ОТКРЫТЫЙ ДИАЛОГ
Чтобы точно никто не прочел
Похоже, такую экзотическую цель
ставили перед собой авторы некоторых учебников
по литературе
Ругать учебники легко. Я уже писал
отрицательные рецензии на учебники и зарекся это
делать. Слишком похоже на пенальти в пустые
ворота. И поверьте, мне понадобился веский повод
для того, чтобы снова взяться за перо.
Речь пойдет о литературе ХХ века и
соответствующих учебниках. Мое касательство к
ним косвенно – занимаясь со старшеклассниками
репетиторством, я обнаружил лишь легкую рябь,
навеянную учителем и учебником.
Я готов был встретиться с концепцией Единственно
Верного Мнения – такой идиотской и вредной, что
само конкретное мнение тут уже не имеет значения.
Можно оставить партийную околесицу Бухарина о
Есенине, умную и зоркую злобу Бунина о Есенине и
даже взвешенные, точные и благородные
размышления Георгия Иванова: лучшее из того, что
я читал о Есенине. Итог равнозначен: возведенное
в ранг последнего суждения, верного ответа на
тестовый вопрос – не работает ничего. Работает
только полный контекст. Это как выбор из органов:
мизинец – не человек, но и голова, и сердце – тоже
не человек.
Впрочем, с распадом СССР гнет единственно
верного мнения немножко ослабел. Меня шокировало
другое обстоятельство: никто ничего не читал.
Малочтение сегодняшней молодежи, конечно, не
открытие.
Факторов, смягчающих мое изумление, тут
несколько. Во-первых, им некогда читать.
Во-вторых, видеоряд вытесняет чтение. В-третьих,
всегда были и есть люди, которые очень мало
читают. В-четвертых, может быть, они читают другую
хорошую литературу вместо отечественной ХХ века
(это подтвердилось). В-пятых, я сам всегда
выступал против насильственного обязательного
чтения конкретных произведений. В-шестых, при чем
тут учитель и учебник?
Эффект нечтения, однако, оказался настолько
тотален, что слабое изумление осталось даже
после всех этих поправок. Не хулиган и бунтарь, а
умная, добросовестная девочка, хорошистка по
литературе, ничего не читала. У меня возникло
подозрение, что учебник по литературе создан как
некое самодостаточное пособие (сдобренное явно
недостаточной хрестоматией), не содержащее
наводок на чтение упомянутых в нем текстов.
Позднейшее ознакомление с одним из учебников (М.,
«Просвещение», 1997, под редакцией В.П.Журавлева)
подтвердило мои худшие опасения.
Допустим, одного школьника из десяти привлекает
чтение как процесс. Есть ли книги, написанные в ХХ
веке, способные всерьез наградить молодого
человека за оказанное им внимание? (В том смысле,
в каком, извините за кощунство, не награждают его
ни «Отцы и дети», ни «Война и мир», ни чеховская
«Степь», рассчитанные на более старшего
читателя.) Да, есть. Например, «В августе сорок
четвертого» В.Богомолова, лаконичные и блестящие
последние рассказы Тендрякова,
«Москва–Петушки» Вен.Ерофеева, войновичевский
«Чонкин», «Путешествие дилетантов» Б.Окуджавы,
«Альтист Данилов» В.Орлова... (Не говоря о
Булгакове, которого худо-бедно читают.) Список,
конечно, неполон и условен. Важно, однако, что все
эти книги сегодня абсолютно доступны. Хотя бы в
Москве, которая имеет право на региональный
учебник и уж точно на регионально-столичное
преподавание, учитывающее пресловутую
доступность книг.
И что, эти книги не упомянуты в учебнике? Хуже. Они
упомянуты в интонации бесстрастного индейского
перечисления в отвратительно случайных рядах.
Меж книг, неизмеримо уступающих им в
художественном отношении или вовсе физически
недоступных. Ни разу не отмечена ключевая черта,
которая делает именно этот художественный текст
живым и своебразным (и как следствие
художественным). Создается впечатление, что
авторы поставили своей целью скрыть от школьника
“лакомые” книги.
Конкретный пример. Сын моей подруги учился в
экстернате, и ему понадобилось написать на «три»
сочинение по военной тематике. Я прочел ему
двухчасовую лекцию о двадцати произведениях,
которые сам читал, хорошо помнил и мог
расположить по отношению к общей теме. Он
старательно законспектировал мои соображения и
получил снисходительную тройку. То есть тройку
получил я. С обидными замечаниями от учительницы,
которая – готов присягнуть – читала не больше
меня. Я обиделся. Я залез в раздел военной
литературы учебника под редакцией Журавлева и...
перестал обижаться. Но сильно огорчился.
Есть банальный вход в данную тему: лейтенантская
проза – окопная правда – возвращенная
литература. Банальный, но логичный, подводящий и
к раскрытию темы, и к проблеме жанра, и к точке
влияния на литературный процесс, и к вопросу, что
именно имело бы смысл прочитать. Вместо этого
авторы начинают с периода – произведения,
вышедшие в период войны. (Худшее из начал, потому
что в нем есть одна добавочная развилка: вышедшие
или написанные? И потому, что сборник «Сестра моя
жизнь» Пастернака, например, становится
литературой 1917 года, а это только сбивает с
толку.) Школьник читает об огромных тиражах
какого-то романа Павленко, очерках
корреспондентов «Красной звезды».
Шапкозакидательство против правдивых очерков с
передовой. Тут какая-то вселенская глупость или
злонамеренность, потому что вся коллизия имеет
отношение к отечественной истории и никак не
связана с литературой.
Болезненно добросовестный отличник пытается
найти роман Павленко, а потом, найдя (не знаю где),
пытается его прочитать. Получает что-то вроде
удара током – не читай то, о чем мы тебе пишем. Тут
настает пикантный момент: война кончилась, а
военная литература практически не началась.
Приходится наступить на горло собственному
принципу классификации по периодам и вернуться к
военной литературе еще раз – по совокупности
факта ее возвращения. Кажется, что неумолимая
логика событий сломала волюнтаристскую логику
составителей. Возобладала тема. Напрашивается
необходимость глубже копнуть тему: почему именно
эти тексты десятилетиями не могли пробиться к
читателю? «Жизнь и судьба» Гроссмана, «Крик»
Воробьева. Только скажи в простоте по пять слов
об этих произведениях – неминуемо кто-то ими
заинтересуется. Но и тут авторы нашлись и в
последнюю секунду свернули с темы на жанр.
Оказывается, «Жизнь и судьба» напоминает «Войну
и мир», а воробьевская малая проза –
«Севастопольские рассказы». Ну да, как всякая
длинная вещь ямбом слегка смахивает на «Евгения
Онегина». Остается поздравить авторов: они снова
достигли своей экзотической и божественно
непонятной цели: ничего не сказать по существу о
тексте, никого не заинтересовать. Ладно, хорошо,
пусть ученик теперь интересуется жанром.
Напомните тогда хотя бы, что военная проза
Богомолова представляет из себя детектив? Нет.
Спасибо...
Вот концентрат для учебника по литературе.
Разбавьте по желанию водой в любой разумной
пропорции.
Зощенко, «Собачье сердце», «Москва–Петушки»,
«Чонкин» – все это очень смешно. Потом, когда
отсмеетесь, откроете для себя все причитающиеся
бездны, но сначала вам будет смешно.
Богомолов, «Белые одежды» Дудинцева – это дико
интересно. Вы не оторветесь, а потом – все
остальное.
«Путешествие дилетантов» Окуджавы и «Школа для
дураков» Саши Соколова – очень трогательно, это
о любви. Прочитайте – не пожалеете.
Платонов, Булгаков, Трифонов, Набоков потребуют
каждый по абзацу вводного текста.
Потренируйтесь. Это ведь очень естественное
желание незлобивого человека – поделиться
радостью. Я уверен, что большинство авторов
злосчастного учебника – нормальные в бытовом
отношении люди, и они поделились бы вкусным
антрекотом со случайно забредшим к ним
старшеклассником. Намекнули бы, что антрекот
вкусный, свежий, качественный, нежесткий. Что это,
вообще говоря, кусок жареного мяса. Так почему же
не поделиться удовольствием от чтения
замечательных вещей, пояснив разные мелочи по
необходимости?! Тем более что любимых книг (в
отличие от антрекота) не убудет.
...За каждым учебным пособием встает образ
отличника, вызубрившего его от корки до корки.
Может быть, вызубривший учебник по географии
становится младшим специалистом по географии? Не
знаю. Но несчастный отрок, вызубривший учебник по
литературе, становится... обманутым отроком,
считающим себя младшим специалистом по
литературе, на деле к ней и не прикоснувшимся.
Изящно обойдя феномен чтения, авторы обошли и
литературу и лишь расчертили некую пустоту
произвольными линиями.
Вопрос на засыпку, вклиненный в неплохую статью
Шайтанова о Бродском: “Согласны ли вы с тем, что
Бродскому выпала роль завершить многое в
традиции русской поэзии? Чему именно он подводит
итог, что решительным образом меняет? (Если не
верите, загляните в учебник на страницу 297.)
Ничего себе вопросик. Встречный вопрос: какая
степень начитанности предполагается у держащего
ответ школьника? Начитанности в области русской
поэзии до Бродского (традиция), собственно
Бродского и после Бродского (чтобы сообразить,
что именно он и насколько наглухо закрыл).
С какой скоростью надо бежать кошке, чтобы не
слышать звона от привязанной к ее хвосту
консервной банки? Либо со сверхзвуковой, либо с
нулевой. Так и тут: либо высочайшая эрудиция,
помноженная на пару лет собственных размышлений,
либо нуль. Что же ты, Любочка? Посмотри на
соседней странице – там дядя, наверное, написал,
что именно закрыл этот гадкий Бродский.
Сам я ответить не решился бы, хоть и преподаю в
институте русскую литературу ХХ века. Дело в том,
что ответ еще объективно не созрел. Скорее всего
Бродский ничего не закрыл. Но дайте нарасти
дикому мясу поэзии!
Такие и им подобные книги растлевают нашу
молодежь... Извините, маленькая опечатка. Но
интонацию бережно сохраним.
Такие и им подобные книги плодят культуру
этикеток и воспитывают узколобых начетчиков,
которые прекрасно знают, кто написал Крейцерову
сонату в кавычках и без (не Крейцер), но не слыхали
ее и не читали. Они будут успешно выступать в
телеигрищах и выигрывать денежные призы. И все.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|