ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
СЮЖЕТЫ

Рынок Льва Кобылинского

Арбат упирается в Смоленскую площадь. В наши дни она в первую очередь известна высоткой Министерства иностранных дел, а также некоторыми новыми магазинами. А приблизительно столетие назад ее и площадью практически никто не называл. Носила она имя менее гордое, зато более близкое всем москвичам – Смоленский рынок.

Дореволюционные рынки Москвы были, так сказать, профильными. На Сухаревском торговали книгами и всяческими старыми вещами. На Трубном – птичками, котятами и многими другими, часто экзотическими для Москвы животными. Где-то – скотиной, где-то исключительно продуктами. А вот Смоленский был универсальным и, пожалуй, самым посещаемым в Москве.
Этнограф Вера Николаевна Харузина писала в мемуарах: “С удовольствием вспоминаю наши посещения Смоленского рынка, оживленную на нем толкотню, бойкую мелкую торговлю разнообразным товаром, какого не бывало в магазинах, кадки с селедками и мочеными яблоками, маковники на меду, продаваемые на лотках мальчиками с зарумяненными на морозе щеками и веселой речью, исчезнувших теперь давно мальчиков-зазывальщиков у лавок с красным товаром – отличительным признаком этих лавок служила протянутая над входной дверью полоса кумача, – седых купцов в длиннополой одежде, подгородных женщин в красивых широких и коротких бархатных шубах с бобрами, громогласно и озабоченно торгующихся…”
Располагался этот рынок на нынешней Смоленской площади, однако же торговля часто расползалась по окрестным переулкам. В центре рынка стояли мясные ряды, где торговали мясом, овощами и кухонной утварью. Вокруг рядов мелькали всевозможные разносчики, старьевщики, сапожники, барышники и прочие предприниматели-мастеровые. В определенном месте торговали зеленью, в каком-то – деревянными изделиями. Кстати, именно здесь отец Федор из “Двенадцати стульев” приобрел свою любимую картину под названием “Зерцало грешного”.
Колорит этот был, что называется, на любителя.

О, лет снежинок,
Остановись!
Преобразись,
Смоленский рынок!

Так писал Владислав Ходасевич. Однако же Смоленский рынок преобразовываться не хотел, все так же радовал московских обывателей своим многообразием и многошумием.
Тут были свои знаменитости – например, башмачник Семен Митрич. Со временем он превратился в известного московского юродивого. “Это просто масса живой грязи, в которой даже не различишь, человеческий ли это образ, или животный,” – писал о “подвижнике” историк и видный исследователь русского юродства Иван Гаврилович Прыжов.
А в меблированных комнатах “Дон” все на том же рынке проживал один из самых колоритных персонажей так называемого Серебряного века – поэт и переводчик Эллис (по паспорту – Лев Львович Кобылинский). Его комната была ужасно неуютна. Дверь постоянно нараспашку, кто-то заявляется, кто-то уходит. Сам Эллис приходил, как правило, под утро и сразу же ложился спать – до тех пор, пока не появится очередной посетитель и не станет будить этого необычного человека с бледным лицом и опухшими от постоянной бессонницы глазами.
Впрочем, Эллис ни в каком уюте не нуждался – он не умывался даже, лишь кончик носа губкою потрет. Говорил, что боится воды.
Не следил господин Эллис и за тем, чем он питается. Он в основном довольствовался грушами “дюшес”, которые обычно поедал в гостях целыми вазами – не доставалось больше никому, огромным количеством тошнотворного лимонада (спиртное не жаловал) и горячим крепким кофе. При этом первые две чашки Эллис выпивал совсем без сахара, а в третью высыпал полсахарницы.
Борис Николаевич Бугаев (Андрей Белый) звал его за это пожирателем дюшесов.
Лишь изредка кому-нибудь из сострадательных приятелей удавалось отнять у Эллиса гонорар, полученный им за очередные переводы, и купить ему на эти деньги абонемент в столовую. Тогда его лицо на время становилось неестественно белого цвета (в обычное же время оно было еще более неестественным – зеленым).
И вместе с тем Лев Львович Кобылинский был одним из самых колоритных деятелей города Москвы эпохи так называемого Серебряного века. Публицист Валентинов о нем вспоминал: “Эллис незабываем и... неповторим. Этот странный человек с остро-зелеными глазами, белым мраморным лицом, неестественно черной, как будто лакированной бородкой, ярко-красными, “вампирными” губами, превращавший ночь в день, а день в ночь, живший в комнате всегда темной с опущенными шторами и свечами перед портретом Бодлера, а потом бюстом Данте, обладал темпераментом бешеного агитатора, создавал необычайные мифы, вымыслы, был творцом всяких пародий и изумительным мимом”.
Уже упомянутый писатель Андрей Белый говорил, что Эллис “умел из платка сделать парус, а из карачек – подпрыгивающую в волнах шхуну; надевши рогожу, он мог бы заставить нас верить, что это есть плащ”.
Однажды, дабы показать Андрею Белому, как он воспринимает одну фразу из одной симфонии Бориса Николаевича (“все кончено для севшего на пол”), сел прямо на улице под тумбу и начал корчить рожи, к удовольствию детишек и недоумению людей постарше.
Неудивительно, что при таком образе жизни Эллису довелось провести некоторое время в московской Бутырской тюрьме. Однако же и там Лев Львович не изменил своему стилю жизни – он прямо в камере показывал различные пародии, вертелся в неправдоподобных, инфернальных танцах, своих сокамерников – заводских рабочих заставил играть на гребенках. Даже сам господин надзиратель попросился, чтобы его впустили поплясать в компании столь увлеченно проводящих свое время арестантов.
Общественная карьера Эллиса окончилась непредсказуемо. Он вдруг изменился до неузнаваемости. Целый год он ходил по Москве одетый более чем странно – в некое мешковатое пальто, напоминающее больше одеяние монаха, и питался не дюшесами уже, а только пшенной кашей.
А незадолго до Первой мировой войны уехал вдруг в Германию и стал там католическим священником. В том же духовном сане он жил очень долго, пережил почти что всех своих соратников по русскому Серебряному веку и скончался лишь в 1953 году.
А Смоленский рынок после революции просуществовал совсем недолго. Немецкий культуролог и искусствовед Вальтер Беньямин, посетивший наше государство в 1926 году, оставил запись в дневнике о посещении этого торжища: “В одном ларьке я купил пошлую открытку, в другом – балалайку и бумажный домик”. Вот и вся характеристика некогда огромнейшего торгового центра Москвы.
В конце концов рынок снесли совсем. Необходимо было расширять Садовое кольцо.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"