ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
СЮЖЕТЫ 

Кремлевские истории

Вряд ли во всем Нижнем Новгороде сыщется памятник более колоритный, чем Кремль. Опять-таки, мало какой из российских кремлей может тягаться с кремлем Нижегородским. Это не просто стены с башнями. Это какое-то живое существо – огромное, таинственное, распластавшееся на откосе над рекою Волгой.

Нижегородским кремлем восхищались немало талантливейших сочинителей, оставивших нам свои по большей части восторженные впечатления.
Еще в начале ХХ века в Нижнем Новгороде оказался некий Эрик Густав Эрстрем, студент-скандинав, однако обучавшийся в Московском университете. Он писал: “Поспешим в Кремль, что расположен на вершине холма, бросим быстрый взгляд на его стены, построенные с не меньшим вкусом, что и стены Кремля Московского. Посмотрим на красивые казенные здания, здесь расположенные, поднимемся на колокольню кафедрального собора…
Что за вид! Какая панорама открывается пред нашим взором! Тут и там синеют рощи, тут и там поднимаются далекие колокольни. В середине поля видны Ока и величественная Волга, вьются они со всеми своими рукавами, с островами да староречьями...
А Волга и Ока! Там виден лес мачт и множество небольших лодок снует между кораблями и берегом.
По другую сторону колокольни виден весь город с его улицами, переулками, погостами, садами и тридцатью церквами”.
Впрочем, студент увлекся видами и панорамами, забыв при том о собственно Кремле. А вот журнал “Русское обозрение” (1895 год) более сосредоточился на внутреннем и внешнем содержании кремлевских стен: “Древние храмы… тесно насыпаны наверху, внутри кремлевской ограды, и высыпали и за стены и под стены, слезая к самому берегу, забираясь в глубокие ложки, разделяющие крутые холмы Нижнего Новгорода, вползая на самые лбища этих холмов и венчая их везде, где только можно было уместиться церкви, своими весело сверкающими на утреннем солнце православными крестами”.
Историка и писателя П.Мельникова-Печерского в первую очередь радовали сами крепостные стены: “Внизу, под крутой высокой горой, широкий съезд, ниже его за решеткой густо разросшийся сад, в нем одинокая златоглавая церковь. Еще ниже зубчатой каменной лентой смелыми уступами сбегают с высоты древние кремлевские стены и тянутся по низу вдоль берега Волги. Круглые башни с бойницами, узенькие окна из давно забытых проходов внутри стены, крытые проемы среди шумной кипучей жизни нового напоминают времена стародавние, когда и стены и башни служили оплотом русской земли, когда кипели здесь лихие битвы да молодецкие дела”.
А другой писатель, Петр Боборыкин, вспоминал о своих детских впечатлениях: “И староцерковное и гражданское зодчество привлекало: одна из кремлевских церквей, с царской вышкой в виде узкого балкончика, соборная колокольня, “Строгоновская” церковь на Нижне-базарной улице, единственный дом конца XVII столетия на Почайне, где останавливался Петр Великий, все башни и самые стены кремля, его великолепное положение на холмах, как ни у одной старой крепости в Европе. Мы все знали, что строил его итальянский зодчий по имени Марк Фрязин. И эта связь с Италией Возрождения, еще не осознаваемая нами, смутно чувствовалась. Понятно было бы и нам, что только тогдашний европеец, земляк Микеланджело, Браманте и других великих “фряжских” зодчих мог задумать и выполнить такое сооружение.
Башни были все к тому времени обезображены крышами, которыми отсекли старинные украшения. Нам тогда об этом никто не рассказывал. Хорошо и то, что учитель рисования водил тех, кто получше рисует, снимать с натуры кремль…”
Разве что Тарас Шевченко отзывался о кремле критически – он утверждал, что главная нижегородская достопримечательность напоминает “квадратную ступу с пятью короткими толкачами”. Да еще и в первые десятилетия советской власти можно было встретить в массовых путеводителях такие строки: “На страже благополучия господствующих классов и на костях раздавленной мордвы и своих русских “христианских” рабов в четырнадцатом веке вырастает на высоком волжском берегу каменный кремль с высокими зубчатыми стенами, грозными боевыми башнями и многочисленной артиллерией. И до сих пор между Советской площадью, Зеленским съездом и Кооперативной улицей стоит этот памятник алчного феодализма и царского самодержавия; свидетель жутких страниц кровавого прошлого”.
Впрочем, и то и другое свидетельство было, пожалуй что, вызвано необходимостью. Тарас Григорьевич был верен образу ниспровергателя устоев, а с советской просветительской литературой все совсем уж просто – можно на парочку столетий ошибиться (все-таки строительство Нижегородского кремля было окончено в начале шестнадцатого века, а никак уж не в четырнадцатом) – главное, призвать снести очередной “памятник алчного феодализма”.
Однако отзывы, восторженные и не очень, – лишь поверхностная часть жизни Нижегородского кремля. Величественное почти всегда соседствует с комичным, и в истории кремля случались всевозможные сюжеты, очень даже контрастирующие с величественными и пафосными его стенами и башнями.
К примеру, в 1708 году, во время восстания под предводительством Кондратия Булавина, на стенах этой цитадели государственности появились так называемые “воровские надписи”. Например, “Быть бунту, что и в Астрахани”.
Городской воевода Никита Кутузов сразу же отреагировал на эти выпады. Он послал царю Петру Великому петицию, а чтобы сохранить “вещественные доказательства”, выставил у каждой надписи особый караул из двух стрельцов. Полмесяца Нижегородский кремль был настоящим агитационным стендом за восстание. Надписи стерли только лишь после того, как получили императорский ответ: “Никита Кутузов, человек ты недалекого ума, допустил в сем деле немалую оплошку”.
Своеобразная история произошла с кремлем при государе Николае Первом. Будучи в Нижнем Новгороде в 1834 году, он несколько увлекся и обмолвился – дескать, лет через двадцать Николай планирует оставить трон, переселиться в Нижний Новгород, притом именно в Кремль. И в связи с этим царь распорядился – переоборудовать две башни, Северную и Часовую, под его с супругой Александрой резиденцию. Естественно, нижегородцы не могли ослушаться царя. Башни сразу же переименовали в Николаевскую и Александринскую, провели там соответствующие ремонтные работы. Однако новое жилище так и не дождалось высочайших обитателей, и в царских башнях оборудовали склады фонарного масла, горелок и прочих предметов, потребных в городском коммунальном хозяйстве.
Кстати, после того же самого визита часть кремля чуть было не снесли вообще. Николай отдал распоряжение нижегородцам, но не напрямую, а через господина Бенкендорфа. Распоряжение было такое: “По устроению Преображенского собора сломать находящиеся около него каменные башни”. К счастью, их не успели снести – выяснилось, что Бенкендорф, будучи не особо искушенным в русском языке, так обозвал каменные опоры, сооруженные в 1815 году, чтобы поддерживать старый собор.
А на границе XIX и XX столетий главной достопримечательностью Нижегородского кремля стал так называемый “кремлевский элеватор”. Это был фуникулер, который связывал древнейший памятник (и вообще нагорную часть города) с частью подгорной. Очевидцы приходили в изумление: “Все видят, как сверху, из-под свода станции, стоящей на горе, медленно выползает наполненный пассажирами вагон (небольшой, мест на 20), странной формы, с какою-то распоркою внизу, как бы с кронштейном, поднимающим его вперед до уровня горизонта. Вагончик очень быстро, при бесшумном движении цепей и канатов, спускается к разъезду, на котором в то же время появляется встречный вагончик, поднявшийся снизу; потом они расходятся, один поднимается и входит под свод нагорной станции, другой спускается и исчезает под сводами подгорной”.
Можно конечно же иронизировать по поводу столь странного, даже нелепого средства передвижения. Однако очевидно: в наши дни он также был бы очень кстати.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"