Снежные строфы в новогднюю ночь

* * *

Этих снежинок
    смесь.
Этого снега
    прах.
Как запоздалая месть
летнему
    буйству
        трав.
Этих снежинок
    явь,
призрачное
    крыло.
Белого небытия
множественное число...
Этого снега
    нрав.
Этого снега
    боль:
в небе
    себя разъяв,
стать на земле
    собой.
Этого снега
срок.
Этого снега
круг.
Странная мгла дорог,
понятая не вдруг.
Выученная
    наизусть,
начатая с азов,
этого снега
    грусть.
Этого снега
    зов.
Медленной чередой
падающие из тьмы
в жаждущую ладонь
прикосновенья
    зимы.

* * *

Не поправить дня усильями светилен,
Не поднять теням крещенских покрывал.
На земле зима, и дым огней бессилен
Распрямить дома, полегшие вповал.

Тротуар в буграх. Меж снеговых развилин
Вмерзшие бутылки голых черных льдин.
Булки фонарей, и на трубе, как филин,
Потонувший в перьях, нелюдимый дым.

* * *

На ночной, на заснеженной улице
свет такой, что идешь как во сне.
Видно, даром все лучшее сбудется,
а худое по нашей вине.

* * *

Январским вечером, раскрывши том тяжелый,
С дикарской радостью их созерцать я мог, –
Лесной геральдики суровые символы:
Кабанью голову, рогатину и рог.

И сыпал снег в окно, взвивался, сух и мелок,
И мнились чадные охотничьи пиры:
Глухая стукотня ореховых тарелок,
И в тяжком пламени скворчащие дары.

Коптится окорок медвежий, туша козья
Темно румянится, янтарный жир течет;
А у ворот скрипят все вновь и вновь полозья,
И победителей встречает старый мед.

Январским вечером меня тоска томила.
Леса литовские! Увижу ли я вас?
И – эхо слабое – в сенях борзая выла,
Старинной жалобой встречая волчий час.

* * *

Зима в Красноярске: то холод, то слякоть –
Слоеный пирог.
Кусаю морозного воздуха мякоть,
Шагнув за порог.

Мальчишкой подальше заброшена книжка,
С которою спят,
И санки веселые тащит мальчишка,
Глазенки горят!

Дворцы ледяные сверкают на солнце,
А снег – молоко,
На зимнюю сказку смотрю в их оконца –
И сердцу легко.

Все улицы нынче полны настоящих
И радостных лиц.
Из рук выпускают на волю шумящих
Горячих синиц.

Шипят в Енисее ручные кометы
И на мостовой,
А самое скользкое место планеты
Всегда подо мной.

* * *

Снег валил до полуночи, рушился мрак над ущельями,
а потом стало тихо, и месяц взошел молодой…
Этот мир, он и движим и жив испокон превращеньями,
то незримой, то явной, бесчисленной их чередой.

Все, действительно, так, и, покуда планета вращается,
и природа ликуя справляет свое торжество,
всякий миг завершается что-то, и вновь превращается
существо в вещество, и опять вещество в существо.

* * *

Был снег неестественно ясен.
Казалось, что снега-то нет,
казалось, что сыпался наземь
сухой кристаллический свет.
Почти что невидимый глазу,
светился, взлетал и витал,
и все же садился и сразу
земные черты обретал:
в дома превращался и ветви,
в пустырь на другом берегу.
…И не было снега на свете,
а были следы на снегу.

* * *

Утром, на зорьке,
Ранней, студеной,
Улицы будит
Грохот бидонный.

Гукает эхо
Вольно и сочно,
В синих бидонах
Булькот молочный.

И начинаю
В сумраке раннем
Греть сновиденья
Сонным дыханьем.

Грохот бидонов
Эхо колышет.
Фуры все дальше,
Звуки все тише.

* * *
На мосту белеют кони,
Оснеженные зимой,
И, прижав ладонь к ладони,
Быстро едем мы домой.

Нету слов, одни улыбки,
Нет луны, горит звезда –
Измененья и ошибки
Протекают как вода.

Вдоль Невы, вокруг канала, –
И по лестнице с ковром
Ты взбегаешь, как бывало,
Как всегда, в знакомый дом.

Два веночка на фарфоре,
Два прибора на столе,
И в твоем зеленом взоре
По две розы на стебле.

Слышно, на часах в передней
Не спеша двенадцать бьет...
То моя форель последний
Разбивает звонко лед.

Живы мы? И все живые!
Мы мертвы? Завидный гроб!
Что обряды вековые,
Из бутылки пробка – хлоп!

Места нет печали хмурой;
Ни сомнений, ни забот!
Входит в двери белокурый,
Сумасшедший Новый год!

Новогоднее утро

Всюду ветки сосен у ворот.
Словно сон одной короткой ночи –
Все, что было в эти тридцать лет.

На новый год

Сколько снегов уже видели,
Но сердцем не изменились они –
Ветки сосен зеленые!

* * *
Надев платье, подаренное на Новый год,
Кто это, скажи?
Сам себя вдруг не узнал я
Утром в Новый год.

* * *

Зима стояла в декабре
совсем не шутки ради:
снег на шоссе и во дворе,
в Москве и Ленинграде.

Как белых – в шахматах – успех,
как длительное чудо,
летал повсюду белый снег,
лежал себе повсюду.

Зима дымилась на заре,
светлея и крепчая.

Я начал книгу в декабре
и в декабре кончаю.

* * *

Я не буду спать
Ночью новогодней,
Новую тетрадь
Я начну сегодня.

В пляске по снегам
Белой круговерти, –
Я не знаю сам,
В чем мое бессмертье,

Но из декабря
Брошусь к вам, живущим
Вне календаря,
Наравне с грядущим.

* * *

Тишайший снегопад –
Дверьми обидно хлопать.
Посередине дня
В столице как в селе.
Тишайший снегопад,
Закутавшийся в хлопья,
В обувке пуховой
Проходит по земле.

Он формами дворов
На кубы перерезан,
Он конусами встал
На площадных кругах,
Он тучами рожден,
Он пригвожден железом,
И все-таки он кот
В пуховых сапогах.

Штандарты на древках,
Как паруса при штиле.
Тишайший снегопад
Посередине дня.
И я, противник од,
Пишу в высоком штиле,
И тает первый снег
На сердце у меня.

* * *

Снег под утро реже, реже,
и как промельк в облаках –
белый дом на побережье,
возле моря в двух шагах.

В этом доме белом-белом
я зимой однажды жил.
Тихо музыка играла,
снег за окнами кружил.

И никто б не мог подумать,
что за тою вон стеной
день и ночь бушует лава,
ходит почва подо мной.

Зимний берег побелевший,
зимних сосен бахрома.
Белый дом на побережье,
дом как дом, как все дома.

* * *

Вечность – скатертью дорога.
Скатерть вечности бела.
Белизну ее не могут
запятнать ничьи дела.
Ни награды, ни расплаты,
ни в блаженстве, ни в огне,
«только версты полосаты
попадаются одне».

СНЕГ

Полюбил бы я зиму,
Да обуза тяжка...
От нее даже дыму
Не уйти в облака.

Эта резанность линий,
Этот грузный полет,
Этот нищенский синий
И заплаканный лед!

Но люблю ослабелый
От заоблачных нег -
То сверкающе белый,
То сиреневый снег...

И особенно талый,
Когда, выси открыв,
Он ложится усталый
На скользящий обрыв,

Точно стада в тумане
Непорочные сны -
На томительной грани
Всесожженья весны.

* * *

Слышишь снега недавнее пение?
Напрягись же, переболей –
чем медлительнее, тем нетленнее,
чем стремительнее, тем теплей
длится рынок, рывок, вьется синька
неба мартовского, влажный яд –
что ж, дневник одинокого киника
застарелым презреньем богат? –

Пляшут, вьются нестройные линии
нот, играющих с нами до дна,
в острогрудом, синеющем инее
длится музыка... что же она
забывает земное веселие
и летит во вселенную ту,
где гармония, ложь во спасение,
точно нож в окровавленном рту.

* * *

Такие закаты неслись на ветру –
Морозные, розово-белые.
Я думал, что небо нас тянет в игру,
Что это для нас оно делает.
Но Бог не участвовал в этих делах.
Но зря мы, наивные, охали.
Но не было снега, зима не пришла,
И волки не выли под окнами.

* * *

В снегу, под небом синим, а меж ветвей зеленым,
Стояли мы и ждали подарка на дорожке.
Синицы полетели с неизъяснимым звоном,
Как в греческой кофейне серебряные ложки.

Могло бы показаться, что там невесть откуда
Идет морская синька на белый камень мола,
И вдруг из рук служанки под стол летит посуда,
И ложки подбирает, бранясь, хозяин с пола.

Рисунки Вики ТИМОФЕЕВОЙ

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"