Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №90/2001

Первая тетрадь. Политика образования

СОЦИОЛОГИЯ ОБРАЗОВАНИЯ

В.С.СОБКИН, доктор психологических наук, академик РАО;
Т.В.ГЛУХОВА

Подросток у телеэкрана:

есть ли в сценах насилия и агрессии двадцать пятый кадр?

Статья основана на материалах социологического опроса 1152 школьников города Москвы, проведенного Центром социологии образования РАО. В опросе принимали участие учащиеся 7, 9, 11 классов. Помимо этого привлекаются материалы предыдущих исследований центра, связанные с анализом динамики трансляций сцен насилия и эротики на каналах российского телевидения. .

В предыдущей нашей статье (см. «Первое сентября» от 24.11.2001), посвященной анализу мнений учителей относительно современного телевидения, мы затронули вопрос о негативных аспектах влияния телевидения на ребенка. В этой связи напомним, что наиболее часто учителя указывали большое количество сцен агрессии и насилия на телеэкране – 57,6%. Сегодня же мы рассмотрим, как относятся к сценам насилия на телеэкране сами школьники. При этом особое внимание обратим на два момента: один из них касается исследования частоты и содержания сцен насилия и эротики в телетрансляциях; другой связан непосредственно с анализом отношения подростков к подобным сценам.
Насилие и эротика на российском телеэкране. Два года назад сотрудниками ЦСО РАО было проведено исследование, направленное на выявление динамики трансляций сцен насилия и эротики на каналах российского телевидения. Эти результаты были опубликованы преимущественно в специальных научных изданиях и оказались малодоступны широкой педагогической общественности. Но поскольку они имеют непосредственное отношение к нашей теме, мы сочли необходимым их кратко изложить.
Исследование представляло собой экспертную оценку телепередач российского телевидения. Общая длительность экспертных телепросмотров различных каналов составила 116 часов. Исследование показало, что в среднем на один час телетрансляций приходится 4,2 сцены насилия и эротики. То есть каждые 15 минут зритель российского телевидения видит на экране акт агрессии, насилия или эротическую сцену. Если учесть, что общая длительность ежедневных телепросмотров у школьников составляет в среднем 2,3 часа, то путем простого арифметического подсчета (4,2х2,3=9,66) можно сделать вывод, что в среднем российский подросток ежедневно видит не менее девяти «живых картинок», где изображены сцены насилия, агрессии или эротики. Конечно, можно пересчитать эти данные относительно недели, месяца, года, чтобы ощутить силу того пресса, который впечатывает в сознание современного ребенка образцы и модели агрессивного поведения. Но подобной элементарной арифметикой, как нам кажется, заниматься не стоит в силу очевидности самого факта ненормального состояния современной информационной среды, влияющей на социализацию подростка. Гораздо важнее попытаться обозначить ту социально-психологическую технологию, которая определяет «социальную инженерию» телевидения.
В этой связи остановимся на трех моментах: динамике трансляций сцен насилия и эротики в суточном цикле; жанровой специфике трансляций сцен насилия и эротики; направленности агрессии.
Динамика трансляций сцен насилия и эротики в суточном цикле. Полученные данные показывают, что если в утренние часы в среднем транслируется 3,2 сцены насилия или эротики за один час телевещания, то в вечерние – 4,3, а в ночные уже 5,4. Причем подобная стратегия увеличения числа трансляций сцен насилия и эротики в вечерние и ночные часы в целом характерна для всех российских телеканалов. Иными словами, частота мелькания подобных сцен все более увеличивается. Такое ускорение появления сцен насилия и эротики на телеэкране к вечерним и ночным часам, по сути, определяет своеобразную «режиссуру» темпо-ритма переживания телезрителем актов агрессии и эротики.
Зафиксированную тенденцию можно интерпретировать по-разному, пытаясь вскрыть психологические механизмы встраивания агрессивных образцов и моделей поведения в жизненный цикл телезрителя. В частности, можно использовать и психоаналитическую интерпретацию. Так, в вечерние и ночные часы с увеличением усталости снижается уровень самоконтроля и критичности (состояние предсна), что обеспечивает принятие негативных образцов поведения. Более того, воспринятые в ночные часы модели могут “прорабатываться” в дальнейшем в сновидениях и усваиваться на уровне подсознания.
Жанровая специфика трансляций сцен насилия и эротики. Этот аспект представляет особый интерес, поскольку дает возможность оценить характер телетрансляций в модальностях «условность–реальность» и рассмотреть типы передач, где сцены насилия и эротики встречаются наиболее часто. Анализ показывает, что доминирующим жанром, в рамках которого происходит трансляция сцен насилия и эротики на телеэкране, является художественный кинематограф. На его долю приходится более половины транслируемых сцен – 57,0%. Четверть трансляций приходится на телевизионную рекламу – 23,3%. Каждая девятая сцена, изображающая насилие, относится к хронике – 12,6%. На долю теленовостей приходится 4,9% от количества всех транслируемых сцен. Таким образом, жанровый анализ показывает, что сцены насилия и эротики на телеэкране представлены преимущественно в условных жанрах, что, в свою очередь, свидетельствует об их определенной «художественной упаковке» в тексте телесообщения. Подобные тексты предполагают работу специфических психологических механизмов – идентификации и проекции, – порождающих особый тип переживаний.
Направленность агрессии. Полученные в ходе исследования материалы анализировались и в ином аспекте: относительно субъекта и объекта агрессии. Подобный тип анализа представляется нам крайне важным, поскольку позволяет затронуть вопрос о снятии культурных табу на те или иные виды агрессивных действий в телевизионном пространстве. Из всего объема зафиксированных сцен агрессии основная часть (65,0%) приходится на взаимодействие между мужчинами и женщинами. Случаи агрессивного взаимодействия человека с группой составляют 9,4%, а межгрупповые конфликты – 8,0%. Довольно большую долю составляют сцены самоагрессии – 12,7%. И, наконец, важно отметить, что число сцен, когда взрослый выступает субъектом агрессивного действия по отношению к ребенку, составило всего 1,0%, а агрессивные действия самого ребенка – 0,7%. Это дает основание считать, что на современном телеэкране в целом сохраняется культурное табу как на показ агрессии взрослых по отношению к детям, так и на показ проявлений детской агрессивности.
Более детальный анализ показывает, что мужчины в целом гораздо чаще являются субъектами агрессии, чем женщины. Так, в общем объеме всех сцен агрессии и эротики сцены, когда агрессивные действия осуществляются мужчиной по отношению к мужчине, составляют 37,2%. Агрессия мужчины по отношению к женщине характерна для каждого шестого случая – 16,7%. Каждый десятый случай – это агрессия женщины по отношению к мужчине – 9,9%. Случаев агрессии женщины по отношению к женщине немного – 1,2%. Таким образом, мы можем сделать вывод не только о том, что на телеэкране доминирует мужская агрессия, но и о том, что здесь в существенной степени сняты запреты на демонстрацию культурно-табуируемых межполовых форм агрессии: «мужчина – женщина» и «женщина – мужчина». Можно говорить лишь о сохранении культурного табу на трансляцию в телевизионном эфире агрессии женщины по отношению к женщине.
В целом приведенный выше материал показывает высокую степень “агрессивности” современного телевизионного эфира и в определенной степени характеризует социальную инженерию по “встраиванию” агрессивных образцов поведения в сознание телезрителя и их влияние на разрушение культурных табу относительно межполовых форм агрессии.

Отношение подростков к сценам насилия и эротики на телеэкране. Если выше мы вкратце охарактеризовали особенности телетрансляций сцен насилия, агрессии и эротики, то теперь обратимся непосредственно к анализу отношения самих подростков к подобным сценам.
Отношение подростков к насилию. Начнем с анализа той общей оценки, которую дают школьники современному телевидению относительно его “агрессивности”. Результаты показывают, что около трети подростков (30,8%) считают, что в телетрансляциях «слишком много» сцен насилия. Практически столько же (31,6%) думают, что эти сцены существуют «в допустимом количестве». Остальные, и таких 37,6%, вообще «никогда не задумывались» над этим вопросом. Следует отметить, что среди мальчиков существенно выше доля тех, кто лояльно относится к насилию на телеэкране, считая, что подобные сцены существуют «в допустимом количестве». Так, если среди мальчиков подобной точки зрения придерживаются 39,4%, то среди девочек таких почти в два раза меньше – 23,0%. Отметим, что если гендерные различия очевидны и весьма значимы, то, как ни странно, сколько-нибудь выраженной возрастной динамики в изменении мнений подростков относительно агрессивности современного телевещания практически не проявляется.
В ходе опроса мы задавали школьникам вопрос о том, нравится ли им видеть сцены насилия на телеэкране. Полученные данные показывают, что каждому второму подростку (50,3%) подобные сцены просто «безразличны». Активно «не нравятся» они каждому третьему – 36,0%. «Нравятся» же сцены насилия относительно немногим – 10,9%. И, наконец, стоит выделить немногочисленную (2,8%) группу тех, кто «специально выбирает передачи с большим количеством насилия». Как и при ответе на предыдущий вопрос, здесь также явно проявились гендерные различия (см. рис.1).

Рис.1. Отношение мальчиков и девочек к показу насилия на телеэкране (%)

Рис.1. Отношение мальчиков и девочек к показу насилия на телеэкране (%)

Как видно из рисунка, у мальчиков по сравнению с девочками почти в 6 раз выше доля тех, кому нравится смотреть насилие на телеэкране, и соответственно среди них существенно ниже число тех, кто не любит смотреть подобные сцены. Можно предположить, что отношение к сценам насилия существенно зависит от того, с кем идентифицирует себя подросток: с агрессором или с жертвой. Полученные данные, фиксирующие склонность подростка идентифицировать себя с соответствующей позицией, показывают, что примерно равные доли школьников склонны идентифицировать себя как с агрессором, так и с жертвой. Соответственно – 8,3% и 11,8%. Показательно, что если число ни с кем не идентифицирующих себя среди мальчиков и девочек одинаково, то относительно принятия позиции «агрессора» и «жертвы» гендерные различия статистически значимы. Так, мальчики существенно чаще склонны идентифицировать себя с агрессором, а девочки – соответственно с жертвой.
Как мы отметили выше, особый интерес представляет сопоставление установки на принятие позиции «жертвы» или «агрессора» с отношением подростка к сценам насилия. Эти данные приведены на рисунке 2.

Рис. 2. Отношение подростков к сценам насилия в зависимости от установки на идентификацию с «агрессором» и «жертвой» (%)

Рис. 2. Отношение подростков к сценам насилия в зависимости от установки на идентификацию с «агрессором» и «жертвой» (%)

Как видно из рисунка, среди школьников, склонных идентифицировать себя с агрессором, существенно выше доля тех, кому «нравится» видеть сцены насилия на телеэкране. И наоборот, подростки, идентифицирующие себя с жертвой, значительно чаще отмечают, что им «не нравится» смотреть подобные сцены. При этом чувство жалости к жертве насилия практически никогда не испытывают лишь 16,2%. Заметим, что на отсутствие реакции сострадания к жертве мальчики указывают значительно чаще, чем девочки, соответственно 25,0% и 7,1%. Большинство же школьников (53,7%) отмечают, что им жалко жертву насилия только в том случае, «когда жертвой является положительный герой». При этом характерно, что подобная избирательность явно увеличивается с возрастом (с 49,5% в 7 классе до 58,5% в 11-м). Таким образом, по мере взросления отношение подростка к жертве насилия становится все более ориентированным на содержание самого конфликта. Иными словами, все более важным оказывается не само насилие, а то, относительно кого оно осуществляется. Важную роль здесь играют и идентификационные механизмы. Так, подростки, ориентированные на идентификацию себя с жертвой заметно чаще фиксируют, что у них возникает чувство сострадания к жертве насилия – 33,9% (среди идентифицирующих себя с агрессором таких 23,3%).
Наряду с позиционным анализом (установка на принятие позиции «жертвы» или «агрессора») особый интерес представляет отношение школьников к различным по содержанию сценам насилия. Материалы опроса показывают, что наиболее часто негативные эмоции возникают у подростков при показе сцен насилия над детьми – 52,4%. На втором месте – насилие над животными (41,1%). Насилие над женщинами называют 22,1%, а насилие над мужчинами – всего 2,8%. В принципе эти данные показывают особую ценностную ориентацию, когда насилие над наиболее слабыми и беззащитными (детьми и животными) значительно чаще вызывает негативные эмоциональные состояния. Заметим, что в определенном смысле эти данные содержательно соответствуют обозначенному нами выше сюжету о культурном табуировании сцен насилия на телеэкране. Отметим также, что девочки значительно чаще по сравнению с мальчиками отмечают возникновение у себя негативных эмоций при просмотре на телеэкране сцен насилия над детьми, животными и женщинами.
Агрессия на телеэкране и детские страхи. Проблеме изучения влияния телетрансляций на детские страхи в зарубежной литературе уделяется достаточно большое внимание. Так, например, в Швеции Ингой Сонессон (Inga Sonesson, 1998) было проведено лонгитюдное исследование, которое выявило, что маленькие дети не только чаще, чем более старшие, отмечают наличие у себя страхов при просмотре передач, но и то, что они боятся тех передач, где показывается реальное насилие. Подростки же чаще указывали на программы, где показываются ужасы и фильмы с насилием. Это исследование также обнаружило, что девочки чаще, чем мальчики, отмечают возникновение у себя страхов при просмотре телепередач. Особый интерес представляет выявленная здесь связь повышенной тревожности детей с интенсивностью теле- и видеопросмотров. Интерпретируя результаты исследования, Инга Сонессон затрагивает вопрос о связи страхов и агрессивности детей. В частности, она обращает внимание на то, что, поскольку девочкам в нашем обществе разрешено показывать свои тревоги и страхи в большей степени, чем мальчикам, то у них реже страхи переходят в агрессию. Иными словами, сама возможность выразить свой страх, отреагировать на опасную ситуацию испугом, по мнению автора, снижает вероятность запуска защитных агрессивных форм поведения. Таким образом, здесь поднят весьма важный вопрос, касающийся не просто принятия и усвоения негативных личностных образцов и моделей поведения, а проблемы влияния агрессивности телеэкрана на психическое здоровье детей.
В нашем исследовании мы также попытались коснуться этих сюжетов. Так, в ходе опроса мы задавали учащимся вопрос о том, были ли в их жизни случаи, когда их сильно испугал какой-либо фильм или передача. Следует отметить, что лишь менее половины подростков (40,8%) указали, что таких случаев никогда не было. Остальные же зафиксировали, что страх от увиденного на телеэкране возникал у них «в раннем детстве» (45,9%) и еще 13,2% указали на то, что подобные страхи возникали у них «недавно». При этом следует отметить, что девочки гораздо чаще по сравнению с мальчиками указывают на то, что «совсем недавно» они испытали страх от увиденного на телеэкране 19,0% (среди мальчиков – 7,7%). Характерно, что по мере взросления школьники все чаще указывают на те случаи, когда они пугались увиденного на телеэкране «в раннем детстве». Так, если среди семиклассников 41,6% отметили возникновение у себя сильных страхов под влиянием увиденного на телеэкране «в раннем детстве», то в 11 классе таких уже 50,3%. На наш взгляд, эти данные достаточно интересны, поскольку характеризуют особую тенденцию взросления в период подростничества – изживания детства. Это стоит пояснить: по-видимому, старший подросток склонен более дифференцированно относиться к своему прошлому. Для него раннее детство уже в значительной степени «история» собственной жизни, и в этом отношении он склонен к большей идеализации своего детства и себя «как маленького». Семиклассники же более «приближены» к раннему детству, их временная ретроспектива собственного прошлого «короче» и не настолько дифференцирована, как у одиннадцатиклассников.
Не меньший интерес представляют и ответы школьников на вопрос о продолжительности их страхов в связи с увиденным по телевидению. Полученные нами данные показывают, что каждый третий школьник (33,7%) склонен отмечать кратковременный испуг, когда страх после увиденной на телеэкране сцены насилия длится «несколько минут», что свидетельствует о ситуативном воздействии телеэкрана. На страх, длящийся в течение «нескольких часов», указывает практически каждый седьмой школьник – 13,9%. Страхи, возникшие после увиденного по телевизору и длящиеся в течение «нескольких дней», отмечает каждый десятый (9,9%). И наконец, на явные невротические состояния – страхи, продолжающиеся в течение «нескольких недель» и «нескольких лет», – указывают соответственно 2,0% и 1,8%. Следует отметить, что девочки по сравнению с мальчиками склонны гораздо чаще отмечать наличие таких случаев, когда страх от увиденного по телевизору длился несколько минут, часов или дней.
В ходе анализа полученных данных мы попытались проверить гипотезу о влиянии интенсивности телепросмотров на возникновение страхов. И здесь мы получили достаточно неожиданные результаты. Оказалось, что среди детей, уделяющих просмотру телепередач меньше времени, значительно ниже процент тех, кто фиксирует у себя отсутствие страхов в связи с увиденным по телевизору (см.рис.3).

Рис.3. Возникновение страхов у подростков в зависимости от интенсивности ежедневных телепросмотров (%)

Рис.3. Возникновение страхов у подростков в зависимости от интенсивности ежедневных телепросмотров (%)

Приведенные на рисунке данные дают основания высказать два соображения. Так, можно полагать, что интенсивность (длительность ежедневных телепросмотров) ведет к эффекту привыкания к сценам насилия на телеэкране. Поэтому среди школьников, уделяющих ежедневным телепросмотрам более трех часов, заметно выше доля тех, кто отмечает у себя отсутствие страхов по сравнению с теми школьниками, кто проводит у телевизора немного времени. Другое предположение связано с приведенной динамикой о переживании страхов в раннем детстве. Как мы видим, число подростков, испытавших подобный страх, заметно выше среди тех, кто уделяет ежедневным телепросмотрам немного времени, в отличие от тех, кто сидит у телевизора более трех часов. Можно думать, что подобные «травматические» переживания в раннем детстве особым образом влияют на интенсивность телепросмотров, снижая ее.
Специальный интерес представляет и анализ возникновения страхов в зависимости от жанровой специфики телепередач. На рисунке 4 представлены доли школьников среди мальчиков и девочек, отмечающих у себя «частое» возникновение страхов при просмотре телепередач соответствующего жанра.

Рис.4. Фиксация школьниками «часто» возникающих страхов в зависимости от жанра телепередач (%)

Рис.4. Фиксация школьниками «часто» возникающих страхов в зависимости от жанра телепередач (%)

Как видно из рисунка, девочки по сравнению с мальчиками заметно чаще отмечают у себя возникновение страхов. Причем это характерно как для теленовостей и информационных передач, так и для документальных и художественных фильмов. Помимо этого стоит обратить внимание на то, что страхи заметно реже возникают при просмотре художественных фильмов. Иными словами, в том случае, когда телесообщение приближено к реальным событиям, возникновение страхов оказывается более вероятным. И в этом отношении наши данные противоречат исследованию И.Сонессон о том, что подростки в отличие от маленьких детей чаще указывают на возникновение у них страха при просмотре художественных фильмов, а маленькие дети на трансляцию реальных событий. Более того, с возрастом – и эта тенденция достаточно устойчиво проявляется – среди девочек значительно снижается доля тех, кто фиксирует у себя «частое» возникновение страхов в связи с просмотром художественных фильмов (в 7 классе таких 18,0%, в 11-м – 10,3%).
Наконец, последний аспект, которого мы коснемся в данном разделе, связан с анализом особенностей проявления страхов у подростков в связи с увиденным по телевизору. В таблице 1 приведены данные о видах проявления страха среди тех школьников, кто указал на то, что испытывал страхи, связанные с увиденным по телевизору.

Таблица 1.
Виды проявления страхов в связи с увиденным на телеэкране у мальчиков и девочек (%)

Таблица 1.

Как видно из таблицы, наиболее часто страхи связаны с такими проявлениями, как возврат к увиденному, боязнь темноты и ночные кошмары. Особый интерес, на наш взгляд, представляет возрастная динамика изменений различных типов проявления страхов, связанных с просмотром телесообщений. Здесь обнаружены достаточно характерные тенденции, которые специфичны для мальчиков и девочек (см.рис.5).

Рис.5. Возрастная динамика различных видов проявления страха в связи с увиденным на телеэкране среди мальчиков и девочек (%)

Рис.5. Возрастная динамика различных видов проявления страха в связи с увиденным на телеэкране среди мальчиков и девочек (%)

Как можно заметить, с возрастом и у мальчиков и девочек последовательно снижается частота такого проявления страха, как ночные кошмары. Это общая тенденция. В то же время стоит обратить внимание и на гендерную специфику. Так, с возрастом у мальчиков явно увеличивается доля тех, у кого страх, связанный с увиденным на телеэкране, проявляется в мысленном возврате к увиденному. Иными словами, здесь страх особым образом «прорабатывается» подростком, но уже не в сновидениях, как это преимущественно было в младшем возрасте, а на осознанном уровне. В принципе подобная тенденция содержательно коррелирует и с тем, что мальчики чаще, чем девочки, указывают на положительное отношение к сценам насилия на телеэкране. Более детальный анализ показывает, что возврат к увиденному наиболее часто возникает в тех случаях, когда зритель идентифицирует себя с жертвой и при этом он испытывает чувство жалости к положительному герою. Практически каждый второй мальчик-подросток (47,4%), реализующий подобную зрительскую установку, испытывая чувство страха, склонен возвращаться к увиденной на телеэкране сцене. Для сравнения – среди тех подростков, кто идентифицирует себя с агрессором и при этом не испытывает чувства жалости к жертве насилия, возврат к увиденным сценам реализуют лишь 10%.
Несколько иная возрастная динамика изменения структуры проявления страха от увиденного на экране обнаруживается у девочек. С возрастом (как и у мальчиков) переживание сцен насилия во сне у них существенно снижается. Однако во всех возрастных группах среди них достаточно распространен такой тип реакции, как мысленный возврат к увиденным на экране сценам насилия, который выражен лишь у мальчиков-одиннадцатиклассников. При этом следует добавить, что с возрастом среди девочек последовательно увеличивается доля тех, кто фиксирует у себя и такой тип переживаний, как «чувство незащищенности». Это дает основание полагать, что в отличие от мальчиков девочки не избавляются от страха, мысленно проигрывая сцены насилия, а наоборот, у них растет чувство неуверенности и в реальной жизни. Иными словами, если с возрастом как мальчики, так и девочки все меньше переживают увиденные сцены насилия на уровне подсознания (в сновидениях), то на сознательном уровне их поведение отлично: мальчики «овладевают» страхом от увиденного на экране; у девочек же этот страх, характерный при идентификации себя с жертвой, еще более усиливается.
Отношение подростков к сценам эротики. В ходе опроса мы попытались выяснить, как относятся подростки к сценам эротики на телеэкране. Полученные данные показывают, что около половины подростков (48,7%) достаточно безразличны к трансляции подобных сцен – «мне все равно». «Не нравятся» эротические сцены 17,1%. Тех, кому «нравится видеть обнаженные тела», существенно больше – 26,8%. Помимо этого можно выделить специальную группу тех, кто «специально выбирает передачи с большим количеством эротики». Их доля в общей выборке опрошенных составляет 7,4%. Полученные данные позволяют зафиксировать весьма существенные различия между мальчиками и девочками в их отношении к показу эротических сцен на телеэкране (см.таблицу 2).

Таблица 2.
Отношение к показу эротических сцен на телеэкране у мальчиков и девочек (%)

Таблица 2.

Приведенные в таблице данные очевидны. Мальчики по сравнению с девочками гораздо более позитивно относятся к показу эротических сцен на телеэкране. Помимо этого характерна и возрастная динамика. Как среди мальчиков, так и среди девочек с возрастом заметно увеличивается доля тех, кому «нравится» видеть на телеэкране эротические сцены, и в то же время падает доля тех, кому подобные сцены «не нравятся» (см. рис. 6).

Рис. 6. Возрастная динамика изменения отношения к просмотру эротических сцен на телеэкране у мальчиков и девочек (%)

Рис. 6. Возрастная динамика изменения отношения к просмотру эротических сцен на телеэкране у мальчиков и девочек (%)

Помимо возрастной динамики следует обратить внимание на то, что принятие установки на идентификацию с соответствующей позицией – жертва или агрессор – существенным образом влияет на отношение подростка к эротическим сценам. Так, среди мальчиков, склонных идентифицировать себя с агрессором, по сравнению с теми, кто склонен принимать позицию жертвы, значительно выше доля тех, кому нравятся эротические сцены на телевидении. Справедливо и обратное: установка на идентификацию себя с жертвой связана с проявлением негативного отношения к эротике на телеэкране. Подчеркнем, что выявленные тенденции справедливы лишь для мальчиков. И на наш взгляд, это не случайно, поскольку контент-анализ сцен агрессии на телеэкране (как мы отмечали выше) обнаруживает тенденцию снятия культурных табу на проявление жестокости по отношению к женщине. Таким образом, мы видим, что принятие мужчиной позиции агрессора особым образом проецируется и на его отношение к эротическим сценам. Этот факт достаточно значим в культурологическом отношении, поскольку фиксирует особые трансформации представлений подростка об интимных взаимоотношениях мужчины и женщины.
В последнее время проблема агрессии на российском телевидении обсуждается достаточно остро. При этом отмечается, как правило, отсутствие реальных исследований о влиянии сцен насилия на телезрителя. Понятно, что приведенные в нашей статье данные не отвечают на многие вопросы. Здесь необходимы более глубокие исследования. Однако нам представляется важным обратить внимание читателя на полученные нами результаты, поскольку они связаны с особым возрастным этапом подростничества, когда проблематика социализации обнаруживает себя наиболее остро.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru