ТЕОРЕМА СОЦИУМА

Уходящая натура

Главными героями советской цивилизации
были не вожди и массы,
а обычные люди, учившиеся выживать

Отшумели споры сторонников социализма и капитализма – сегодня, кажется, они никому не интересны. В сферу профессиональных занятий смещаются и споры о природе не социализма вообще, а того реального социализма, в котором наша страна провела семь десятилетий; для молодых эта тема вообще сугубо историческая, а история в виде теоретических схем не слишком привлекательна...

Молодые с детства предпочитают книжки с картинками и рассказами о жизни скорее людей, чем народов. Поэтому любовь и смерть египетской царицы Клеопатры – сюжет куда более захватывающий, чем судьба диктатуры пролетариата в ее реальном российском исполнении, хотя под колеса этой самой диктатуры непременно попал кто-нибудь из родственников современного читателя.
Не надо снисходительно улыбаться низменным вкусам толпы, она по-своему права: любовь и смерть, может быть, самое важное в любой истории – и Древнего Египта, и страны победившего социализма. Впервые узнав о сталинском терроре, я была потрясена не столько даже его чудовищной жестокостью и изощренностью, сколько тем простым обстоятельством, что в нем и рядом с ним великое множество людей любили и ссорились, рожали, покупали пальто и сто граммов колбасы, радовались весне и пели песни.
Я уверена, что понять уходящую натуру реального социализма можно, только пристально вглядываясь в жизнь этого множества простых людей во всех ее подробностях и бытовых деталях.
Например, только вглядываясь в толщу обыденной жизни, можно нащупать один из механизмов выживания в трудных условиях нищеты и тотальной зависимости от воли начальства: превращение трудового коллектива, с одной стороны (со стороны власти), в рычаг управления трудящимися, с другой (со стороны самих трудящихся) – в инструмент распределения трудовых усилий и благ по принципу “максимально возможный объем благ при минимальных усилиях” (универсальный закон выживания), а также в инструмент давления на начальство и шантажа изменением уровня трудовых усилий. Распределение вечно дефицитных ресурсов все больше сосредотачивалось на рабочих местах: начиналось с квартир и мест в детских садах, путевок в дома отдыха и медицинской помощи, организации культурного досуга и занятий спортом, а закончилось в восьмидесятые годы, когда дефицит стал тотальным – распределением мяса и колготок. В ответ трудящиеся граждане, наделяя сам процесс распределения шекспировскими страстями, одновременно объединялись в противостоянии всем и всяческим начальникам, которых не без оснований подозревали в стремлении взять с них побольше, а дать поменьше. Шекспировские страсти бушевали и вокруг постоянного пересмотра норм выработки, а штурмовщина оказывалась выгодной всем. Это поле взаимоотношений власти и граждан было как минимум не менее, а, наверное, более значимо, чем террор: страхом и принуждением можно заставить людей работать бесплатно, но нельзя заставить их работать хорошо и толково.
Превращение истории советского периода в черно-белое поле борьбы Добра со Злом абсолютизирует отношение человека и власти. От того, что мы поменяем знаки, которые всегда расставляются в соответствии не с Истиной, а с представлениями о ней автора, от такого переворачивания плюсов и минусов картина практически не меняется, ничего нового мы в ней не увидим. На самом деле история – любая история – в определенном ракурсе действительно есть поле борьбы Добра со Злом, только фронт проходит не через эти отношения человека с властью, а через самого человека и отношения его с другими людьми (что, разумеется, не снимает ответственности с властей, которые тоже, между прочим, состоят из человеков).
Всеобщее охлаждение к глобальным схемам и моделям прошлого совпало с общемировым сдвигом исторической науки к мелким подробностям жизни, составляющим саму ткань истории. И опять-таки все началось не с изучения обыденной жизни предыдущего поколения, а с далекого Средневековья, с попытки вступить в живой диалог с человеком, жившим несколько столетий назад. Мы знаем, что он ел и пил, как представлял себе устройство Вселенной, чему смеялся и от чего плакал, что и кому оставлял в наследство. Мы с изумлением узнали, что он совершенно по-другому, чем мы, представлял себе течение времени и в отличие от нас вовсе не был устремлен в будущее.
Почти ничего этого мы не знаем о людях нашего недавнего прошлого. Разрозненные и противоречивые свидетельства не складываются в целостную картину, и концы не связываются с концами. Академические исследователи прячутся за констатацией двойственности самой природы тоталитаризма, окончательно все запутывая: например, попробуйте объяснить современному молодому человеку, в начале девяностых только пошедшему в школу, а то и в детский сад, как доносы, которые полстраны писали на другую половину, сочетались с восторженным энтузиазмом, трудовым и военным героизмом...
А историки между тем свидетельствуют, что материалов о подробностях быта, о частной жизни обычных людей сохранилось тем меньше, чем ближе к нашим дням. В стране всего два-три архива, собирающих подобные материалы, и у них, как водится, нет денег. Да и самих материалов мало: люди предпочитают не вести дневников, которые каждую минуту могут стать свидетельством контактов с врагом народа, да и сама привычка вести дневник сохранилась не у многих. Уничтожали фотографии, письма, документы, уничтожали сознательно, из небрежного равнодушия или просто из-за невозможности заводить и хранить архив на скудных жилых метрах.
Говорят, мы расстаемся с прошлым смеясь. Не знаю. Мне кажется, смех – это еще зависимость от прошлого, это процесс смены знаков, плюса на минус. Я думаю, мы расстаемся с прошлым, когда начинаем его описывать как этнографы. Это взгляд не изнутри, а снаружи, всегда взгляд на Иное. Например, взгляд питерского культуролога Ильи Утехина на коммунальную квартиру – с описанием территории, привычек, нравов и представлений населяющих это специфически советское пространство людей. Социолог Лев Гудков считает, что в нас, сегодняшних жителях отдельных квартир, во многом сохранился менталитет выходцев из советских коммуналок и что именно это обстоятельство мешает многим из нас включиться в новую жизнь. Но сам факт появления такой чисто этнографической работы, как утехинская, по-моему, говорит о том, что натура уходит...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"