НЕСЛУЧАЙНЫЕ ДИАЛОГИ

«Я вышел обалдевший от музыки, от того, как сочиняют на ходу, легко, из пения птиц»

Интервью с композитором Андреем Петровым

Николай Крыщук. Андрей Павлович, хочу начать со строчек Пастернака, в которых и содержится, вероятно, первый вопрос. Помните?

Так начинают. Года в два
От мамки рвутся в тьму мелодий,
Щебечут, свищут, –
а слова
Являются о третьем
годе.

То есть жизнь начинается все же с мелодий…
Марина Ланда. И с мамки.
Н.К. Да. Как человек пишущий, я могу до какой-то степени представить себе и описать, как являются слова. Но как происходит это погружение в «тьму мелодий», особенно если речь идет не просто о ребенке, но о будущем композиторе? Как это произошло у вас? Действительно ли в детстве? Помог какой-то случай или и правда мама заставила?
Андрей Петров: Вначале это были просто занятия музыкой. У меня были интеллигентные родители, так или иначе связанные с искусством. Через Академию художеств, через Эрмитаж, через дедушку, который, кстати, делал облицовку татарской мечети. Он работал также над оформлением гостиницы «Националь» в Москве, Ярославского вокзала, Третьяковской галерии… Мама – художница, ее сестра тоже художница, третья сестра занималась в Эрмитаже античным искусством, а брат – композитор. Он эмигрировал из России в двадцатые годы. Но в квартире, где мы жили, оставались пианино, ноты, флейта и скрипка, на которой я и стал заниматься. Мама считала, что я должен получить хотя бы начальное музыкальное образование. Но пробовать сочинять музыку я стал значительно позже, уже где-то в четырнадцать лет. А так лет с восьми я учился играть на рояле. Потом мне это быстро надоело (я и сейчас владею этим инструментом вполне посредственно), и я перешел на скрипку.
Н.К. Андрей Павлович, и все-таки: это была больше воля родителей или она просто совпала с вашим желанием, уже какие-то музыкальные муравьи внутри шевелились?
А.П. Я бы не сказал, что это была воля. Просто мне предложили, а я охотно согласился. Я уже и до этого подбирал какие-то популярные мелодии на рояле. В основном песни, которые звучали по радио.
Н.К. Существует известный закон, который доказывает, что человек не может ответственно объяснить начало творческого импульса. Пушкин не знает, почему именно эти два слова встали рядом, Микеланджело – почему он ударил именно в этом месте по камню. Мы, по существу, требуем от вас невозможного. И все же: вот начали сначала подбирать услышанные мелодии, потом сочинять свои. Почему? Что вы при этом чувствовали? Можете вы это попытаться проанализировать хотя бы сейчас, задним числом?
А.П. Возможно, дело в том, что я то ли не хотел, то ли просто стеснялся петь. Между тем все вокруг что-то напевали, мурлыкали. Ну я и стал делать то же самое, только на инструменте. Извлекать звуки. Наверное, вполне подсознательно.
Вообще в юности я не собирался становиться композитором, хотел быть писателем. Все решил случай. Однажды я попал на фильм «Большой вальс» об Иоганне Штраусе. Это был настоящий шок. Я вышел обалдевший от музыки, от того, как сочиняют на ходу, легко, из пения птиц. Кругом обворожительные женщины, успех, и вся Вена танцует. Вот кем я должен быть! Те час пятнадцать, которые шел фильм, все во мне перевернули. Я решил стать композитором и, не окончив школу, не получив аттестат зрелости, через два месяца после окончания войны поступил в училище имени Римского-Корсакова.
Н.К. Андрей Павлович, расскажите, пожалуйста, какая у вас была семья, какие в семье были отношения, как вам вообще жилось в детстве? И где?
А.П. На Васильевском острове, на 4-й линии между Большим и Средним. Мама еще продолжала заниматься в академии, потому что, вероятно, из-за моего рождения у нее этот процесс затянулся. Папа был врач-хирург. Но познакомились они в студии художника Матюшина, потому что папа тоже немножечко рисовал. Мы занимали одну комнату в тридцать метров.
М.Л. Это была коммунальная квартира?
А.П. Через площадку была квартира моего дедушки. Но когда в 33-м его выселили, началось уплотнение. Однако удалось сделать так, что в одной комнате жил я, в другой – мамина сестра с двумя детьми, еще две комнаты занимал брат папы с женой и сыном. Только в последнюю комнату подселили чужих. Так получилось, что в этой коммунальной квартире жили практически все родственники. Поэтому атмосфера, я думаю, особенно если учесть условия жизни в коммуналках 30-х годов, была очень дружественной.
Н.К. Кем же вас числили в классе? Ведь у каждого, особенно в детстве, своя роль: силач, умник, отличник, прилипала… Должно быть, вам в детстве было трудно вписаться в компанию сверстников.
А.П. Я существовал как-то сам по себе. Что-то похожее на то, о чем писал Олеша: когда все мальчишки дрались и курили, я читал книги. Дело еще в том, что моя эрмитажная тетя стала в эвакуации заведующей библиотекой, а у меня как раз началась пора запойного чтения, и я очень много времени проводил в библиотеке. Там, кстати, были книги, которые в Ленинграде уже были изъяты. «Одесские рассказы» Бабеля, например, Кольцов. Многие книги были даже не разрезаны. А вообще я прочитал там все, что мог, от «Капитала» Маркса до Мопассана. Но самое большое впечатление тогда на меня произвели Грин и Паустовский.
Н.К. Значит, закваска у вас была романтическая. Несомненно. Потому что «Одесские рассказы» – жесткая, но романтика, не говоря уже о Грине и Паустовском. Это и есть ключ к вашему мелодизму?
А.П. Не знаю, как насчет мелодизма, но что в основе у меня романтическое восприятие жизни – это точно. И до сих пор, когда я смотрю какие-нибудь жестокие фильмы или спектакли с натуралистическими сценами, я думаю: но ведь все это можно было как-то поднять. Ведь даже в смерти есть какая-то щемящая красота...
Так получилось, что в первые годы после окончания консерватории я писал музыку к фильму «Человек-амфибия», к спектаклям «Бегущая по волнам», «Ромео и Джульетта», где играла юная Алиса Фрейндлих, к спектаклю «Антуан де Сент-Экзюпери».
Музыка к «Человеку-амфибии» стала тогда очень популярной, и мне, естественно, посыпались предложения. Одним из первых было предложение Михалкова-Кончаловского написать музыку к фильму «История Аси Клячкиной». Я с ходу отказался, потому что почувствовал, что это что-то не из моего существования.
Работа для фильма накладывает определенные ограничения, но и в пределах этих ограничений существует очень большая свобода. Данелия учил меня писать музыку, которая была бы над фильмом и в то же время являлась его музыкальной карточкой.
М.Л. А бывало так, что вы отказывались от какого-то фильма или спектакля, а потом сожалели об этом, увидев результат?
А.П. Конечно. Например, фильм «Братья Карамазовы» с Пырьевым. Потому что до этого с ним был довольно плохой фильм «Свет далекой звезды». И вообще я подумал: как это Пырьев, который до этого снимал фильм «Свинарка и пастух», будет снимать Достоевского. А фильм тем не менее получился вполне достойный.
Н.К. А как же при такой разборчивости, простите, вы иногда пишете совершенно, на мой взгляд, гениальную музыку на вполне посредственные тексты?
А.П. Я вам объясню, это очень просто. До «Служебного романа» я все песни – и «Нам бы, нам бы», и «Голубые города», и «Я шагаю по Москве» – писал до создания текста. Это были все подтекстовки.
М.Л. А «Здравствуй, ах, здравствуй, и больше нет слов»?
А.П. Тоже подтекстовка.
М.Л. Но ведь обычно происходит наоборот: композитору дают текст. Почему у вас так сложилось?
А.П. Возможно потому, что я сам никогда не пел. Если и пропевал свою мелодию, то про себя.
Н.К. Однажды я услышал по телевизору какую-то мелодию и сказал: «Кажется, это Петров». На что мой сын, который сам пишет песни, возразил: «Ты что? Петров же чистый мелодист!» Что такое мелодизм: знак качества или некая особенность?
А.П. В лирических песнях действительно важна прежде всего мелодия. Возьмите те же «Подмосковные вечера» Соловьева-Седова: существует огромное количество переводов, а значит, и вариантов текста, а мелодия остается. А вот Высоцкого, например, перевести невозможно: в его песнях музыка и слова отдельно существовать не могут. В рок-музыке то же самое.
Н.К. А в джазе?
А.П. В джазе как раз нет.
М.Л. Андрей Павлович, дети, которые у меня занимаются в музыкальном театре, посмотрев последний конкурс «Евровидение-2001», пришли ко мне и сказали: «Марина Анатольевна, но ведь это музыкальный конкурс! А музыки-то здесь и нет». Об этом сейчас много говорят и пишут, что за последние тридцать лет в эстрадной музыке ничего фактически не сделано, что пик был в 70-е годы. Почему это произошло? Почему последние тридцать лет не только не открыли ничего нового, но произошел регресс? А может быть, это переход в другое качество?
А.П. Я думаю, все-таки произойдет возврат, и даже довольно резкий возврат к мелодизму, но в какой-то новой одежде. Вот тот человек, который найдет это нечто новое…
М.Л. Тот совершит революцию.
А.П. В какой-то мере да. Потому что ритмы уже подкладывали самые разные, этот путь исчерпан. А самые простые даже мелодии бесконечно богаты. Мелодии в 70-е годы очень усложнились. Не только рок, но и какая-нибудь американская попса. Эти песни запомнить довольно трудно. Поэтому возврат к простым мелодиям. Но что-то непременно должно быть новое. Может быть, какой-то новый расклад между голосами, я не знаю.
М.Л. У вас так не бывает, что вы слышите песню, одобренную критиками, признанную публикой, а она вас раздражает?
А.П. Я могу сказать только одно. Я добросовестно прослушал весь прошлый и позапрошлый конкурс «Евровидения», и те песни, которые вошли в первую пятерку, показались мне недостаточно яркими, недостаточно оригинальными. Но они отвечали каким-то сегодняшним модным течениям. А те, которым я поставил высокий балл, – они были отброшены. Как, например, песня Пугачевой «Примадонна». Красивая песня, хорошая мелодия, но старомодная.
Когда появляется что-то действительно новое, это все слышат. Как, например, «Битлз» или Меркури. Но такого сейчас нет. Сегодняшнее увлечение рэпом связано прежде всего со словом, по большей части сленговым. Это разговоры под ритм, слегка интонированные.
На Западе говорят, что у нас есть хорошие рок-группы, но в музыкальном отношении они уступают западным. Потому что там не понимают слов. А вот когда появились в джазе Армстронг и Фицджералд, важны были не столько слова, сколько голос, мелодия, звук какого-нибудь инструмента, например, трубы.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"