ДОМАШНИЙ АРХИВ
 

Шанежки из 41-го

Я всегда вспоминаю о них в декабре

Когда началась война, многие были уверены, что она продлится не более двух-трех месяцев. Нас, большую группу детей, только что окончивших 4 класс, отправили подальше от бомбежек в г. Скопин Рязанской области. Через пару месяцев фронт стал стремительно приближаться к Москве. Связь с нашим интернатом была потеряна. В Москву без специального пропуска въехать было нельзя. Большую часть наркомата, где работал мой отец, эвакуировали в Челябинск. Было приказано немедленно вывезти семьи – женщин и детей. Папа тоже должен был ехать с первым эшелоном. Мама плакала – не хотела уезжать без меня, но на руках у нее был мой трехлетний братишка, и ей пришлось уехать со всеми.
Из Скопина меня привез отец моих одноклассниц. В течение шести дней он прятал меня под лавкой, накрывая мешками, чтобы не заметили контролеры (пропуск был только на его детей). В Москве нас встретили сильные бомбежки.
А 16 октября 1941 года, в день, когда немцы находились в 80 километрах от Москвы, в Челябинск отправился второй эшелон с сотрудниками папиного наркомата. Эшелон состоял не из теплушек, а из вагонов пригородных поездов с деревянными лавками.
Кто мог представить, что нам придется провести в этом поезде 75 суток! За мной присматривали двое папиных сослуживцев – Федор Николаевич Зевакин и Борис Кац – они обещали привезти меня родителям. Федор Николаевич казался мне пожилым человеком, хотя ему было немного за сорок, а Борис был веселым, черноглазым, совсем еще молодым человеком. Обоих в Челябинске ждали семьи. Они очень обо мне заботились.
На ночь на меня накручивали как можно больше теплых вещей – своих у меня почти не было – и закатывали в ковровую дорожку: спать было не очень удобно, но холод не так мучил.
...В это утро я просыпаюсь, потому что занемело все тело. Уже довольно светло. Над моей головой – квадрат окна, покрытый белым снежным бархатом, потолок весь в инее. Поезд стоит. Как всегда. Мы ведь пропускаем встречные поезда, они идут на фронт.
«А ну-ка, принцесса, вставай! – выкатывая меня из «кокона», весело кричит Борис. – Что ты такая серьезная? Сегодня же 9 декабря – твой день рождения! Сейчас побегу на станцию за кипятком, может, удастся купить горячей картошечки и соленых огурцов. Отпразднуем!»
Слезаю со своего «дивана», разминаю конечности и грустно ковыляю к тамбурной площадке. Дверь открыта. Тихо идет снег. Только что отошел встречный эшелон. Стоим на каком-то полустанке.
– Эй, – кричат снизу, – ты девка или парень?
Понять действительно трудно. Тощее существо с тонкими ножками, в лыжных штанах чуть ниже колен, в мужском свитере, подпоясанном шарфом, в огромных обрезанных валенках и остриженной наголо головой.
– Девочка я, – отвечаю обиженно и смотрю вниз.
У ступенек двое мальчишек. У старшего из-под шапки с поднятыми ушами торчат рыжие-рыжие, почти оранжевые волосы (такие я видела у клоуна в цирке), крупные рыжие веснушки и хитрющие зеленые глаза. А второй совсем еще малыш, крест-накрест перевязанный оренбургским платком. Лица не видно – только курносая кнопка и маленькие розовые губы.
– Вакуированная? И откуда? – интересуется рыжий.
– Из Москвы. В Челябинск еду, к родителям – они меня потеряли.
– А звать как?
– Лика. – Я сама себе такое имя придумала.
– А меня Мишкой зовут, а это Кешка – мой младший братан. Мы тут недалеко в сторожке живем. Мамка нас прогнала, чтобы не мешали: она шанежки жарит. Сегодня вечером старшего брата Ваську на фронт провожаем. А папка еще в июле ушел. Они у нас машинисты.
Рассказываю ребятам о родителях, о родственниках, что на фронте, о Москве, о бомбежках, о Зевакине и Каце, который собирается отмечать сегодня мой день рождения. Оказывается, мы с Мишкой ровесники – пять дней назад ему тоже исполнилось 12 лет.
– Слушай, Лика! Айда, к нам спускайся. Походим около поезда – он еще с ночи стоит.
– Не могу я, у меня дырка в валенке – снег набьется.
Мишка серьезно смотрит на меня.
– Ладно, я сейчас на минутку домой сбегаю. А ты, – поворачивается он к Кешке, – стой тут, никуда не девайся!
Некоторое время мы молчим. Вдруг Кешка говорит неожиданным басом:
– А у меня глаза разные. Ни у кого таких нет. Показать?
Он поднимает голову, руками отодвигает платок и подмигивает мне сначала правым зеленым, а затем левым серым глазом. Это, оказывается, так заразительно, что я тоже начинаю моргать то одним глазом, то другим, то двумя сразу, хотя так быстро, как у Кешки, у меня не получается. Мы начинаем смеяться, а потом хохотать как сумасшедшие.
Вдруг появляется Мишка – весь в снегу, как белый медвежонок. Вскакивает на подножку и протягивает мне большой пакет из оберточной бумаги.
– Что это, зачем? – растерянно говорю я.
– Бери, бери, это мамка тебе шанежек послала на день рождения. Здесь много – дяденек своих угостишь.
Наш вагон внезапно сильно дергается, Мишка быстро спрыгивает с подножки, а с крыши вагона сваливается огромный сугроб и закрывает от меня моих новых приятелей.
– Не трухай, Лика! – слышу из-за пелены снега Мишкин голос. – Никто немцев в Москву не пустит, и мы все равно победим!
Поезд набирает ход, я захожу в вагон и разворачиваю сверток – там большие картофельные шанежки с луком, и так дивно пахнут – жареными семечками. Но что это? Рядом еще сверток в газетной бумаге с пятнами от постного масла, а там – длинные толстые носки из деревенской коричневой шерсти, а мысочки довязаны цветной: один зеленой шерстью, а другой серой – совсем как Кешкины глаза.
Возвращается Борис – ему удалось купить только огурцы. Мы рассаживаемся на моем «диване», Федор Николаевич расстилает газету. Мы раскладываем на ней шанежки, соленые огурцы, черный хлеб и начинаем пировать. Шанежки еще теплые и удивительно вкусные. А потом пьем кипяток с подушечками (были когда-то такие дешевые карамельки с вареньем).
Я гордо сижу в новых теплых носках. Мне весело и радостно, как и полагается в день рождения.

С этого дня время потянулось еще медленнее. Только через двадцать суток, в первом часу нового 42-го года, мы наконец приехали в Челябинск. Наш эшелон никто не встречал. Потом оказалось, 31 декабря взволнованные люди весь день, до 11 часов ночи, простояли на перроне, но им сказали, что поезд наш потерялся и никто не знает, когда он придет. И все-таки ранним утром я уже обнимала своих родителей.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"