СЕМЕЙНЫЙ ИНТЕРЕС
ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ В МАСШТАБАХ СТРАНЫ

Одинокие, ничейные, несчастные...

Как получить поддержку от родового древа

Может ли далекий предок оказать влияние на нашу жизнь? Если да, то ключ к решению наших сегодняшних проблем или хотя бы к их пониманию найден. И он в судьбе прадеда или бабушки? Как бы то ни было, мы – звенья одной цепи, а значит... зависим друг от друга.
Кандидат психологических наук, ведущий специалист Института групповой и семейной психотерапии Екатерина Михайлова в беседе с корреспондентом “ПС” Галиной Калининой затрагивает болезненную для всех нас тему. Но тем и интригующе интересную.

Мы промолчали, а ребенок узнал

– Сразу после кризиса 17 августа у нас замолчал телефон. А через несколько дней начались звонки. Про смысл жизни. Звонит, например, мелкий бизнесмен, говорит: мои сотрудники – кто запил, кто в стенку смотрит остановившимся взглядом, но мы же все равно будем жить дальше, может, поработаете с командой?
Начинаю подробности выспрашивать. Выясняется, что сам коммерсант не запил, а почему-то очень захотелось ему в этот тревожный момент собрать... всю родню. Ему вдруг вспомнились какие-то дальние тетки из Кинешмы, которым он с тоской, по обязанности, раз в год писал открытки. Тетки тоже встрепенулись: “Как там у вас, в Москве?” Причем речь не шла о какой-то практической помощи дальним родственникам, а “просто захотелось их всех увидеть”.
Резкое выдергивание стула из-под человека заставляет его хвататься за что-то, чтобы удержаться, – он вспоминает, что не один на белом свете. Каждому из нас очень важно ощущать себя частью чего-то большего, принадлежать к какой-то группе. Отсюда желание собрать всех родственников, почувствовать себя членом клана. Особенно это желание обостряется, когда ломается уклад жизни и что-то меняется в обществе. Казалось бы, ставки сделаны – освоена профессия, есть семья, работа, завоевано некое социальное положение...
– Но тут вдруг все трещит по швам.
– “Трещат” многие перегородки между сложившимися группами людей, привычные отношения. И неожиданно возникает вопрос: “А кто я вообще такой?” – профессионально, семейно, социально. Как говорят психологи, нарушается ощущение самоидентичности. А когда у человека возникает неясность в его горизонтали, тогда опору можно найти в вертикали – в своем роду, у своих предков.
– О чем вы говорите?! Какие “предки”? Нам так мало известно о них...
– Для всех нас незнание семейной истории – уже травма. Мы же прекрасно понимаем, почему так случилось: документы уничтожались, сведения о людях скрывались, родство с ними было опасно, и кидало их с места на место войнами, ссылками... А человек хочет знать, какого он рода-племени. Люди, не имеющие отца, придумывают его себе. Отсутствие родни всегда считалось большим несчастьем. “Вот умру я, умру я, похоронят меня, и никто не узнает, где могилка моя...” Сиротство в широком смысле, ощущение “ничейности” у нас очень глубокое, болезненное. Когда же болит все время и у многих, то это и болью-то уже не считается, а на самом деле...
– Как заноза? Вроде и не болит, а ноет, не отпускает.
– И тем не менее мы знаем значительно больше, чем нам кажется. В каждой семье существует некая легенда, миф, причем и по отцовской, и по материнской линиям. Вспомните эти вечные разговоры о том, на кого похож ребенок, о том, где жили раньше (“...до того, как мы переехали с Сокольников на Ленинский”), кто как помер, кто чего достиг, кто как боролся, как выживал. Вспомните альбомы с фотографиями (“А это кто?” – “А это дядя Коля, который...”) Если собрать обрывки детских воспоминаний, каких-то разговоров, клочки, лоскутки, случайные детали, запавшие в память, то много всего понаберется. В памяти оседают порой малопонятные бабкины присказки, фрагменты казавшихся когда-то занудными рассказов. Крупицы информации об истории рода разбросаны в многочисленных “бытовых” разговорах, начиная с выбора постельного белья и кончая тем, что такое хорошая еда (и здесь есть версии материнские, отцовские...).
– Мама любит пельмени, потому что она из Сибири, но варит папе борщи, потому что он с Украины...
– Да, там принято так, а у нас – этак. Бабушки даже не задумываются о том, что рассказывают внукам нечто об отношениях двух ветвей рода. Они просто бухтят себе, занимаясь какими-то домашними делами, а на самом деле по капельке, между прочим, передают семейные традиции. Хотя у нас это так не называют. (“Ну какие там традиции? Разве у нас шашка прадеда висит на стене или прабабушкины драгоценности хранятся в шкатулке?”)
Очень многое передается вообще не словами. Ребенок узнает, что машины опасны не потому, что ему читают лекцию о правилах уличного движения, а потому, что, когда его через дорогу переводят, у взрослого рука напрягается. Очень важно не только то, о чем дома говорят, но и то, о чем дома не разговаривают. Когда замолкают резко, меняют тему, упорно не замечают, от чего отворачиваются. Такие напряги в общении четко указывают на то, что мы, психологи, в семейной терапии называем “скелетом в шкафу” (вот если он похоронен с должными почестями и оплакан, то уже не скребется из шкафа).
– То есть речь идет о неких семейных тайнах?
– Они могут быть самыми разными. Например, что до рождения ребенка был еще один, который умер, о чем сыну никогда не говорили, но почему-то он об этом знает. Или, допустим, тема голода. Замечали, в России детей перекутывают и перекармливают? Как нам передается вот это ощущение, что в ребенка надо впихнуть побольше и сейчас, пока есть? Причем лишнюю ложечку ему обычно кладет бабушка.
– Так – не словами – она передает некую информацию? И мы усваиваем ее, понимаем без слов?
– Психологи называют это “сообщением”. В данном случае бабушка своим поведением передает нам сообщение об отмеренности продуктов в пережитой ею эвакуации, и что именно детям нужно лучший кусок отдать... Порой подобная информация о том, что хорошо, что плохо, что можно, а что нельзя, передается довольно смутными “сообщениями”. И послания такие бывают очень-очень издали.

Нехорошие послания

– Вы имеете в виду “послания” от очень далеких предков?
– Да. К нам часто обращаются люди, которые знают от своего старшего родственника о чем-то повторяющемся в их роду из поколения в поколение (в романтизированном варианте говорят о семейном “проклятии”). Это может быть вражда сестер или, например, старший сын в определенном возрасте обязательно калечится либо героически погибает.
Расскажу историю, с которой столкнулась моя учительница Анна Шутценбергер, клиницист с мировым именем. Анна работает с семейными проклятиями. Здесь нет никакой мистики. Специалист не имеет дела с духами, аурами, кармами и т.д. Он может достоверно сказать только, что какая-то связь нашей судьбы с судьбами предков есть, но какова она, как передается информация “оттуда” – он не знает.
Так вот, в конце 1950-х годов некий человек в Париже попал в аварию в лифте. Его покалечило. По поводу травм обычно обращаются к хирургу, а не к психотерапевту, почему же он пришел к Анне? Потому что его отец, оказывается, еще до войны погиб в аварии, связанной с лифтом. И пациент Анны, и его отец – старшие сыновья в своих семьях. У этого человека уже есть дети, а старший – тоже сын. Короче, во всем этом французу не нравилось, что “лифты преследуют семью”, хотя говорил он это со смехом. Анна стала выяснять, давно ли в его роду старшими рождаются мальчики, что означает для него лифт... Означал он нечто страшное – то, что падает сверху. “Вот так”. – И он медленно провел перед лицом ладонью сверху вниз. Докопались и до основателя рода. Он был в своей семье старшим сыном.
– Как он погиб? На него сверху что-то упало?
– Легендарный предок, основатель рода, во время великого террора погиб на гильотине. Семья рассеялась в эмиграции, какая-то ее часть скрывалась, потом все мучительно собирались вместе. История про гильотину передавалась из поколения в поколение.
– Наверняка какое-то время все это было “скелетом в шкафу”. Имя несчастного произносить было нельзя, чтобы не обнаружить родство с ним.
– Потому и передавался долго только жест – “вот так”. Травматические события в истории рода помнятся очень долго. Помнятся по-разному – жест, поджатые губы, умолчание... В конце концов передается лишь ощущение “здесь что-то такое есть...”.
– И что с этим “чем-то таким” в собственной семье делать?
– Можно жалеть своего пращура, можно восхищаться им, но он – некая фигура, у которой есть свое место в истории. И если мы так и не смогли дистанцироваться от предка, спокойно рассуждать о нем, когда все в прошлом, если для нас по-прежнему все слишком смутно, непроговорено, то мы рискуем стать получателем “нехорошего” бессознательного родового послания.
– Значит, чем больше родители что-то скрывают от ребенка, тем страшнее на него действует эта тайна?
– Да, потому что там, где темное пятно, где какая-то мрачная тень, там простор для фантазии. В темноте очертания всех предметов кажутся жуткими. История нашей страны травматична, в ней много насилия, несправедливостей, темных пятен, теней. В прошлом осталось слишком много неоплаканного горя.

А в наследство – невыплаканное горе

– И это не оплаканное бабушками горе скребется в нас?
– На семинаре по семейной истории одна женщина призналась, что все ее детство было отравлено суровостью бабушки, да и мама какая-то деревянная, бесчувственная была.
Вот что рассказала Светлана: у нее было пятеро братьев и сестер, которых в трудное для семьи время рассовали по интернатам. Когда девочка приехала на каникулы домой, ей сообщили, что умер брат. “Мне так буднично об этом сказали, как будто кошелек потеряли. Хорошо помню похороны. Я плакала, а они... деревянные все”.
Выяснилось, что у Светиной бабушки было одиннадцать детей, из которых выжила только мама девочки. Еще у бабушки был гуляка-дедушка, который считался в семье паршивой овцой, потому что вечно гулял и песни пел, а бабушка все время беременная ходила. Рожала – хоронила, рожала – хоронила.
На своих семинарах мы часто используем психодраматический метод – ролевую игру. Люди пытаются “влезть в шкуру” своих родственников. Возникают совершенно потрясающие догадки, “отыгрываются” застарелые эмоции, застрявшие в душе. Что Света хотела бы узнать у бабушки? Я, говорит, хочу у нее спросить, как так жить можно... Ладно. Спрашивай. Вошла она в роль бабушки. Поставили мы перед ней одиннадцать стульчиков. И отвечает “бабушка”: “Над первым – убивалась...” Руки Светы тут же беспомощно повисли как плети. Деревянные руки. Горький, надрывный плач накатил. Когда Света отплакалась, спрашиваю: что Светлана теперь хочет? “Как что? С братиком попрощаться”.
– Выплакать то, что тридцать лет комом в горле стояло?
– Конечно! Очень сильное горе (выплакать его одному человеку не под силу) передается в этой семье из поколения в поколение, как то самое послание, о котором мы только что говорили. Отсюда это окаменение Светланиной мамы. У Светы, в сущности, благополучная жизнь, но не отпускает ощущение, что в ней что-то заперто и оно там ноет.
– Невыплаканное горе бабушки ноет?
– Совершенно верно. Страданий было так много, что только к Светиному поколению пришло некоторое исцеление, восстанавливается чувствительность. Довольно типичная картина. Обычная история: суровая женщина, оставшаяся без мужа, как бы каменеет от горя, она не может научить дочь быть нежной матерью, потому что у нее самой вся жизнь как бы остановилась. Да, такая женщина могла спасти детей физически, обуть-одеть, увести в безопасное место, но вот лишний раз приласкать, подержать их на руках, пошушукаться с ними – уже не получалось. Затем дочь такой женщины, в свою очередь, попадает в ситуацию, когда ее ребенок – не очень желанный. И вот уже внучка вырастает с ощущением, что ей ужасно не хватало мамы, и она ищет ее в... мужчинах (а кто еще захочет взять взрослую тетку на ручки?) А потом разочаровывается в них, потому что ищет удовлетворения своей нереализованной детской потребности в ласке, а не отношений взрослых людей.
Бабушкина судьба – со своими травмами, опасностями, угрозами жизни, страданиями – это как бы “послание”, которое она транслирует потомкам через дочь. “Жизнь тяжела и опасна”, “Жизнь особенно тяжела и опасна, когда есть дети”, “Дети – это очень тяжело”, “Лучше ничего не чувствовать”. Вы не задумывались над тем, почему так много людей сначала утверждают, что они построят свою жизнь совершенно иначе, чем было заведено в родительском доме...
–...А потом спохватываются – батюшки-светы! – нагородили все то же самое. Почему?
– Потому что эти “послания” из далекого или недалекого прошлого, о которых мы говорим (“Жизнь тяжела и опасна” и так далее), семейные предания, мифы усваиваются нами и “работают” на бессознательном уровне. Просто нам что-то нравится, а что-то – нет, чего-то нам хочется, а чего-то – нет, что-то человек делает “сам не знаю почему”. Это действует внутри нас – вот и все.

Разрешение на успех

– Вы помогаете освободиться от горя, оплакать страдание – не свое личное, предков?
– Или наоборот – получить их благословение и поддержку. Есть такой тренинг, который шведы проводят для топ-менеджеров больших компаний, в частности в концерне “Вольво”. Швеция эмансипированная страна, поэтому там много женщин в автомобильной отрасли. Они работают в очень конкурентной ситуации, теряют подруг, поднимаясь по служебной лестнице, находятся в довольно жестких отношениях с коллегами-мужчинами, а потому крайне нуждаются в опоре на родовые корни, особенно на женские корни. Шведки утверждают, что практически у каждой из сегодняшних успешных дам в роду была преуспевающая женщина, по понятиям того времени, разумеется. Скажем, какая-нибудь прапрапрабабка корчму при дороге держала. Копнув историю своего рода, остается лишь воскликнуть: “А ведь и правда!” Но дело даже не в том, “правда” или “неправда”, а в том, что, когда расспрашиваешь старших родственников, делаешь выписки из церковных книг, начинаешь рассказывать о своих предках, возникает ощущение гордости. Такое послание издалека называется “разрешение на успешность”. Вообще всю завораживающую семейную историю в какой-то момент можно рассматривать как систему запретов и разрешений, которые даются не словами, а жизнью наших предков. Знакомишься с их судьбами, и возникает ощущение, что жить – можно, спастись – можно. Кто-то когда-то в вашем роду разбогател. Вот его совершенно правдивое сообщение: изменить жизнь к лучшему можно.
– И об этом говорит не какая-нибудь Маргарет Тэтчер или Мадлен Олбрайт (где они – и где я?), а моя собственная прабабка! Но ведь кроме благодарности предкам может возникнуть и обида на них, когда кто-то уверен, что наследует... семейное “проклятие”?
– Бывают и такие загадочные сюжеты. Чаще всего источником “проклятия” называются соседка или сестра (там, в глубине веков). Действительно ли это “проклятие” или фантазия, и действует ли здесь внушение или “что-то еще”, мы не знаем. Но какая разница, как это действует, важно, что “проклятый” человек начинает, например, ноги ломать. В таких случаях можно поискать помощь в других ветвях рода. У одной женщины было древо “с проклятием”, как она полагала, но оказалось, что по боковой линии у нее есть троюродная бабушка-монахиня, которая умерла в 1917 году и ее успели отпеть до того дня, когда солдаты и матросы пришли грабить монастырь. А по народному верованию, у кого в роду есть молитвенник, там семь поколений отмолены. Так что защитника найти можно, он всегда есть. Часто говорят: у меня в роду одни самоубийцы и алкоголики. А потом оказывается, что там наряду с тремя самоубийцами семеро тех, кого иначе как святыми не назовешь. Ведь что такое миф? Это селекция, отбор информации.

В каждом роду свои злодеи, свои святые, красавицы и герои

– Выходит, если в роду есть какие-то истории со счастливым концом, их надо тщательно беречь, охранять и пересказывать детям?
– Пожалуй. Есть очень поучительные истории про чудесное избавление. Дед Натальи С. в начале тридцатых отправился в командировку в Баку с инспекцией, он “большим начальником” в наркомате финансов работал. В здании, где помещалась контора, в которую он приехал с проверкой, горело одно окно – остальных посадили. Дед все понял. Вернувшись в Москву, он в тот же день уволился из наркомата. Короче, способом выживания дед выбрал социальное понижение. К началу войны он был всего-навсего мелким страховым агентом. Зато выжил, вернулся с войны и дотянул до своего девяностолетия. Другой Наташин дед работал на МТС. Однажды в распутицу он поехал по делам в дальнюю деревню, а в это время за ним пришли. Бабушка собрала тюремный узелок и, лязгая зубами, сидела с “дорогими гостями”. Они сидели-сидели, курили-курили, спросили у соседей, когда дед вернется. Те ответили, что, может, и через неделю – “вишь какая раскисшая дорога”. Не дождались, ушли. И больше не вернулись.
Наташа полагает, что поскольку ее собственная биологическая жизнь является, если угодно, чудом (один дед выжил “по смекалке”, другой – “по погоде”), то этим подарком следует дорожить, а предков – благодарить. Спрашиваю ее, что ей “советуют” оба деда. “Вовремя смыться, – отвечает, – надо уметь почуять момент...” Она уверена, что могла бы начать жить в любом другом месте и “с нуля”. Спрашиваю, не собирается ли менять страну. Нет, говорит, но уже поменяла профессию, занялась рекламой тогда, когда об этом еще никто не задумывался.
– А если бы она не знала этих историй?
– А если бы он вез патроны? Важно, что эти истории ей по-доброму поведали бабушки, причем та, у которой муж работал в наркомате, развелась с ним, однако внучке, “в какие времена мы жили”, рассказала, ничего не утаила.
– И что, семейная жизнь внучки как-то зависит от этих историй?
– А как же?! У женщины, которая знает и верит, что оба ее деда умели смываться от неприятностей, в крови ощущение, что и муж в любой момент поднимется на крыло. Ведь она уверена, что умные мужики всегда начеку.
– Получается, мы – заложники своих ближайших и дальних предков? У тысяч деды “смыться” не успели.
– Конечно, мы все заложники пятого и четырнадцатого, семнадцатого и двадцать девятого, тридцать седьмого и сорок первого... Продолжать? Я полагаю, наша личная ответственность в том, что мы с этими мифами делаем. Если сравнить с генетической наследственностью: мы не несем ответственности за врожденный дефект, но мы ответственны за то, как им распоряжаемся, за выбор соответствующей профессии и образа жизни. Однажды на семинаре девушка долго “разговаривала” со своими дедами, один из которых воевал за “красных”, а другой – за “белых”. А потом она замечательно так сказала: “Я знаю, что гражданская война была, и я не могу ее отменить, но я могу прекратить войну вот здесь”. И она прижала руки к груди.
– Вы как-то рассказывали о девочке, которая в двенадцатилетнем возрасте узнала о том, что мама не хотела ее рожать и едва не сделала аборт. Как ей жить с этим знанием? Она – заложница ситуации?
– У каждого есть выбор. Есть то, что никакая семейная история не отменяет: все мы умрем, все мы одиноки в этой жизни, мы свободны делать с ней все что захотим, и, наконец, никакого готового смысла в жизни нет, но мы его можем сделать. И если девочка, которая знает, что ее мама собиралась сделать аборт, работает теперь с сиротами, это ее выбор. И я думаю, в этом есть некая связь. Ведь она могла стать злобной теткой, ненавидящей весь мир.
– Посоветуйте, что делать тем, кто опасается заглядывать в прошлое своего рода.
– Даже если кому-то кажется, что в его роду не было светлых фигур, я совершенно точно могу сказать, что скорее всего до него дошли не все послания. Потому что в каждом роду есть свой сумасшедший и свой злодей, свои святые, красавицы и герои, люди кротости неизъяснимой... Род – это очень много. Может быть, и в самом деле у кого-то в роду все пили или все женщины были несчастливы, может, это и правда, но не вся – это точно.
Когда в вашем роду совсем уж душераздирающие сюжеты, когда думать о своих предках очень тяжело, а расспросить уже не у кого, почитайте историю чужого рода, и в вашем сердце обязательно что-то отзовется, исцелятся даже какие-то раны. Недаром так любимы всеми мыльные оперы, где разворачиваются волнующие, загадочные судьбы нескольких поколений одной семьи.
Религиозные люди утверждают, что поминовение в храме усопшего меняет посмертную судьбу его души. Если отойти от буквального религиозного толкования, то в каком-то смысле не только предки на нас влияют, но и мы на них. Человек, который старается узнать побольше о прадеде, на самом деле совершает что-то отвечающее желанию этого предка. Познакомившись со своими пращурами – достойными или страшными, – лишний раз понимаешь, какое чудо, что мы есть, мы живы и как много всего могло случиться, чтобы мы никогда не появились в этом мире. И коли не произошло, значит, все это не случайно и к факту нашей жизни стоит отнестись как к подарку.