ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
СТАТУЯ
ГОГОЛЬ ВТОРОЙ
Вышло так, что в городе Москве имеется два
памятника Гоголю. То есть, наверное, их много
больше – особенно если считать мемориальные
доски и бюсты, установленные в школах,
библиотеках и так далее. Однако же два памятника
– главных – расположены по обеим сторонам
Арбатской площади. Один из них – первый, работы
Андреева, находится во дворе библиотеки имени
Николая Васильевича, на Никитском бульваре.
Второй – работы Томского – на противоположном
бульваре, собственно, на Гоголевском.
Именно он – самый известный среди москвичей.
Андреев
Судьба скульптора Андреева сложилась в общем-то
удачно. Конечно, были у художника и “взлеты”, и
“падения”, однако “взлетов” ощутимо больше. И
уж, во всяком случае, на карте города Москвы этот
ваятель представлен весьма завидным образом.
Он, например, автор памятника Федору Гаазу (Малый
Казенный переулок, 5, двор Института гигиены
детей и подростков). Памятник этот был открыт в
октябре 1909 года и являет собой камерный
бронзовый бюстик на гранитном постаменте,
украшенном девизом доктора – “Спешите делать
добро”. Это была акция благотворительная –
памятник выполнен на средства, собранные
общественностью Москвы. Сам же скульптор Андреев
произвел все работы бесплатно, как подарок
Москве. Впоследствии он говорил, что бюстик
доктора – один из самых лучших его памятников.
Особенную же свою востребованность скульптор
ощутил уже при новой власти. Он участвует в
известном ленинском проекте о монументальной
пропаганде и, в частности, в феврале 1919 года
ставит рядышком с Кремлем, на Воскресенской
площади, памятник революционеру Жоржу Жаку
Дантону. Эта работа изумила современников.
Памятник Дантону представлял из себя только лишь
огромную гипсовую голову, поставленную на
кубический постамент. На постаменте значилось
одно лишь слово, но зато латиницей – “DANTON”.
Газета “Правда” сообщала: “К сожалению, самый
памятник... следует признать неудачным”. В
частности, скульптора упрекали в излишней
“физиологичности” революционерской головы.
Вскоре после открытия скульптура, выполненная из
недолговечного гипса, разрушилась.
Восстанавливать ее не сочли нужным.
Зато следующая его работа (июнь 1919 года)
удостоилась высокой чести красоваться на гербе
города Москвы. Это – статуя Свободы,
установленная перед Моссоветом. Правда, и здесь
не обошлось без неполадок. Поскольку статуя не
помещалась в мастерской Андреева, ее пришлось
лепить из двух частей. Когда части соединили
вместе, выяснилось, что фигура получилась
гораздо худшей, нежели ожидал ее автор. Но
переделывать не было времени.
Этой статуе не повезло – ее взорвали в апреле 1941
года. Зато следующая работа скульптора дошла до
наших дней, хотя и замышлялась как работа
временная. Речь идет о памятниках Герцену и
Огареву, установленных в 1922 году перед
Московским университетом. Здесь скульптор
проявил себя не только как скульптор, но и как
градостроитель, даже менеджер. Помощник наркома
имуществ республики Н. Виноградов об этом писал:
“25 августа 1919 года, в виду приближающегося
пятидесятилетия со дня смерти А.И.Герцена, было
опубликовано постановление об образовании
правительственной юбилейной комиссии.
Проведение юбилейных мероприятий было поручено
Моссовету, который все скульптурные работы,
связанные с этим юбилеем, передал скульптору
Н.А.Андрееву. Он должен был к юбилейным дням 19–21
января 1920 года сделать большой бюст Герцена для
торжественного заседания в Большом театре, а к 20
января 1920 года – памятник Герцену. Место для
памятника было выбрано перед зданием МГУ на
Моховой, для чего имелось в виду снять решетку
перед зданием университета, только что
восстановленную и реставрированную. Снос
решетки вызвал протест со стороны Наркомпроса.
Тогда Н.А.Андреев предложил поставить два
памятника – Герцену и Огареву, чтобы уйти этим
самым от центральной линии фасада здания,
расположив памятники по сторонам сквера. Для
ускорения работы Н.А.Андреев привлек своего
брата В.А.Андреева, но тем не менее выполнить
заказ к сроку не мог. В юбилейные дни состоялась
только закладка памятников. Сами памятники были
поставлены и открыты лишь в 1922 году.
Архитектурное оформление памятников
принадлежит архитектору В.Д.Кокорину”.
Кстати, в качестве архитектора был приглашен
некто Кокорин, зять Андреева.
Следом за Герценом и Огаревым на так называемой
площади Крестьянской заставы появляется
абстрактная фигура, посвященная абстрактному же
деятелю – некоему изобретателю. За это Андреев
получил в прессе резкую критику: “Культ
личности, который чувствуется в работах ряда
наших художников, бесспорно, являющийся
остатками буржуазной индивидуалистической
идеологии, приводит к тому, что, стремясь
изобразить пролетариат, современный скульптор,
работающий над оформлением города, всегда дает
пролетария в виде какой-то оторванной от массы
личности, какой-то обособленной фигуры, лишенной
даже символических претензий на выявление
класса и классовой психологии или хотя бы одного
из образующих этот класс коллективов. К таким
работам надо отнести, не вдаваясь в их детальную
оценку, фигуру… “Изобретателя” работы В.
Андреева на площади Крестьянской заставы… Нет
ни массы, ни коллектива”.
Похоже, что звезда Андреева была близка к закату.
Однако же он побеждает в новом конкурсе – на
памятник Островскому (Театральная площадь, 1929
год). Правда, и здесь не обошлось без “ложек
дегтя”. В частности, журнал “Искусство и
промышленность” писал: “Конкурс проектов
памятника Островскому, бывший смотром для наших
скульпторов, не дал ничего утешительного. Нас не
удовлетворяет ни одна из премий. И менее даже
первая. Потому что от Н.А.Андреева ожидалось
большего. Он превратил Островского в какого-то
купца-лабазника, словом, в одного из типов
комедий Островского. И лицо, и выражение глаз с
купеческой хитрецой”.
Скульптора упрекали в том, что он использовал
“купеческие” атрибуты – кресло и халат. Андреев
защищался: “Сажать человека на черствый табурет
ради того, чтобы выявить тыльные части
Островского для обозрения, считаю излишним.
Другим я не вижу Островского в Москве,
Замоскворечье, на фоне “своего” театра, где он
“у себя”, любимый писатель и человек”.
Зато Владимир Гиляровский сразу же после
открытия писал Андрееву: “Островский
великолепен. Я подошел к нему, когда торжества
открытия кончились и около него толпилась самая
разнообразная публика: были и артисты, и старые
москвичи, масса учащейся молодежи и несколько
делегатов съезда с разных мест нашей шестой
части света.
Всех поразило: как живой глядит и все радостно
смотрят на Островского и дивятся на него, таких
теперь нет!
И Островский радостно смотрит на окружающих
его”.
Гиляровский был авторитетен, и Андреев продолжал
ваять. Правда, уже не столь монументальные
произведения, а что-нибудь попроще – к примеру,
бюст Жуковского перед Воздушной академией.
Но самое занятное в карьере московского ваятеля
Андреева – то, что его наиболее известное
произведение, а именно памятник Гоголю, было
одновременно и дебютом скульптора. То есть,
возникло ранее перечисленных выше работ.
Гоголь первый
Памятник Гоголю работы скульптора Андреева
открыт был на Арбатской площади в апреле 1909 года.
В соавторстве с тогда еще не слишком-то известным
скульптором выступил маститый архитектор Франц
Иосиф Шехтель (он переименовал себя в Федора
Осиповича только лишь с началом первой мировой
войны – по вполне понятным в общем-то причинам).
Однако “вклад” модного зодчего в создание этой
работы оказался весьма скромным по сравнению с
“долей” Николая Андреева.
Памятник был небольшой и очень скромный.
Бронзовая согбенная, вся какая-то оползающая
фигура писателя Гоголя. Нет, не сатирика, не
жизнерадостного каламбурщика, каким был Гоголь
на заре своего творчества. То был уставший,
грустный человек, будущее которого скорее всего
отсутствует. Точнее, запредельно. На постаменте
– просто надпись “Гоголь” и барельефики,
изображающие самых известных персонажей Николая
Васильевича.
Открытие этого памятника было серьезным
событием не только в художественной, но и в так
называемой общественной жизни Москвы. Во-первых,
потому, что памятников в это время еще было не так
много, каждый новый ждали с нетерпением. А
во-вторых, потому, что ждали-то чего угодно, но
никак уж не того, что обнаружилось, когда со
статуи стянули покрывало. Вот, например, одно из
многочисленных воспоминаний: “Первое
впечатление этой почти страшной фигуры,
прислонившейся к грубой глыбе камня, точно
ударило. Большинство ждало образа, к которому
привыкло... И вместо этого явно трагическая,
мрачная фигура; голова, втянутая в плечи,
огромный, почти безобразящий лицо нос и взгляд –
тяжелый, угрюмый, выдающий нечеловеческую
скорбь... В сумерках и лунной ночью он будет прямо
страшен, этот бронзовый великан на Арбатской
площади, замерзший в позе вечной думы”.
Писатель Борис Зайцев был более сдержан в
эмоциях: “Открывали памятник в сырости, холоде,
липы едва распустились. Трибуны окружали
монумент. Народу много. Помню минуту, когда упал
брезент и Гоголя мы наконец увидели. Да,
неказисто он сидел... и некий вздох прошел по
толпе”.
Однако же почти что все воспоминания сводились
именно к тому – скопление людей, дождливая
погода и шок от увиденной статуи.
Татьяна Аксакова-Сиверс писала: “Трактовка
сюжета была для того времени новаторской, и
памятник встретил весьма неблагосклонный прием
у широкой публики. Фигуру, закутанную в плащ,
сравнивали с летучей мышью, с вороной, словом,
насмешкам не было конца. Отдельные голоса
критиковали местоположение памятника и
доказывали, что если бы тыл скульптуры был
защищен каким-нибудь зданием, впечатление было
бы иным. Художественность украшающих цоколь
барельефов, изображающих гоголевские персонажи,
никем не оспаривалась, но лишь немногие тонкие
ценители считали, что это, быть может, не совсем
удачное произведение Андреева в целом
значительно превосходит остальные бездарные
московские памятники, цепь которых завершилась в
1912 году опекушинским памятником Александру III”.
Правда, прогрессивный журнал “Зодчий” встал на
сторону Николая Андреева. Но встал все-таки
осторожненько: “О новом памятнике много говорят.
Говорят как всегда – разно, но говорят больше,
чем обыкновенно. Одни бранят, другие хвалят... Это
Гоголь фантастический, это намек на Гоголя, это
идея...
Пусть даже это все навеяно Гойя и Роденом, но это
бесспорно талантливо и сильно. Это оставляет
впечатление, вызывает на раздумье, дает
известное настроение, дает характеристику
писателю. Произведение Андреева не лишено идеи и
своеобразной прелести... Нельзя не признать, что
это вещь не банальная, не шаблонная, совершенно в
духе нашего времени, в духе молодой русской
скульптуры. А действительно ли это хорошо или
плохо – скажут время и будущие потомки”.
Художник Нестеров был более определенен:
«Памятник Гоголю “всесторонне” обругать
нельзя, ибо он талантлив. Сделан, правда, не
специалистом по монументальной части, а потому
хорош с одной-двух сторон, как живое изображение,
красив по некоторым декоративным линиям, по
матерьялу, с которого сработан, но никуда не
годен по идее – Гоголь на нем не изображен
здоровым, полным творческих сил автором
“Мертвых душ”, “Тараса Бульбы” и друг., а
изображен он умирающим, в смертельной тоске
отрешающимся от всего им содеянного. И тут нет
для Андреева пощады. Он, конечно, виновен, тем ли,
что он “сын своего времени”, или тем, что
недостаточно умен, не знаю... Что же касается того,
подражал ли он Родену или нет, то это меня не
занимает, может, подражал, а может, и нет. Техника
его самая самоновейшая.
Барельефы карикатурны, хотя тоже в них немало
жизни. После Опекушиных “и это хлеб”».
Другой художник, Репин, просто восторгался:
“Трогательно, глубоко и необыкновенно изящно и
просто. Какой поворот головы! Сколько страдания в
этом мученике за грехи России!.. Сходство полное...
Да здравствует Н.А.Андреев! В душе своей я
благословил комиссию, утвердившую эту смелую по
правде идею. Москва не без просвещенных людей:
большое счастье для искусства”.
Гиляровский скаламбурил на вечере в
Литературно-художественном кружке:
Гоголь сгорбившись сидит,
Пушкин Гоголем глядит.
И получил традиционный приз – бутылку вина.
Общее же мнение выразил Розанов, философ. Он
написал буквально следующее: “Памятник хорош и
не хорош; очень хорош и очень не хорош”.
Наверное, сказать точнее было невозможно.
Междугоголье
Если до революции памятник Гоголю был спорным, то
уж после, когда победившему и жизнерадостному
пролетариату требовались только позитивные
примеры, он стал невозможен вообще. Всем было
понятно – памятник необходимо с площади убрать.
Новые путеводители по Москве отзывались о нем
приблизительно в таких словах: “Бульвар
завершается памятником Гоголю...
свидетельствующим о той эпохе безвременья,
которую давно уже переживает русская
скульптура”.
В тридцатые “Правда” писала о том, что памятник
“искажал образ великого писателя, трактуя его
как пессимиста и мистика”.
В этот хор вливались даже сами скульпторы, притом
скульпторы явно не последние. К примеру, Вера
Мухина давала Гоголю такую аттестацию:
“Пессимистическая трактовка образа Гоголя
родилась из неправильно понятого
психологического решения памятника вообще.
Думаю, что Гоголь ценен нам как активный
бичеватель пороков современного ему общества, и
именно этой особенности его творчества должно
быть посвящено решение памятника. Андреев же в
своей бесспорно прекрасной и талантливой работе
изобразил Гоголя в мрачнейший момент его
болезненного самоанализа”.
Правда, некоторые искусствоведы иной раз робко
так хвалили памятник. Один из них, к примеру,
призывал к терпимости и пониманию: “...памятник
Гоголю – работы Андреева, несмотря на его
модерническо-эклектическую трактовку, передает
эпоху и общество, создавшее творчество Гоголя,
конечно, в своеобразном преломлении
андреевского времени, именно продуманной
формой”.
Но тем не менее диагноз был поставлен и лечение
назначено. Только лишь ампутация может спасти
Арбатскую площадь. К началу сороковых все точки
над “i” уже были расставлены. Времена филиппиков
закончились. Журнал “Искусство” взвешенно и
спокойно разъяснял, в чем дело: “Если памятник
Андреева может быть с полным правом назван
памятником биографическим, то это все же не
синтез его личности, но лишь биографический
фрагмент, притом изображающий Гоголя в момент
упадка.
Личная трагедия Гоголя была для тогдашнего
общества ближе и значительнее, чем содержание
его творчества. Со времени открытия памятника...
прошли годы, равные столетиям. Великая
Октябрьская революция в корне изменила жизнь.
Памятник Гоголю работы Андреева стал вопиющим
анахронизмом. Он бесконечно далек от
современного понимания творчества и личности
великого писателя”.
Между тем уже в 1935 году Всесоюзный комитет по
делам искусств при Совнаркоме СССР объявил
конкурс на новый монумент, “отражающий
подлинный облик великого русского писателя”.
Искусствовед А.В.Бакушинский писал в 1939 году:
“Наша социалистическая культура, вся
пронизанная бодростью и радостью… Такого Гоголя
мы хотим видеть в памятнике, поставленном ему на
одной из самых красивых площадей нашей
социалистической столицы”.
После войны конкурсы продолжались. В них
участвовали скульпторы Вучетич, Мотовилов,
Манизер, Меркуров, Домогацкий и другие не
последние в то время мастера. Победил Николай
Томский.
Томский
Скульптор Томский также был в фаворе. Но уже в
свою эпоху, в хрущевскую и брежневскую. Правда,
еще в 1942 году он выполнил фигуры воинов, сегодня
украшающих мост под названием “Триумф Победы”,
рядом с метро “Войковская”. Но основной пик
деятельности ваятеля пришелся на эпохи,
воспоследовавшие за сталинской.
В 1953 году он устанавливает памятник Михайле
Ломоносову на Ленинских (в наши дни – Воробьевых)
горах. Памятник вроде бы правильный, но скучный.
Не располагающий к тому, чтобы его хвалить или,
наоборот, ругать.
Спустя пять лет перед музеем “Кутузовская изба”
появляется еще одно произведение того же автора
– бюстик Кутузова. В шестидесятые
реализовывается самая серьезная (по
идеологическим меркам) работа – скульптурное
оформление могилы Неизвестного солдата. Затем –
еще один Кутузов, и на сей раз конный – перед
музеем “Бородинская битва”.
В семидесятом – надгробие Сталина на Красной
площади. В семьдесят пятом – другое надгробие,
Буденного, там же. Были среди работ Николая
Васильевича и совсем пустяковые (в смысле
размеров и мест расположения) – бюст Сергея
Мироновича Кирова на углу улицы Добролюбова и
Огородного проезда, а также алюминиевый бюст
Ленина во дворе бывшего ВХУТЕМАСа.
Особенно же интересно то, что, как и в случае с
Андреевым, именно памятник Гоголю на Арбатской
площади дал скульптору, что называется, путевку в
жизнь (мост все же не в счет). Он был открыт в 1952
году.
Гоголь второй
Второй Гоголь незамысловат. Бронзовая стоячая
фигура, прямоугольный постамент. На постаменте
надпись: “Великому русскому художнику слова
Николаю Васильевичу Гоголю от правительства
Советского Союза 2 марта 1952 года”. От андреевской
скульптурной композиции остались чугунные
фонари, стоящие на спинах чугунных же львов.
Кстати, по неофициальным сведениям, этот
памятник делали наспех, и отдельные части
писателя поделили между разными скульпторами. И
несмотря на то что автором считается именно
Томский, этих авторов у монумента несколько.
Сам же Николай Томский брал вину на себя: «Из всех
созданных мною в последние годы монументальных
произведений я считаю самым неудачным памятник
Н.В.Гоголю в Москве, выполненный мной в
чрезвычайной спешке к юбилею писателя».
“Юбилей” же был весьма своеобразным – столетие
со дня смерти писателя.
Спустя несколько дней после официального
открытия Сталин приказал увеличить пьедестал на
полтора метра. Но в скором времени он умер,
изменения же так и не внесли.
Искусствоведы, разумеется, были довольны:
“Скульптору удалось раскрыть идею духовной
близости писателя, олицетворяющего передовую
русскую... культуру прошлого, с новым поколением
– свободным советским человеком, строящим
коммунизм”.
Тем не менее большая часть интеллигенции Москвы
была той переменой недовольна. Сразу же после
открытия возникла эпиграмма:
Юмор Гоголя нам мил,
Слезы Гоголя – помеха.
Сидя, грусть он наводил,
Пусть теперь стоит – для смеха!
Юрий Олеша сокрушался: “Памятник Гоголю… был
другой. Где он теперь? Он казался издали не то
вскрытым пакетом, не то серой тучей…”
“Веселым памятником Гоголю с бульвара” называл
его Владимир Орлов в своем романе про альтиста
Данилова.
Юлия Друнина сетовала:
Безлик сей Гоголь...
Прежний спрятан в дворик.
Кто объяснит: зачем и почему?
Пускай здесь разбирается историк –
Я трансплантаций этих не пойму.
А москвовед Петр Паламарчук называл монумент
“вовсе не гоголевским памятником Гоголю” и
говорил, что памятником “Советскому
правительству от Николая Васильевича Гоголя”
был бы, безусловно, нос.
Юрий же Нагибин был, пожалуй, крайне резок. Он
отзывался о Томском в своем дневнике как о
скульпторе, “испоганившем Гоголевский бульвар и
многое другое”.
Наиболее же точно мнение интеллигенции выразил
Валентин Катаев: “Незримая всевластная рука
истории переставляла памятники, как шахматные
фигуры, а иные из них вовсе сбрасывала с доски.
Она переставила памятник Гоголю работы
гениального Андреева, тот самый памятник, где
Николай Васильевич сидит, скорбно уткнувши свой
длинный птичий нос в воротник бронзовой шинели –
почти весь потонув в этой шинели, – с Арбатской
площади во двор особняка, где по преданию
сумасшедший писатель сжег в камине вторую часть
“Мертвых душ”, а на его место водрузила другого
Гоголя – во весь рост, в коротенькой пелеринке,
на скучном официальном пьедестале, не то
водевильный артист, не то столоначальник,
лишенный всякой индивидуальности и поэзии. А на
голове у него сидит голубь”.
Однако со временем москвичи стали потихоньку
забывать о том, что на Арбатской площади когда-то
высилось произведение Андреева. И уже в 1963 году
поэт Ильин писал в стихотворении “Гоголевский
бульвар”:
А в верховье
Ласково, строго ль
(разгляди-ка его черты!)
Николай Васильевич Гоголь
смотрит с каменной высоты.
Впрочем, речь сейчас не об этом,
Гоголь вечен, а памятник стар.
И прекрасен зимой и летом
милый Гоголевский бульвар!
А Белла Ахмадулина сочувствовала памятнику:
Как бедный Гоголь худ так во главе
бульвара,
И одинок вблизи вселенской полыньи.
Во времена перестройки подняли вопрос о замене
второго Гоголя на первого. Александр Мень писал в
столичной прессе: “Я уверен, что большинство
москвичей будут согласны со мной: ...просто
необходимо вернуть на свое место старый памятник
Гоголю, который был неотъемлемой частью
Арбатской площади и бульвара... Старый и новый
памятники несравнимы”.
Об этой истории рассказывал В. Дормидонтов,
председатель подкомиссии Моссовета по
переименованиям: «Не пришла ли пора восстановить
историческую справедливость?
В 1993 году была предпринята такая попытка. Но она
осталась нереализованной. Между тем против
самого предложения ни городские власти, ни
компетентные в этой области организации
культуры как будто не возражают, даже на словах
поддерживают. Но где взять необходимые для этого
средства? На городской бюджет возлагать эти
расходы не следует, есть другие заботы. Но
неужели среди московских меценатов не найдется
людей, готовых финансировать это святое дело?
Где же вы, благородные меценаты, которыми всегда
так славилась Москва и которые способны
заступиться за опальный шедевр?! Ведь один только
факт участия в возвращении городу
репрессированного памятника позволил бы войти в
историю и сделать бесценный подарок его
жителям!»
Далее для “благородных меценатов приводился
телефон. Возможно, по нему кто-нибудь даже и
звонил. Однако памятник работы Томского стоит на
прежнем месте.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|