ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
ТРАДИЦИИ 

Ярмарка

Увы, в наши дни ярмарки практически не существуют. Пробовали было что-то возродить в начале девяностых – с продажей дефицитных и недорогих товаров, с горячими сосисками (они тогда еще хот-догами не назывались) и с неизбежным гармонистом. Жанр не прижился – выяснилось, что товары лучше все-таки приобретать на рынках или в магазинах, сосиски есть в кафе или же просто дома, а гармонист нам оказался вовсе ни к чему.
До революции, однако, ярмарки в нашей стране существовали. Главная из них располагалась в Нижнем Новгороде, на левом берегу реки Оки. И, как вы сейчас увидите, она ничего общего не имела с возрожденными мероприятиями начала девяностых годов прошлого столетия.

На стрелке

Главная ярмарка страны не сразу оказалась в Нижнем Новгороде, недалеко от современного Московского вокзала. Поначалу находилась она рядышком с Макарьевским монастырем. Притом ее история довольно древняя – та ярмарка впервые упомянута в грамоте государя Михаила Федоровича в 1641 году. Правда, тогда она была непродолжительной – торги укладывались в один день, в праздник святого Макария (25 июля).
Однако уже в 1667 году ярмарка становится заметно дольше – дорастает уже до двух недель (затем ее продлят до тридцати, а после – до сорока дней). К 1751 году Макарьевская ярмарка делается настолько популярной (и конечно, прибыльной), что российское правительство объявляет это предприятие собственностью государства. За государственный же счет на ярмарке отстраивают огромнейший гостиный двор.
Но в августе 1816 года Макарьевскую ярмарку вдруг постигает весьма популярное в старой России бедствие, а именно пожар. К тому времени власти уже устали от жалоб послушников находившейся поблизости Макарьевской обители. Жалобы были, в общем, обоснованны – они не для того оставили мирскую жизнь, чтоб наблюдать под стенами монастыря обилие шумных, подчас подвыпивших купцов. Правда, в былые времена монахи получали с привозных товаров свою пошлину – “на свечи, и ладан, и церковное строение, и братии на пропитание”. Однако “светский” государь Петр Великий эти сборы упразднил, и выгод для монастыря от ярмарки не стало.
И в октябре того же 1816 года, так сказать, пользуясь случаем, государь Александр издал “Высочайшее утверждение” о переводе ярмарки в губернскую столицу, в Нижний Новгород. Место ей нашли на стрелке Волги и Оки. Увы, каждый год по весне, в половодье, ярмарочный городок неизбежно затапливало. Видимо, об этом просто не подумали. И каждый раз, когда вода спадала, приходилось приводить весь комплекс в надлежащий вид.
А комплекс был сооружен на славу. Строительством руководил инженер Августин Августович Бетанкур (тот самый, который построил Московский манеж). По личному его проекту был сооружен так называемый Главный ярмарочный дом. Правда, спустя полстолетия он начал заметно разрушаться (ежегодные паводки ему явно на пользу не шли). Пришлось отстроить новый – по проекту архитекторов Треймана, фон Гогена и Трамбицкого. А надзирал за строительством господин Иванов, главный ярмарочный архитектор (именно так и называлась его должность).
К счастью, этот дом дошел до наших дней (сейчас в его стенах размещен магазин “Детский мир”). Сохранился и так называемый “Староярмарочный собор” – Спасский храм (поначалу он был посвящен “покровителю” ярмарки, святому Макарию), построенный в 1822 году под руководством самого О.Монферрана, автора петербургского Исаакия.
Правда, и здесь не обошлось без неприятностей. Уже в середине девятнадцатого века появлялись вот такие заключения: “Трещина в приделе преподобного Макария в передней стене и в арке запресованного окна, сквозная, восходящая от пола до купола”. Или: “В середине арки на левой стороне алтаря идет трещина во всю длину арки, восходит в купол, отчего иконостас вышел до полувершка из своих мест в стене с обеих сторон”.
Причиной тому были малограмотные профилактические меры против того самого паводка. Дьякон собора А.Снежницкий об этом писал: “Собор стоит на насыпи, на песчаном холме… в предотвращении здания от окских и волжских весенних вод. К несчастию, предохранение насыпью от весенних разливов не удалось. Насыпь низка… В Спасский собор можно было въехать на лодке”.
Кроме того, подмывался и разрушался церковный фундамент. Но к счастью, эту достопримечательность Нижнего Новгорода все же удалось спасти.

Столкновение Азии и Европы

Владимир Соллогуб описывал главную ярмарку страны в повести “Тарантас”: “Нижегородская ярмарка – всему миру известная ярмарка; на этом месте Азия сталкивается с Европой, Восток с Западом, тут решается благоденствие народов; тут ключ наших русских сокровищ. Тут пестреют все племена, раздаются все наречия, и тысячи лавок завалены товарами, и сотни тысяч покупателей теснятся в рядах, балаганах и временных гостиницах. Тут все население толпится около одного кумира – кумира торговли.
Повсюду разбитые палатки, привязанные обозные телеги, дымящиеся самовары, персидские, армянские, турецкие кафтаны, перемешанные с европейскими нарядами, повсюду ящики, бочки, кули, повсюду товар, какой бы он ни был: и бриллианты, и сало, и книги, и деготь, и все, чем только ни торгует человек. Ока с Волгой тянутся одна к другой, как два огромных войска, сверкая друг перед другом бесчисленным множеством флагов и мачт. Тут суда со всех концов России с изделиями далекого Китая, с собственным обильным хлебом, ожидающие только размена, чтобы снова идти или в Каспийское море, или в ненасытный Петербург”.
Не один только он восхищался фантастическим зрелищем ярмарки. Например, писатель Павел Мельников-Печерский отзывался о Нижегородской ярмарке в таких словах: “За Окой, в тумане пыли чуть видны здания ярмарки, бесчисленные ряды лавок, громадные церкви, флажные столбы, трех- и четырехэтажные гостиницы, китайские киоски, персидский караван, минарет татарской мечети и скромный куполок армянской церкви, каналы, мосты, бульвары, водоподъемная башня, множество домов каменных, очень мало деревянных и один железный”.
Даже, казалось бы, официальное и беспристрастное описание ярмарки выглядит по меньшей мере как гимн: “Балаганы расположены регулярнейшим образом, а именно: вдоль Оки по левую сторону от моста – Сибирская железная линия, далее – между рекой и длинным озером – ряды: лоскутный, кафтанный, ягодный, иконный, хлебный, пироженный, мясной, наконец, бойня. По правую руку, вдоль берега, ряды: хрустальный, фаянсовый и канатный; за ними параллельно озеру: стеклянный, холщевый, мыльный, вареньешной, меховой, шляпный и рукавишной. Донской, Уральский кожевенный, Ярославский железный, Нижегородский железный, табачный, корзинный, горячей воды, сапожный, светильный, циновочный, окошечный и, наконец, харчевни. Перейдя широкий мост через указанное озеро (на нем сверх того еще устроено четыре моста), по правой руке расположены меняльные и мелочные лавки, линии: фарфоровая, зеркальная, мебельная”.
Более подробно об устройстве ярмарки рассказывал в своих воспоминаниях предприниматель Варенцов: “Вся ярмарочная площадь была разбита на правильные прямоугольные участки, на которых были построены двухэтажные каменные корпуса с лавками в первом этаже, а второй этаж предназначался для жилья. На образовавшиеся внутри этих построек площади складывались товары, покрываемые рогожами, лубками, а впоследствии брезентами; посреди этой площади находилась общая уборная.
По фасаду вокруг этих зданий шли галереи в ширину тротуара, на чугунных столбах, нужно думать, с целью, чтобы покупатели могли смотреть на выставленные товары во время дождя; кое-где попадались трехэтажные дома, где в двух верхних были гостиницы и рестораны. Образовавшиеся проезды между корпусами были замощены булыжником, а тротуары бетонированы.
На ярмарке был водопровод и у каждого здания по нескольку пожарных кранов. Вокруг всей ярмарки шел каменный тоннель, куда спускались по каменным винтовым лестницам, устроенным через известные промежутки, в тоннелях находились уборные для публики, и здесь разрешалось курить. Курить же на улицах и площадях ярмарки строго воспрещалось, и делающие это наказывались притом и штрафом. Неоднократно мне приходилось видеть, как какой-нибудь шутник вынимает папиросу и берет в рот, делая вид, что как будто не замечает полицейского, стремительно бросающегося, чтобы задержать его, но прохожий идет спокойно и не зажигает; полицейский, догадываясь, что все это им проделано нарочно, сердито отходит прочь, чем вызывает у зевак хохот”.
Словом, все практически воспоминания о ярмарке носили характер приподнятый и мажорный. Разве что за исключением совсем неисправимых скептиков. Таких, к примеру, как писатель Максим Горький. В его повести “В людях” имеется феноменальное и уникальнейшее описание ярмарки. Правда, оно относится не к самому периоду торговли, а к предшествующему тому периоду разливу волжских и окских вод: “Я еду с хозяином на лодке по улицам ярмарки, среди каменных лавок, залитых половодьем до высоты вторых этажей... Так странно видеть этот мертвый город, прямые ряды зданий с закрытыми окнами, город, сплошь залитый водою и точно плывущий мимо нашей лодки… Вокруг лодки качаются разбитые бочки, ящики, корзины, щепа и солома, иногда мертвой змеей проплывет жердь или бревно. Кое-где окна открыты, на крышах рядских галерей сушится белье, торчат валяные сапоги; из окна на серую воду смотрит женщина, к вершине чугунной колонки галерей причалена лодка, ее красные борта отражены водою жирно и мясисто… Хозяин объясняет мне:
– Это – ярмарочный сторож живет. Вылезет из окна на крышу, сядет в лодку и ездит, смотрит – нет ли где воров? А нет воров – сам ворует… Вот смотри: Китайские ряды…
Я давно знаю ярмарку насквозь: знаю и эти смешные ряды с нелепыми крышами; по углам сидят, скрестив ноги, гипсовые фигуры китайцев; когда-то я со своими товарищами швырял в них камнями, и у некоторых китайцев именно мною отбиты головы, руки. Но я уже не горжусь этим…”
Впрочем, сам “хозяин” разделяет настроение писателя. И даже более чем разделяет.
“Ерунда, – говорит хозяин, – указывая на ряды. – Кабы мне дали строить это…
Он свистит, сдвигая фуражку на затылок… Положив весло на борт, он берет ружье и стреляет в китайца на крыше, – китаец не потерпел вреда, дробь осеяла крышу и стену, подняв в воздухе пыльные дымки.
– Не попал, – без сожаления сознается стрелок и снова вкладывает в ружье патрон”.
Но будущего писателя не проведешь. Классовое его сознание всегда на страже. Не станет от считать “хозяина” единомышленником – хотя бы только потому, что тот – хозяин, то есть угнетатель.
“А мне почему-то думается, что он построил бы этот каменный город так же скучно, на этом же низком месте, которое ежегодно заливают воды двух рек. И Китайские ряды выдумал бы…”

“Меркантильный дух”

Был еще один скептик – и тоже из литературного цеха. Я имею в виду Александра Сергеевича Пушкина. Он “воспевал” ярмарку в таких стихах:

Сюда жемчуг привез индеец,
Поддельны вины европеец,
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привез свои колоды
И горсть услужливых костей,
Помещик – спелых дочерей,
А дочки – прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжет за двух,
И всюду меркантильный дух.

А вот нижегородский губернатор господин Баранов определял значение этого торжища иначе: “Ярмарка Нижегородская есть торговый центр первой важности, имеющий свойство не тех бирж, на которых идет лишь задорная игра дутыми бумажными сделками, игра, усиливающая лишь судорожные корчи нашего курса, а биржи деловой, орудующей живым делом русской торговли и промышленности”.
Первый из процитированных авторов был легкомысленным заезжим стихотворцем, разумеется, далеким от экономических вопросов. Второй – лицом, напротив, кровно заинтересованным, этаким куликом, свое болото восхваляющим. Истина была посередине. Но Баранов, видимо, был ближе к ней.
Ярмарка была, пожалуй что, главным событием в жизни множества российских магазинов, магазинчиков, лавочек, крупных торговых домов и оптовых компаний. На нее возлагались большие надежды, заранее к ней готовились. Это был весьма приятный ежегодный ритуал, который содержал внутри себя немало мелких ритуальчиков. Вот, например, как описывал это Сергей Васильевич Дмитриев, служивший в юности у одного ярославского чаеторговца: “Приехав в Нижегородскую ярмарку без хозяев (они приезжали позднее), мы всем коллективом отправлялись в старый, а оттуда в новый соборы, где служили молебен, ставя свечи и платя духовенству за счет хозяев. Хозяева по приезде на ярмарку делали то же самое, только уж одни, то есть пели молебны. По окончании ярмарки, когда товар был уже вывезен на баржи и в лавках все убрано, шли опять в соборы и пели благодарственные молебны уже все вместе: и хозяева, и служащие. В лавке оставались только рабочие татары.
Придя с молебнов, садились все за один стол с хозяевами обедать, выпивать и поздравляться с благополучным окончанием ярмарки. Лебедев, Агафонов, Чистов, Шебунин напивались до безобразия. Их усаживали на извозчиков по двое и в сопровождении татарина-рабочего отправляли прямо на пароход в заранее купленные каюты, где они храпели до утра следующего дня”.
Естественно, что ярмарочные масштабы оправдывали столь серьезные и обстоятельные ритуалы. Сделки, совершаемые здесь, иной раз исчислялись миллионами. Помимо этого на ярмарке реализовывались стратегические замыслы – например, налаживались длительные отношения с восточными купцами. А разнообразие товаров было потрясающим. Тут продавались орехи, тигровые чучела, подушки, ковры, всяческая одежда, посуда и прочая утварь – и все по дешевке, по оптовым ценам.
Конечно, процветала тут торговля розничная, притом товары также привлекали редким сочетанием высшего качества и дешевизны. Упомянутый уже С.Дмитриев из Ярославля хвастался в своих воспоминаниях: “С каждой Нижегородской ярмарки я привозил годовые запасы мыла, рису, изюму, орехов, меду и т. п. А в этот год, к удовольствию матери, я привез еще из монастырей всевозможных икон, иконок и просфор. Просфоры делались черствыми и долго не портились”.
Работали на ярмарке совсем уж мелкие, но при этом особенно колоритные предприниматели. Разносчики раков кричали:
– Раки-рачицы из проточной водицы! Раки, раки, раки! Кру-у-пные раки! Варе-е-ные раки! Рачиц с икрой наберем! Раки, кому раки, кому рыба надоелась и говядина приелась? Раки, раки, раки!
Здесь подвизались и недорогие парикмахеры. Они обращали на себя внимание весьма пространными речами:
– Красавица без волос, и румянец во весь нос. Как ни отделывай мою Марью Ивановну – краше черта не будет. А красоточка Гризель – первый сорт мамзель, волан и гофре в бок – за ней женишки скок да скок. Извольте видеть, по моей модной парижской картинке можем в порядок и в первый разряд привести! Госпожу Папкову и то чешем.
Естественно, на ярмарке не обходилось и без шулеров-картежников. Они обращались к легкомысленным провинциалам:
– Три вороны, три галки играли в три палки. Даю три карты и даю деньги или беру из банка. Чем банк солидней, тем выгодней, купите дом и заведете ланду. Села ворона на березу и навалила два воза навозу, а галки для того летали на свалку… Заметываю. Прошу расступиться и не мешать любознательностью желающим успеха и счастливой судьбы.
Как нетрудно догадаться, тот успех сопутствовал лишь подсадным клиентам.
Впрочем, счастливые случайности на ярмарке все же бывали. Правда, они никак не связывались с карточной игрой. Вот что, например, писал один из современников: “1886 год. Нижегородскую ярмарку посетил царь Александр III… Молодой Владимир Смирнов поднес царю лафитник, тот сделал глоток и в задумчивости потрепал паренька по плечу. Потом опрокинул лафитник и прищелкнул пальцами. Вздох облегчения качнулся в воздухе. Это означало, что с сей минуты Петр Смирнов и сыновья становились поставщиками водки на императорский двор”.

Кухни для народа

Не только о своем собственном кошельке заботились купцы на ярмарке. Не менее, чем в большинстве российских городов, здесь была развита благотворительность. Правда, иной раз благотворительность была хотя и добровольная, но все же вынужденная. Вот, например, такой сюжет, описанный в “Иллюстрированном путеводителе по Н. Новгороду и ярмарке”, вышедшем в конце девятнадцатого века: “В 1871 году по случаю появления в Нижегородской и смежных с нею губерний холерной эпидемии, комитетом общественного здравия в числе разных мероприятий по прекращению этой эпидемии были устроены, между прочим, на Нижегородской ярмарке общественные кухни и чайные, где приходящие могли бы иметь горячую пищу из свежих продуктов по дешевым ценам, от 3–5 коп. за блюдо и по 3 коп. за чай с человека. По прекращению холеры ввиду той громадной пользы, которую принесли дешевые народные столовые и чайные в 1871 году, эти заведения стали открываться во время ярмарки с 1872 года ежегодно. А так как собираемых денег на покрытие расходов по содержанию столовых и чайных было недостаточно, то ярмарочное купечество, приняв во внимание несомненную, существенную пользу, какую эти учреждения приносят бедному рабочему ярмарочному населению, решило на устройство столовых и чайных отпускать ежегодно 1500 руб.”.
Но не одни лишь эпидемии толкали ярмарочных деятелей на благотворительные поступки. В 1881 году здесь, к примеру, на деньги купечества открыли ночлежный приют – своеобразнейшей архитектуры, из стекла и стали, более напоминающий ангар.
В 1887 году на ярмарке построили особенный, благотворительный пассаж. Деньги, собранные за его аренду, поступали “в пользу Нижегородских детских приютов для обеспечения их верным доходом”.
В 1890 году были выстроены специальные благотворительные торговые ряды “в пользу Нижегородского Речного училища”. И все это – помимо тех огромнейших денежных масс, конечно, неучтенных, которые купцы давали нищим, жертвовали на церкви и так далее.
Неудивительно, что деятельность ярмарки приветствовалась, что называется, и в низах, и в верхах разношерстного русского общества.

Улица трактиров

И разумеется, одной из главных сторон жизни ярмарки были всякие развлекательные учреждения. Н.И.Собольщиков-Самарин разъяснял это весьма доходчиво: “Многие и очень многие почтенные толстосумы вырывались на ярмарку из-под надзора своих законных супруг, чтобы кутнуть раз в году во всю ширь русской натуры. Полтора месяца идет дым коромыслом. Тут на вольной воле есть где разгуляться: и девицы-красотки одна лучше другой, не то что своя шестипудовая Аграфена Поликарповна, и шампанского море можно вылакать, и никто не осудит. Никому и невдомек где-нибудь в Иркутске, что именитый, всеми уважаемый купец и градской голова невылазно сидит здесь в ресторане или шантане и пьет мертвую. Приказчиков с собой взял лихих; они по торговле или закупкам все оборудуют, а чтоб им рот зажать, на то капиталы имеются. Да коли и убыток “ярманка” даст – беда не велика; зато душеньку на полной свободе отвел”.
Неудивительно, что развлечениям тут уделялось скрупулезное внимание. Сам знаменитый клоун Дуров по собственноличной просьбе губернатора ездил тут на свинье для удовольствия российского купечества. Был тут даже театр, куда приезжали гастролировать известные актеры. Однако большинство довольствовались зрелищами незамысловатыми.
Путеводитель сообщал: “В балаганах незатейливые представления, неизбежный зверинец, стрельба в цель, панорама; многообещающие пестрые вывески, широкие афиши; на балкончиках балаганов паяцы, арлекин и прочие атрибуты народных гуляний. Во втором ряду целая серия каруселей и бойкий торг кумачом, сапогами, сладостями и иным простонародным товаром. Народные увеселения – наиболее шумная, постоянно волнующаяся бездною народа часть ярмарки; гул толпы, музыка, зазывания торгашей резко выделяются на общем, довольно чопорном фоне ярмарки; здесь она принимает оттенок сельских ярмарок-праздников”.
Самым же популярным из аттракционов был так называемый “самокат”. Историк А.П.Мельников описывал его в таких словах: “Деревянное тесовое здание строилось двухэтажное, внизу помещалась касса у входа; во втором этаже, куда вела обыкновенно скрипучая лестница, помещался самый самокат, внизу машина, приводящая шестернями в движение огромную карусель, двигавшуюся в горизонтальной плоскости в верхнем этаже; вокруг карусели шла галерея, снаружи и внутри ярко изукрашенная всякой мишурой, флагами, размалеванными изображениями невиданных чудовищ. На перилах этой галереи, свесив ноги к стоявшему перед таким зданием народу, сидел “дед” с длинной мочальной бородой и сыпал неистощимым потоком всевозможные шутки и прибаутки, остроты, причем предметом осмеяния нередко являлся кто-нибудь из толпы, на что последний не обижался, а даже отчасти был доволен, привлекая на себя всеобщее внимание. По тому же барьеру расхаживали, кривляясь, пестро разодетые в грязные лохмотья скоморохи, кто из них был наряжен петухом, кто страусом, кто котом, кто медведем, зайцем; откалывались разные шутки, возбуждавшие неумолкающий хохот окружавшей толпы”.
Однако еще большей популярностью, чем “самокат”, тут пользовались всякие трактиры, рестораны, кабаки.
– Эх, хорошо! – радовался на Нижегородской ярмарке певец Шаляпин. – Смотрите, улица-то вся из трактиров! Люблю я трактиры!
Купец Н.Варенцов описывал в своих воспоминаниях ярмарочный общепит, столь непохожий на обычные российские съестные и распивочные заведения: “Трактиры были наполнены хорами с певицами, хотя, может быть, и с небольшими голосами, но с красивыми лицами… Вспоминаю свои впечатления от первого посещения ярмарочного ресторана, куда я попал, чтобы пообедать, благодаря близости с моей гостиницей. Большая зала, залитая светом ламп, была переполнена публикой. Я заметил в самом удаленном уголке залы маленький столик, к нему и пробрался. Заказав обед, я с любопытством начал осматривать залу с сидящей в ней публикой. У каждого столика сидела своя компания, велся между ними общий разговор с хохотом; у некоторых из них лица были сосредоточены, и было видно, что они вели беседу деловую, только их лишь касающуюся, они подвигались друг к другу, шепча на ухо, слушавший его махал рукой и с раскрасневшимся от волнения лицом тоже отвечал ему на ухо, но было видно, что дело у них налаживается: один из них схватил руку другого и своей другой дланью ударил по ладони своего собеседника, тот не вырывал руку, а пожимал ее – дело состоялось…
Позвали распорядителя, ему что-то сказали, и он, тоже кланяясь и улыбаясь, как половой, им что-то ответил. И я увидал, что вся эта компания встала из-за стола и во главе с распорядителем пошла из залы в коридор, а за ней несколько половых несли оставшиеся вина и кушанья в отдельный кабинет, откуда скоро раздались звуки пианино, хора и визг. Разгул, нужно думать, пошел надолго”.
Да, в ярмарочных ресторанах совершались сделки и прокутывались тысячи. А в остальное время у купцов шла скучная, размеренная жизнь, с повторяющимися изо дня в день событиями и мечтами об очередной поездке на Нижегородскую ярмарку.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"