РОДИТЕЛЬСКАЯ ГАЗЕТА
 

Когда Вселенная  переводит небесные часы

    Про елочные игрушки и подарки от волхвов

Как же я люблю игрушки, сумасшедше люблю, и так всю жизнь. Да и есть за что, если подумать.
Вон за окном спешит лошадь, на подоконнике стоит кувшин, рядом – книжка. Все это есть в нашей реальности, мы в ней существуем, но Кто-то по совсем непонятной причине находит нужным, а может быть, и необходимым повторять все это в бесконечном уменьшении – и вот вам игрушка! И ладно бы в кукольном доме – там игра идет, куклам, допустим, все это нужно. Но зачем среди елочных украшений есть маленькая лошадка, крошечный кувшин и книжка, которая если кому-нибудь и пригодится, то лишь сверчку на печи. Только сверчкам не нужны книжки.
Короче, елочные игрушки лишены всякого практического смысла. Может быть, у них есть какой-то иной, глубинный смысл? А также дело в том, что они прелестны, во всяком случае старинные. Я помню мельницу не более мизинца, у нее крылья крутились и дверца открывалась, и можно было увидеть за дверцей два тугих мешочка с ноготок. В том, что в них настоящая мука, я ни минуты не сомневалась. Были ватные балерины, облитые блестящим сиропом, – лизнуть я так и не решилась. И сапожок кота с каблуком и шпорой; сапожок был изрядно поношен, и это было странно, потому что ушлый кот в шляпе с пером, но босой обитал на совсем другой елке.

Итак! Дом заполняется запахом хвои, густым и счастливым, – так пахнет праздник. Теперь елка являлась на Новый год, ее наряжали, и меня допускали до этого великого таинства. Мне уже была известна сказка про Щелкунчика, и я от души жалела немецких детишек, которым не только не разрешали развешивать игрушки, но и вообще входить в комнату, где взрослые в свое удовольствие елку украшали. Это у них называлось “сюрприз”. Детей звали Мари и Фриц, а написал про эту несправедливость Гофман. Хотя, конечно, потом под елкой их ждали восхитительные подарки – игрушки, про которые только в книжках и пишут. Но несправедливость была для меня очевидна: ведь это так важно – подержать в ладошках невесомое елочное чудо, хотя бы крошечную белоснежную лошадку в алой попоне и с золочеными копытцами. А шарик? И сейчас полагаю, что стеклянный шарик для елки – лучшее изобретение человечества. Как они сияли при свечах, отражая кукольного размера огни! Они были планетами в смоляном космосе – мне уже читали Фламмариона в детском издании, потому я понимала, что планеты круглые, а про космос думала, что он зеленый. Осторожно! Очень осторожно! Совсем-совсем осторожно нужно вынимать из охапки золотого прошлогоднего дождя эти старые и даже старинные шары цвета тусклого серебра и такие хрупкие, вроде крыльев бабочки. Веса у них никакого не было, зато вокруг них стояло тихое свечение перламутра.
И какое это было несчастье, когда кошка, толстая дура, вдруг решила спрыгнуть со шкафа прямо на зеленые хвойные лапы… Я категорически отказалась с нею разговаривать и простила лишь к вечеру, когда уже и слез никаких не оставалось, а из магазина принесли большой пакет. Там, в вате, коричневой и почему-то колючей, лежали первые советские шарики. Хотя, говоря по совести, какие это шарики, если они имели форму груши? Да, груши, потому что их сделали из электрических лампочек. Только лампочками они уже не были, шариками были, причем новыми. Изнутри выкрашены густой и не очень яркой краской, снаружи на них навели переводные картинки. Розы. Ласточка. Трактор.
Трактор вызывал мое уважение. Действительность, которую он обозначал, представлялась мне правильной и даже прекрасной. Мне было ужасно мало лет, и я считала, что все новое лучше старого, тем более что старое происходило когда-то до меня и было непонятно. Например, пребольшие шляпы, которые носила до моего рождения бабушка, – было невозможно понять, как она это делала. Зато осталась круглая шляпная картонка, в ней и спали елочные игрушки от одного Нового года до другого. Очевидно, это самая главная вещь в нашей семье, потому что в ней хранятся елочные сокровища пяти поколений. Теперь туда попали немецкие лилово-розовые шары в ажурных коронах, великолепные, небьющиеся и, подозреваю, бездушные. Впрочем, новые дети их чтут. У меня же с круглой коробкой случилась тайна. На самом дне и под охапками всякого нарядного добра вдруг разыскался бумажный ангел внутри легкой звезды о шести лучах пушистого серого серебра, а за звезду зацепилась старинная хлопушка в кружевных бумажных оборках. Она настолько потеряла всякий вид, что ее больше не вывешивали на елке, но из нее торчала нитка, и за нитку следовало потянуть. Сонная хлопушка вдруг очнулась, нестрашно взорвалась и выбросила красный деревянный ключик! Подарок, подарок, елочный подарок. Одно дело – подарки, которые кладет под елку Дед Мороз, а если по-честному, то папа, но ключик был подарен самою елкой, самою круглой елочной картонкой. Это было так важно, но рассказывать никому нельзя, чтобы такое счастье не испортилось. Подозреваю, ключик мне достался не случайно. Впрочем, об этом судите сами, но потом.
Потом я говорила моему умному взрослому другу Лене (а я тоже была уже взрослой): “Между прочим, мы с тобой читаем одни и те же мудрые книги, только ты их помнишь, вот в чем дело. А я помню все игрушки, и не только свои, но и чужие, те, что стоили запоминания на других елках”.
Впрочем, в книгах, читанных нами, взрослыми, было написано про Мировое Древо. Образ его смутно маячил в глубинах разума, когда на белом свете только и было людей, что Адам и Ева. Мир был нанизан на Древо, как грибы на прутик, – и небо, и земля, и подземелья. Три этажа мироздания заселялись по справедливости. В корнях хлопотали ящерицы, в небесах обустраивались птицы. На земле задумчивые овцы отирали бока о кору. Места хватило всем. Так позвольте спросить, чем это Мировое Древо так уж отлично от нашей Елки, проросшей игрушками? Странно, однако, что они разминулись друг с другом во временах. Елка, в сущности, позднее дитя цивилизации, более четырех веков ей дать никак не удается, и, значит, не столь стары и елочные игрушки…
Мысли мои долго крутились внутри заветной темы как белки в колесе. Однажды мое колесо остановилось. Замерло на снегу украинского села перед посылочным ящиком – фанерным, самодельным, со стеклом в передней стенке. В глубине за стеклом горела низкая рыжая свечка, лежал мох цвета хмурого леса. В него были воткнуты две бумажные овцы, рисованные химическим карандашом. Они заслоняли собою коробок, прикрытый синей ветхой тряпицей, там кто-то лежал, но совсем маленький.
Я оказалась в том селе потому, что хотела разыскать вертеп, старинный народный кукольный театр Рождества, о нем много писали в прошлом веке. Писали: высокая культура, выразительные куклы. Театр хоть и кукольный, но о двух этажах – занавески, балконы и другие затеи. И вот вместо всего этого – не угодно ли бумажные бараны.
Кто бы не впал в разочарование? Но откуда ж мне было тогда догадаться, что этот убогий ящик я не забуду до самой смерти. Потому что там, в глубине, за мутным стеклом, хранилось невидимое. Там хранилась Память. Память о Рождественской ночи. В ту полночь Вселенная перевела небесные часы. Началось новое время. Небеса приблизились к людям, увидели, как темно на земле по ночам, и послали им звезду, яркую, как фонарь, освещающий путникам дорогу во тьме.
“Чистая Дева Сына родила”, – пели в украинской деревне. Гениальные органисты поведали о том же в могучих аккордах, и лучшие кисти Европы писали Мадонну с нагим младенцем, а также писали пастухов и волхвов, спешивших поздравить Новорожденного. “Все будущее галерей и музеев” было свернуто в той ночи, о том свидетельствовал Борис Пастернак. Еще он знал, откуда пошли “все яблоки, все золотые шары…”
В год тысяча девятьсот шестьдесят третий от Рождества Христова, что уместно здесь уточнить, Рождество в том украинском селе находилось под подозрением властей. Запрещалось “ходить с вертепом” – носить из дома в дом кукольный театрик. Разыгрывать драму о Рождестве запрещалось и людям, и куклам. Трое мальчишек, что соорудили как умели кукольный свой ящик и таскали его по хатам, распевая звонко колядки, отчаянно рисковали. Их выслеживали и отлавливали, как волчат, а они партизанили, зная, что в случае отлова их ждет расправа повышенного изуверства. Было их трое, по числу волхвов. Они пели о том, что шли пастухи по Иудее и пели лучше всех на свете, так что Божия Матерь спросила, не с Украины ли они. Оказалось, как раз с Украины.
Что-то изменилось в моей судьбе от встречи с тремя краснощекими отважными волхвами с их невозможным ящиком. То ли пришли на память великие мистерии Европы, когда весь город наряжал актеров, да так пышно, что не только волхвы, но и толпа нищих, спешащих со своими поздравлениями к Новорожденному, была в парчовом рубище. Артистку же, очень убедительно сыгравшую Мадонну, всем городом выдали замуж за хорошего человека, надо полагать, плотника. То ли вспоминалось совсем другое – те картонные домики, которые мы мастерили сами и ставили под елку. Мода, что ли, такая была, но и я как умела клеила такой домик, подъелочный и с ватой на крыше, с обязательным окошком, его трудно было вырезать да еще изнутри затянуть слюдой. А спросите меня: кто живет в том домике? – не отвечу. Но своих байковых зайцев мы туда не запихивали. Чувствовали: не заячье это дело в таком домике жить.
Сейчас я думаю: между теми косыми домишками под ватой и домиком кукольного вертепа есть неопределимая связь. Рассказать о ней мне так же невозможно, как прочесть лекцию о природе электричества. Однако пора соединить мои личные золотые шары, круглую семейную картонку с драгоценной пестрой трухой, с мистериями, с хоралами, с деревенским самодельным вертепом, а также с домиком под елкой – думаете, легко было его устанавливать: лежишь на животе, а за шиворот лезут самые колючие иголки, и чихаешь от смолы.
В ту пору я не знала, какая холодная ночь стояла тогда в Иудее и как было темно. Но зажгли звезду во тьме, и проснулись пастухи, они спали неподалеку, впрочем, отара их тоже проснулась и пялилась на звезду, а ее отражения плавали в их прозрачном стеклянном глазу. Волхвы спешили со своими подарками, их подарки были исполнены зашифрованных смыслов – золото, ибо родился царь, ладан, ибо Бог родился, и мирра, потому что родился человек, жить ему тридцать три года, а потом принять трудную смерть, и мирра умастит холодеющую кожу.
В общем-то я театральный художник, думаю, уже нет смысла говорить о том, что более всего люблю я устраивать кукольный театр Рождества, вертепное действо или какое другое действо, но на ту же тему. Я люблю чертить на бумаге высокий о двух этажах и узкий, как башенка, домик, потом его сколотит театральный плотник. Длинный домик для кукол немного подобен елке. С той лишь разницей, что я не развешиваю легкие игрушки, а расставляю плотных и весомых кукол.
Я люблю, когда волхвы въезжают в мой театрик на верблюдах, звенящих бисерными попонами, и у моей Девы Марии одежда красная с синим, таков канон; синий подходящий лоскутик давно припасен, но придется забрать красную кофту подруги Люси, очень подходит.
Еще люблю придумывать всякий раз новых ангелов, а для такого дела ангелы, как сами понимаете, необходимы, и были у меня ангелы бумажные, ангелы с шелковыми крыльями, а также тучные ангелы, вязанные крючком, как деревенские салфетки.
Важно для меня придумать подарки от волхвов. Однажды мастер театральный выполнил ювелирные коробочки неописуемой красоты и незабываемые: в узких темных ладонях, откинув пышные рукава царственных одеяний, три куклы несли младенцу свои вещие подарки. Почему они для меня так важны? Да потому, наверное, что с тех самых пор и по сей день приносят детям подарки. Потому, что тем подаркам радуешься совсем особым образом, даже если подарят не куклу в бархатной шляпе, а просто мячик. Или воздушный шарик, или стеклянный шар.
Кстати, Рождественскую звезду в своих театриках я делаю так: наверху ставлю мелкий скворечник-сторожку с дверцами, в них выпилена звезда, там свечка горит и на нитке качается елочный шарик.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"