ТЕОРЕМА СОЦИУМА
 

Пирамида риска

Ни государство, ни общество не готовы к тому,
что Чернобыль становится повседневным

Чернобыльская катастрофа показала, что современное общество в принципе подвержено множеству разнообразных опасностей, угрожающих жизни человека и природы, что оно производит эти опасности систематически, наряду с материальными и духовными благами. Современные риски (опасности), как правило, не воспринимаются органами чувств; их невозможно прогнозировать, локализовать, калькулировать, они постоянно трансформируются и не имеют конкретного источника (виновника). Судя по всему, мы, в том числе и политики, не осознаем до конца этот качественный сдвиг, связанный в первую очередь с убыстряющимся темпом развития науки и высоких технологий.
Не можем мы в полной мере оценить и социогенные риски, связанные с трансформацией общества как такового. Последствия Чернобыля принципиально не отличаются от последствий Сумгаита, Тбилиси, Карабаха, Таджикистана и Чечни (распад человеческих сообществ, беженцы, вынужденные переселенцы, формирование криминальных группировок, разрушение освоенного социального и природного пространства).
Наконец, Россия постепенно превращается в сеть «островов жизни», разделенных обширными зонами, непригодными для нормального существования. И это при том, что после распада СССР она стала гораздо более «северным» государством с более суровыми природными условиями жизни. Отсюда естественный рост нагрузки на эти «острова» с неизбежным снижением уровня жизни на них.
Если политическая система российского общества не отреагирует на эти перемены, если традиционные формы политического мышления и действий не изменятся, то наше государство имеет шанс превратиться во всеохватывающее Министерство по чрезвычайным ситуациям РФ и столь же громадное Министерство социальной защиты РФ. Кстати, в отношении первого такая тенденция к «глобализации» деятельности уже просматривается.
Государство оказалось совершенно неготовым к тому, что аварии и катастрофы станут рутинным элементом повседневной жизни, на который тем не менее оно вынуждено политически, то есть публично реагировать. Привыкшая за многие десятилетия действовать по принципу «любой ценой» и не отчитываться перед обществом в своих действиях, государственная машина не была готова – идеологически, политически и функционально – к Чернобылю, Спитаку, равно как и к множеству других социогенных рисков. Сокрытие информации, полумеры, а главное – нежелание и неумение отрефлексировать подобные события профессионально и в полном объеме означало потерю времени и, следовательно, резкое возрастание цены ликвидации последствий техногенных и политических катастроф.
Расходы государства на ликвидацию последствий Чернобыля не только возросли по сравнению с первоначально называвшимися цифрами на несколько порядков, но стали постоянной строкой в государственном бюджете. Так, если в 1986 году общий ущерб от этой катастрофы оценивался в 3–5 миллиардов долларов, то через десять лет расходы России, Украины и Белоруссии должны были составить 590 миллиардов долларов. Вообще экологическая политика, ограничивающаяся ликвидацией последствий, представляется не только малоэффективной, но и просто опасной для общества.
Далее, модель “решение – исполнение”, столь прочно укоренившаяся в нашей государственной политике, подразумевает наличие исполнительной вертикали, а это также имеет мало общего с социальной реальностью. Поскольку общество систематически производит риски, поскольку источников такого производства множество и эти риски через среду обитания мигрируют, переносясь на тысячи километров, а также потому, что эти риски имеют свойство трансформироваться, накапливаться в живых организмах и среде, очевидно, что политика экологическая и любая другая не может исходить из одного центра. Уже в середине девяностых годов в российской социально-экологической политике преобладали неформальные, децентрализованные, горизонтальные связи между относительно автономными организациями. Только на Украине сегодня действуют 35 зарегистрированных неправительственных организаций, оказывающих помощь пострадавшим от чернобыльской катастрофы, и 23 из них – международные. Всего же, по моим подсчетам, в странах СНГ таких организаций более 120, а в мире – более 200!
Это защитная реакция общества на неадекватную политику государства, недоверие к нему. Общество, сталкиваясь с опасностью для своего существования, формирует коллективные средства защиты, а одновременно – агентов гражданского общества, чья активность разворачивается во многом за пределами традиционных политических институтов. Это новый для России феномен политической жизни.
При всем том, что по сравнению с государственными органами способность рефлексировать опасность и активно на нее реагировать у подобных организаций намного выше, их не стоит идеализировать. Как только чернобыльская ситуация “нормализовалась”, то есть превратилась из катастрофы в элемент повседневной жизни десятков миллионов людей, появилось множество неправительственных организаций, национальных и международных, для которых социальная помощь жертвам Чернобыля стала прибыльным делом.
И все-таки люди постепенно осознавали, что если попирается их фундаментальное право на жизнь, то они вправе бороться с угрожающими их здоровью и безопасности рисками любыми доступными способами. И борьба с этими опасностями становится одновременно частью прямой демократии и социальной политики “снизу”, осуществляемой самодеятельными организациями граждан.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"