ОТКРЫТЫЙ ДИАЛОГ

Слово в защиту родительских амбиций

Или о том, что диктатура взрослых возможна лишь при полной пассивности и равнодушии самого ребенка к собственной жизни

Допустим, в самом факте наличия родительских амбиций есть нечто дурное. Попробуем разобраться в этом дурном, но сравнивая возникающие жизненные ситуации не с пустым местом, а с ситуациями-вариантами, ситуациями-версиями.
Нехорошо, конечно, так говорить о людях, но начнем с посредственности. Дядя Коля – не хватающий с неба звезд слесарь-сантехник. Он крепко обижен на старушку-мать за то, что она заставляла его долгие годы по три часа в день сидеть за фортепьяно. Ну и где теперь ему пригодилось это фортепьяно?
Что ж, доля здравого смысла в возмущении дяди Коли есть (действительно нигде не пригодилось). Но мы довольно равнодушно киваем в ответ на его жалобы. Неужели матери надобно было распознать в своем отпрыске будущего сантехника и натаскивать его на домашнем унитазе? Да и с какой целью – помочь ему дорасти до главного сантехника? Но его собственные ограниченные амбиции не дают ему на это замахиваться. Кроме того, сменщика дяди Коли дядю Васю мама вообще ничем не донимала. Гонял себе по двору. Теперь вот тоже сантехник. Мы начинаем догадываться, что дело тут не в маме. Да и пресловутая обида не всеми корнями уходит в детство – а просто не хочется тащиться к матери в Дегунино, чинить ей кран (опять!) и дверцу в серванте (это уж вовсе не по специальности!). Словом, слушаем жалобы турка вполуха. А про себя думаем, что, если обрывки мелодий и гамм в голове этого рано состарившегося человека не самый бросовый продукт?
Напрашивается переход к гораздо более нервному и серьезному случаю – бунту человека против собственной участи. Не дядя Коля и не дядя Вася, а дядя Ваня. «Чувствую в себе великое предназначение...» Фигура лишнего человека. Пар вышел через клапан. Полно, да бывает ли это? Так как жизнь дается нам один раз, без права переигровки, то сама категория возможности, не ставшей действительностью, условна. Мы можем только перескакивать с одной конкретной истории на другую конкретную историю и констатировать, что в принципе могло быть иначе.
Кто виноват в твоей тотальной неудаче? Ты сам? К этому всерьез нам нечего добавить. Ах нет? Обстоятельства? Вот тут мы поговорим, потому что обстоятельства тиражируемы. В числе обстоятельств мелькнут и родительские амбиции (чрезмерные, ошибочные, недостаточные, отсутствующие – нужное подчеркнуть).
Редко у кого внешние исходные обстоятельства складывались хуже, нежели у молодого человека из Таганрога Антона Чехова. Он состоялся (как ни банально это прозвучит) вопреки всем обстоятельствам. О родительских амбициях тут можно поговорить в тонко-юмористическом плане. Чехову противостояли не психологические барьеры, не метафизика, а физика. Первая реальность. Одолев ее, он как бы взглянул на саму категорию судьбы через оптику личной ответственности.
В «Смерти чиновника» Чехов не переворачивает, а выворачивает наизнанку классическую историю о маленьком человеке. Трудно игнорировать и его трактовку лишнего человека – это не рок, а сугубо частный выбор. Тут, описательно говоря, рук не хватает, а ты строишь из себя Чайльд-Гарольда. Дело твое. Но уж не обессудь. Сам Чехов довольно прохладно относится к бунту своих героев против бессмысленности повседневного бытования. Не нравится – отойди в сторону. Или наполни смыслом.

Последний (по порядку, но не по частоте употребления) аргумент против родительских амбиций – почему то, а не это? Зачем меня водили на танцы, когда надо было на шахматы? Ну и что дальше? Что ты потерял? Время? Хорошо. Давай тогда поставим вопрос так: а если бы тебя не водили на танцы, ты бы сам пошел на шахматы? Трудно теперь судить. Может быть. Но неужели родители, теребившие тебя так и сяк (конструктором, кружком, танцами), огорчились бы, если бы ты попросил отвести тебя на шахматы?
Вокруг меня, в видимой мне части общества, диктат родителей осуществляется только при полной пассивности самого клиента (почему не назвать его ребенком? Потому что этим детям иногда уже глубоко за сорок). Можно сказать, что эта пассивность воспитана диктатом. Возможно. Но со ссылкой на Чехова заметим, что пассивность подлежит личному искоренению, кем бы она ни была воспитана. Чем спорить, по чьей вине кот нагадил на ковер, здоровее убрать.
Когда ребенок твердо требует одного, родители чрезвычайно редко насильственно подменяют это другим. Мальчик с блеском поступил в математический класс, а родители со скандалом выцарапали его документы и пристроили в гуманитарный? Не знаю... Теоретически такое поведение родителей ужасно глупо и подлежит немедленному и безоговорочному осуждению. Практически оно мне не встречалось. Мог стать поэтом, если бы не музыкальная школа? Сомнительно.
Победителей не судят. Родители знаменитостей укладываются в этот тезис. Если мистер Купер воспитал из своего сынка нобелевского лауреата с помощью зуботычин, это не бросает тень на мистера Купера, а скорее повышает педагогический статус зуботычин. Но даже в этом почетном ряду Леонид Осипович Пастернак занимает особо почетное место.
Известнейший художник, он желал своему сыну многого. Конкретизация желаний тут немного опасна. Конечно, они относились не к внешней атрибутике типа славы. Речь, разумеется, шла о серьезной самореализации Бориса Пастернака в культуре. Борис Леонидович последовательно достигал успехов: в живописи, философии, музыке – и... оставлял это поле профессиональной деятельности. Так и добрел до литературы. Отец ему не мешал.
Нашелся ли такой кретин, который вообразил бы себе большее, например: Боря только начинает рисовать, а гениальный отец советует ему черкнуть стихотворение и, не теряя времени, вплотную заняться поэзией? Нет, такого кретина не было. Между тем многие неудачники вменяют в вину собственным родителям именно отсутствие гениального прозрения. Глупо? Глупо.
Да и считал ли Борис Пастернак время, потраченное на живопись, философию и музыку, потерянным? Конечно, нет. Весь этот опыт впитался в его стихи.
Очень важный вопрос о предназначении. Человек талантлив вообще или именно в графической живописи? Вопрос открыт, жива формула талантлив в одном – талантлив во всем. Однако отказ от успеха, переход к другой деятельности, поиск свидетельствуют о другом – есть Предназначение и полупредназначения, суррогаты. Внимательный глаз отслеживает пластику поиска и дальше, когда уже поэт вроде бы принялся за стихи, а композитор – за музыку. Не будет, наверное, натяжкой сказать, что художник движется к области своей самобытности и предназначение, например, Зощенко или Трифонова – не вообще художественная проза, а именно проза Зощенко и проза Трифонова. И тут вопрос внешнего давления отпадает за смехотворностью. Ни папа с мамой, ни Сталин не будут стоять за плечом и настаивать, как именно строить абзац. Проблема выветрилась, ее всерьез и не существовало.
Другая постановка претензии к родителям – Бог с ней, с вашей недогадливостью. Вы бы хотя бы похвалили, раздули искорку. С одной стороны, мы вроде вяло соглашаемся с упреком: вообще хорошо почаще хвалить детей. Но, с другой стороны, хоть это прозвучит немного цинично, в состоявшихся судьбах речь идет не о раздутой искорке, а скорее о лесном пожаре. Или, изменив стихию внутри метафоры: представьте себе, как вода прорывает плотину. Остановит ли эту бурную массу наше невнимание или небрежное слово? Да ее ничто не остановит.
Молодой Николай Заболоцкий охвачен всеобщим энтузиазмом, пафосом познания и творческого устройства мира. Он может и хочет писать стихи; эти стихи должны послужить общему делу. В частности, доставить радость читателям, самому автору и дорогим ему людям.
Все сперва оказывается так, а потом наоборот. Мир устроен иначе, поэзия Заболоцкого не нужна и даже опасна, сам поэт получает восемь лет ссылок и лагерей, его родные – свою долю страданий. Все мотивации письма разрушены (кроме таланта и вдохновения). Заболоцкий принимает решение больше стихов не писать. И с 1946 по 1958 год (до смерти) не только продолжает писать, но даже интенсивность письма не становится ниже. Это как решать, ехать или не ехать, уже внутри экспресса.
У Анатолия Кима есть прекрасный рассказ «Месть». Сюжет его прост: один человек должен отомстить врагу, но слишком стар для осуществления мести. Тогда он от молодой наложницы рождает сына, чтобы тот вырос и отомстил. Юноша вырастает и обретает талант поэта. И тут узнает, ради чего рожден.
Эта история не так уж буквально проецируется на нашу с вами жизнь. Интересно иное: поэтом юноша становится тоже ведь не по своей воле, а по воле Высших Сил. Реализуя их амбиции. Тоже в каком-то плане родительские. Оттого мы и чувствуем спор этих предназначений, что они записаны как бы на одном языке.
Финал рассказа открыт. Но мы желаем юноше стать поэтом. Тем и отомстит.