Антология тени

СОЛНЕЧНЫЙ ДЕНЬ В ВЕНЕЦИИ. МАРТИН ХЕНРИ

Помните рассвет над рекой? Огромный шар солнца выкатывается прямо из затаившей дыхание воды. Принимаются тренькать о своем как будто счастливые козявки, трепещут камыши. Дымчатая, нежная, первозданная вода. А мост! Он перекинут на счастливый берег. И идти по нему должно быть легко. Но идти некогда. Когда открывается такая картина, почему-то всегда нужно уходить. Уже ждет автобус или электричка. Нельзя войти внутрь.
Но и не уходя нельзя войти. Можно постоять и посмотреть еще пять минут. Или целый час, опоздав на электричку. Все равно взгляд будет со стороны, как на настоящую станковую живопись. Даже если перейду по мосту на тот берег. Даже если погружусь в реку по горлышко. Наступит вечер (уйдет последняя электричка), а я останусь наедине со своей тенью, и мне покажется, что день и чувства растрачены впустую – на бесплодное томление. Поманили, показали дверь, за которой сад (Алиса Кэрролла глядит в замочную скважину. Скоро ей тонуть в своих слезах). Но не впустили! Не дали прикоснуться, не позволили быть причастной.
Я замечаю, что не одна на этом берегу. Еще человек стоит на мосту. Он весь в золотой закатной дымке. Согретые за день доски моста нежат его ноги медовым теплом, вода радостно сияет его взгляду, чистая лазурь венчает его темя. Я вижу его внутри картины, и мне кажется, что его – впустили, он – причастен. А он – поэт, и он думает так:

Неужто день уже кончается,
Ведь только встретил я его.
Из-за стола встаю в отчаяньи,
Иду не вижу ничего.
А все смиреньем обозначено –
Деревья, тропки и мосты.
На что душа моя потрачена
Пред этим миром полноты?
На что, создание невечное,
Потратил я слепящий день –
На то, чтобы холодным вечером
За мною шла моя же тень?

Григорий Корин

Он тоже наблюдатель и не может прикоснуться. Но если он заметит меня, ему покажется, что это я внутри картины и владею раем.
Прекрасный пейзаж иллюзорен, как образ, воссозданный посредством электронной трубки на экране. Море реальное так же недоступно, как море, плещущее в телевизионном ящике. И даже море телевизионное – в большей степени море, потому что от этого моря не отвлекают сиюминутные проблемы – холод и голод, палатки и рюкзаки, билеты и регистрации (если в Крыму), автобусы и поезда. Море, прихлынувшее через телеэкран, – обрамленное, как картина или повесть.
Огромную иллюзию строит природа посредством своих эффектных картин. Ей зачем-то нужно иногда манить и дразнить. А мы поддаемся на обман ее безупречной живописи. Теоретически зная, что внутри райской картины действует «закон естественного отбора», что у козявок и птичек жизнь далеко не безмятежная, все равно верим в покой и счастье, пока длится взгляд... Природа настаивает на нашей непричастности и несбыточности, на своей значительности и полноте. Желание причастности и осознание ее невозможности становятся основной окраской переживания природы. А зачем она показывает эти фокусы, по злому ли, доброму умыслу – я не знаю. Не знают этого и школьные учительницы. Не знают профессора вузов. И оттого, что этого не знает никто, меня берет оторопь на рассветном берегу. И я вечно буду опаздывать на электрички, пытаясь разгадать загадку розового шара. И на последнюю тоже, наверное, опоздаю.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"