчества.
«Комедия – последнее прибежище свободного ума». Афоризмы, как правило, не оспариваются, но традицию, хотя бы на сей раз, хочется нарушить.