ДЕНЬ УЧИТЕЛЯ

Журнал без права передачи

Посвящается памяти моих учеников
Карины Кардановой, Андрея Стецика и Максима Суязова

Эпиграф должен быть вывернутым.
Тогда он становится постфактумом.
Я остаюсь.
Из письма к О.В.

Живите весело, всем привет.
Максим Суязов

У этой истории было другое посвящение и другое начало.
...Залежи бумаг уже не то чтобы разобраны, но хотя бы пересмотрены. Смысл поэтического предостережения Пастернака “не надо заводить архивы, над рукописями трястись” устало померк перед обаянием открыток, писем и просто листочков с малопонятными человеку постороннему фразами. В душе образовалось приятное ощущение сентиментальной грусти, что греха таить, часто полезное в момент творчества. Оставалось в ближайшее время подпустить строгости по отношению к самой себе, чтобы умиление и созерцательность сменились наконец продуктивным действием. Только через три дня стало ясно, что я никогда уже не смогу написать обо всем так, как теперь надо было бы написать...
Через три дня хоронили Макса. Максима Суязова. Маугли.
Много молодых людей в черном встречаются на детской площадке недалеко от школы, чтобы спустя несколько часов сквозь ослепительный июльский день нести гроб товарища.
Восторженным чувствам не место на кладбищах. Но помню, я гордилась своими выпускниками: они держались с тем скорбным степенством и достоинством, какое на похоронах и поминках не многим взрослым по силам. А за поминальным столом, который, знаю точно, по особому знаку судьбы накрыли в школе, мы были Учитель и Ученики. И три тетради с записями выпускников – они-то сами давно называют их Журналом – действительно стали Журналом с большой буквы. Потому что не будь их, не сохранилось бы листов, заполненных неровным почерком Максима.
То, что было случайностью, стало, как водится в таких случаях, знаком. Завещанием неугомонного, неуловимого Макса: “Живите весело, всем привет”.
Теперь мне никогда, наверное, не повторить своей традиционной шутки: сердясь на кого-то из учеников, я часто говорила, что прибью, если, конечно, у того есть брат или сестра. “Теперь я начинаю понимать, почему я еще жив. Ведь, по принципам многоуважаемой О.В., убить можно только не единственного ребенка в семье, а я один”.
“Вы не правы, О.В., осознайте это”. Это уже о другом. Но я осознаю. Он пишет, что я ругала его за мокрые кеды и обозвала “жмотом и корыстным типом”. Я пишу: “Маугли предпочел мне... Музу. Наверное, она хороша собой и добра”. О чем это я?.. “Какой я красивый, добрый и заботливый! (Тема для размышления О.В.)”. Это из другой записи и опять о другом.
“Моя последняя запись в этом журнале”. Это не последняя. Это не о смерти. Но теперь уже и о смерти. А у меня еще есть возможность не верить: “Мы обязательно Вас найдем. Джунгли зовут, и Маугли возвращается”. Это о данном мной прозвище и о нашем нелитературно зеленом кабинете. “Я сказал: “Может быть!” Это тоже о другом, но теперь и о тщетности даваемых обещаний.
“Пишите в Журнал Посещений. Может быть, нас всех будут помнить только потому, что мы в него писали”. Записано мной: как-то была недовольна тем, что приходящие охотнее балуются чайком и болтают, чем заносят в Журнал свои мысли. Это не пророчество. Я просто призывала всех к установленному порядку...

Явление Журнала

Вот что бывает на свету.
Галя Лепилина

Сочинение на тему “Здрасьте, милый педагог”.
Сережа Краснов

Кстати, это хороший повод увидеться.
Катя Левянт

Бред – такое дело, что захватывает.
Из письма к О.В.

Странно думать, но Журнала не было. Впрочем, когда-то не было даже земли и неба. Не было ничего, о чем бы можно было говорить и писать. Ни учителей с их учениками, ни учеников с их оценками. И самих оценок не было тоже. Поэтому ни об одном явлении нельзя было сказать точно, хорошо оно или дурно.
“На пути исторического развития момент его возникновения безнадежно затерялся в дебрях прошлого”, – витийствует Егорка Жуков на предмет происхождения кабинета, где Журнал проводит большую часть года. Но я, по праву Матушки Основательницы и Хранительницы Журнала, использую эти строки не по назначению. Как не совсем по назначению ровно пять лет назад была использована Книга учета – теперь пухлая тетрадь с утерявшими первоначальный цвет страницами, волнящимися краями и листами, которые не вываливаются единственно из товарищеской привязанности друг к другу. Это Первый Том Журнала Посещений. Теперь мы дописываем Третий. А это значит, что пишем не много и не мало, не часто и не редко. Рисуем слова и картинки в сей “рукописный памятник” и иногда ищем логического объяснения гениальной простоте происходящего. “Приятно прийти и прочесть знакомые имена замечательных людей, их приветы к другим замечательным людям” (Егор Андреев-Платонов). “Кто-то сажает деревья в память о себе, а я исписываю этот дневник” (Маша Марченко).
Если любезному читателю до сих пор еще не понятно, о чем это я, то представьте, что вы учитель литературы. И к вам довольно часто наведываются ваши выпускники, коих минимум два года вы с переменным успехом принуждали чувствовать Лескова, Блока, Достоевского, Пильняка и проч. К вашим выпускникам иногда как-то вдруг добавляются не ваши. И их общее желание играть и говорить с вами решительно не хочет мириться с тем, что учитель, собственно, на работе и толкует о Лескове и Блоке кому-то следующему. Тогда вы выбрасываете руку для приветствия, обнимаете вошедших глазами, а потом знаками предлагаете две полезные в таких случаях вещи – электрический чайник и Журнал. А пока гости где-нибудь за последней партой выбирают между тем и другим, получаете возможность безбоязненно учительствовать. Позже вы читаете обмененные на ваш чай строки, ожидая от посетителей письменных философских откровений, и обнаруживаете, например, нарисованный чайник “Tefal” с актуальным, особенно по зимнему времени, советом: “Думай о теплом” (Саша Чернова).
Спешу дополнить к вышеизложенному следующий факт: в Журнал пишут очень многие, но не все, а почти всегда только те, кого вы считаете своими Учениками. Хотя этот отбор осуществляется, пожалуй, вне вас. Иначе как еще объяснить, что пишущие ничуть не лучше не пишущих...
Теперь вы знаете многое и можете наконец выразить свое мнение. Чтобы облегчить эту задачу, воспользуйтесь фразой Кузьмича (для вас – Сергея Кузнецова): “Надо лечить голову”. Если цитата из неизвестного автора вас по каким-либо причинам не устраивает, предлагаю заглянуть в Первый Том и освежить в памяти творчество группы “Несчастный случай”: “Если Отчизна тебя не просила, зачем ты полезла в траншеекопатель”. (Суров ко мне Максим Майорец, ох суров.)
А еще мы теряли Журнал: так хорошо я спрятала его однажды от чужих глаз. Нашим спасителем оказался Олег Глембовецкий, а уже упомянутая Шура Чернова завершила эпоху поисков афоризмом: “Тем, кто теряет Журнал: “Береги честь смолоду!” (А.С.Пушкин). К Дню нахождения Журнала. 09.07.98)”.
Признаюсь также, что записи накапливаются то очень медленно, то очень быстро. Часто я просто отмечаю в конце дня имена тех гостей, кто ухитрился избегнуть письменных заданий. Иногда и вовсе устанавливается эпистолярный штиль: “Посещаемость, можно сказать, неудовлетворительная” (Кузьмич). Тогда Матушка Хранительница показно дует губы, обещая вычеркнуть отступников из “списка своих учеников”. И образумиться ей помогают только последующие предостережения и просьбы. “Даже не думайте никого вычеркивать!” (Стас Смирнов). “Вам без них будет очень-очень-очень-преочень плохо” (Митя Воробьев). “Не забывайте нас, мы этого не заслужили” (Вита Южакова).
Впрочем, Книга живет своей собственной жизнью. Сама гордится и радуется: “Представители местной флоры и фауны приятно удивят и развлекут вас” (Егор Жуков). Разражается критическими замечаниями: “Первый Журнал был лучше. Наверное, тогда лучше думалось” (Тереза Туманян). “Такое впечатление, что люди разучились писать. Хотя бы крестики ставьте, а то общество вас забудет” (Лена Леонтьева). А вот так выглядит недоумевающе-грустное выражение страниц журнала: “Давно меня не читано здесь” (Катя Левянт).
“Момент его исчезновения безнадежно затерялся в дебрях будущего”. Моя всегдашняя слабость к кольцевым композициям возвращает нас к началу главы. (Похвалите Жукова: он неплохо поработал с категорией времени.) Как и все в этом мире, Журнал существует лишь затем, чтобы изжить или пережить себя. Дописывая Третий Том, заглянем в конец второго: “Да! Чисто физически Журнал закончился. А кого это остановит” (Катя Левянт). “Пишите то, что не смогли сказать друг другу в свое время”. Согласитесь, тема, предложенная Машей Заикиной, переносит бытие Журнала в область вечности. И очевидно, что пока он еще наполняется буквами и знаками, Учителю не придется почивать на лаврах, так как “все последующие и прошлые ошибки целиком и полностью на совести...” (Паша Кинчиков). Но если мне суждено когда-нибудь увидеть последнюю страницу Последнего Журнала, то я заранее записываю на нее слова добрейшего Кузьмича: “Антракт, негодяи! (В смысле перемена.)”

Таланты и поклонница

Ах!
Ксения Наумова

Часто мне кажется, что почти все мысли в Журнале – мои. Просто я – о расторопная молодость! – не успела записать их вовремя. Поэтому с усердием мелочной зависти утешаюсь тем, что узурпирую права Матушки Основательницы и Хранительницы Журнала, а также, самовластно подводя итоги сочиненного за год, учреждаю различные номинации и распределяю по ним премии: “признательность О.В.” и “возможность писать дальше”.
Схлопотать такую премию можно, например, за оптимизм (“Сотрясение мозга. Но это так – мелочь” (Леша Барсуков); многоплановость (“Привет от диалектики души и чистоты нравственного чувства” (Дима Батурин); человеколюбие (“Мы сами себя очень любим” (Алла Тедеева) или вот памятливость (“Тетку не забываю” (Сергей Смирнов).
Особенно отрадно, что все вышеперечисленные номинанты нарабатывали в свое время только на банальнейший “трояк по литре” в каком-нибудь из полугодий, а то и вовсе в году. Продолжим цитировать троечников. Кузьмич в очередной раз угодил О.В. и был отмечен за близость к Ее кулинарным пристрастиям: “Хочу шашлык!” Егор Жуков – за увековечение бессмертных фраз все той же О.В.: “Вам, мальчик, просьба молчать”. Маша Марченко – за самое непростительное заблуждение: “Мне не хотелось здесь появляться потому, что мне мало кто может обрадоваться”. Антон Гусев – за лучшее высказывание о моем кабинете: “Тринадцатый кабинет – пристанище для заблудших душ”.
Стоит сказать, что этот номер – особая тема записей. Сестра Маши, Катя Марченко, мистике чужда вовсе: “Я же не переживаю, когда тринадцатого отмечаю свой день рождения”. А ее одноклассник Тоша Ким, хоть и именуется Чехонте, но, видно, неравнодушен к последней главе “Героя нашего времени”. Однако оценен по заслугам, так как продемонстрировал глубину интерпретации символики числа “тринадцать”: “Вот как, это, наверное, рок, судьба, фатум”.
В общем, задумайтесь, коллеги! Троечник – воистину алмаз неграненый. И если это, с позволения сказать, молоко, то каковы же... Впрочем, дальше вы помните.

Что в имени тебе моем

Все буквы “я”, оставленные в тексте вместо других,
нужных и не очень, прошу за ошибки не считать,
т.к. это проявление личности.
Кузьмич

Трудно быть первым среди равных, но приятно.
Володя Филин

Хорошо быть ангелом. Тихо, спокойно.
Сережа Краснов

Солнце моё... Ё-моё.
Паша Кинчиков

Как любит говорить нынешняя молодежь, “радуют” меня эпиграфы. На уроках я обычно сообщаю, что они “вводят произведение в контекст мировой культуры”. Представьте, какое, наверное, автор испытывает торжество, когда по его прихоти достаются из вековой пыли одни имена и оставляются втуне другие. Он наслаждается своим правом Творца сейчас, чтобы кто-нибудь когда-нибудь выбрал и воскресил его собственную строку. Я же (оправдание это да будет прочитано всеми, касавшимися страниц Журнала) лишь смиренно могу благодарить цитируемых здесь и утверждать, что не упомянутые по моему недомыслию писали даже больше и лучше первых.
Хоть я и зовусь Матушкой Хранительницей Основательницей (редко забредающие к нам деликатные люди даже добавляют к этому титулу эпитеты наподобие “премногоуважаемая”), в широких кругах скорее известна просто как Оксана Вадимовна, О.В. или Тетка (два последних варианта придуманы самим автором и поэтому доставляют ему особое удовольствие). Любителей замерять длину дистанции между учителем и учениками прошу пропустить последующие несколько строк. Ведь в журнале “хозяюшки приюта № 13” есть и другие определения: Аксана Водимовна; баба Ксюша; Ксюх, у которого папа Вадик; Вадим Оксановна и т.д. (Воспользуюсь-ка я, пожалуй, гневной репликой Тани Козловой: “Меня абсолютно не устраивают сложившиеся отношения”.) “Оксана Вадимовна, ваше существование примиряет меня с этим миром” – комплиментарные фразы, подобные тем, что узким летящим почерком рисует выпускник МАРХИ Егор Андреев-Платонов, увы, нечасты...
Чтение Журнала приучает к осторожности: конец фразы может быть не так хорош, как начало. Выясняется, одноклассницы Юля Мовлянова и Лена Еремина обнаруживают в моем кабинете: первая – “до боли знакомую, милую, но угрожающую физиономию”, вторая – “самую умную, самую добрую, красивую, вредную и верную учительницу”. Андрей Педченко, каковой, по его признанию, “с глубоко глубочайшей философии перешел на уфологию”, и вовсе, думается, не находит во мне должного набора человеческих черт: “О.В., признайтесь наконец, откудова же Вы?” Рядом с Андрюшиными записями изображена жуткая голова инопланетянина. Наверное, не стоит обращать на нее внимания: ведь нарисовали же однажды Маша Шляхова и Наташа Федотова кошку с припиской: “Это не О.В.”. Хотя зоологическая тематика, не скрою, предпочтительнее уфологической. “Вы похожи на весеннюю птичку. Вы такая же неунывающая, маленькая, храбрая” (Галя Лепилина). Катя Писковая, как и Галка, знает меня больше десяти лет, поэтому к ее мнению, хочешь не хочешь, тоже приходится прислушиваться: “Вы похожи на птицу, а может быть, на котенка”.
Тем, кто застает меня сердитой, уставшей или разболевшейся, я старательно объясняю, что вчера (с утра, в начале четверти и т.п.) выглядела намного привлекательнее. Однако перо гостя бесстрастно фиксирует данность. Чего только стоят рисунки, изображающие всклокоченного монстра, принимающего зачет.
Но все-таки, наверное, в первую очередь Журнал существует для того, чтобы мы не забывали, как когда-то были молоды и счастливы. “Нарисуйте хорошее настроение” (Ира Корецкая), удивитесь “О.В. поет и танцует?!” (Лена Леонтьева) – и это пребудет с вами всегда. “Это все равно, что... вечность, по выражению Раневской” (Ксения Наумова).
И даже желание приходящих видеть своего учителя прежним, радостным, без новых морщин и вздыбленных сединой волос объясняется поэтому не только и не столько симпатией, сколько предчувствием того, что его молодость, как ни странно, есть условие сохранения собственной. “Вы не изменились, и это, думаю, обрадовало меня больше всего” (Катя Марченко). “Приятно заметить, что время идет, а здесь ничего не меняется” (Вита Южакова). “Есть что-то, что уходит безвозвратно, но есть нечто, что всегда остается прежним, может быть, даже если мы этого не замечаем” – трогательная, светлая иллюзия Гали Лепилиной, тревожимая голосом рассудка: “Представляете, если мы не замечаем, как меняемся...” (Маша Заикина). Что ж, дети, мы меняемся вместе, а это значит, почти не меняемся. К тому же Пашка Кинчиков обещал: “Восемнадцать лет – это срок почти пожизненный”. Поэтому в будущее стоит глядеть без страха, да и терпением для общения друг с другом нужно запастись всерьез: “Интересно, что будет, когда мы придем сюда лет через 10, а через 100 лет?” (снова Лепилина). Поживем – увидим... Главное, помните: “Вам идет молодость” (Катя Левянт).

Под управлением любви

А куда любовь, обожание прикажете девать? А? Не слышу!!!
Игорь Загорский

Главное в этой жизни – не сказать что-нибудь новое, а сказать что-то приятное.
Марина Касымова

Думайте меньше, больше любите.
Таня Хамыженкова

Целую всех, кого люблю, обнимаю всех, кто любит меня,
и подмигиваю всем, кого я знаю (и даже если не знаю, тоже подмигиваю).
Женя Жорнист

Всем привет, кто помнит и любит меня (а также тем, кто забыл и разлюбил).
Сабина Авшалумова

Кого любила – люблю. Кого не любила – забываю.
Маша Заикина

Любить людей – это совсем не сложно.
Катя Писковая

Уроки во сне и наяву

Мне снились Ваши голубые глаза.
Мне снились Ваши руки.
Катя Писковая

Страшнее всего то, что я никогда не забуду школу.
Петя Зайцев

“Несколько дней назад я проснулась оттого, что мне снилась школа и я плакала”.
Везунчики те, кто снов о школе не видит вовсе. В отличие от своей ученицы Тани Козловой, которая, как следует из продолжения этой цитаты, проснулась в ностальгических слезах и возвышенных чувствах, я переношу “классные сны” много хуже. После окончания десятилетки еще добрых пару лет виделось – не могу решить очередной пример и, плача, повторяю, обращаясь к учительнице математики: “Не надо, не надо!” Позже в подсознании накрепко засело несколько иных трагических идей. Во-первых, часто во сне дети решительно не слушаются меня, всяческими каверзами ниспровергая авторитет преподавателя. Во-вторых, куда-то исчезают привычные лица, и оказываюсь я один на один с множеством незнакомых физиономий, тоже далеко не благодушно настроенных. Причинами ночных рыданий могут стать также административная несправедливость, увядание кабинетной зелени и т.д. и т.п. И к Мартыну Задеке ходить не надо: надо опять-таки просто “лечить голову”.
“Есть странные сны, но наяву страшнее”. Совершенно в духе Грибоедова осуществляется переход от сна к яви в журнальных записях. Бывает, не в добрый час заглянут выпускники на урок – и окунутся в пучину страстей, в коих сами пребывали довольно длительное время. Некоторые при этом с завидным оптимизмом поднимают руку, гордо демонстрируя незыблемость полученных знаний. Кто-то исполнен сострадания к братьям своим меньшим и даже осмеливается на открытый протест: “Вы как-то к детям неважно относитесь” (Миха Львовский). “О.В. окончательно замучила учеников” (Стас Смирнов). “О.В.! Так нельзя! По этому факту все. Pentagon”. А вот с бесстрастностью летописца и галантностью лорда фиксирует лексику педагога Андрей Ильин: “Баба Ксюша назвала это явление “каша манная, по столу размазанная”, “куры, током ударенные” (Не произносила я этого никогда. – О.В.), “говорение через Магадан”. Боюсь, что снова нет добра к учителю в комментарии Максима Майорца: “Это... какой урок? Литература или антология мирового черного юмора?” Зато Егор Андреев-Платонов мыслит правильно и находит источник зла вовсе не в преподавателе: “Взял бы я топор... Побольше”. Эх, жаль, не учила я Егора! Хотя и среди бывших питомцев есть люди, которые верно оценивают ситуацию. “Они здесь счастливы, им хорошо, я же вижу”. (Это Дима Батурин о школьниках.) “О.В. не переспорить, да и не надо лучше этого делать”. (Это уже Антоша Ким – обо мне.)
В общем, если покопаться в Журнале, можно утешиться, вычитав даже нечто вроде индульгенции на все оставшиеся времена: “Не растрачивайте себя по пустякам. Никто этого не стоит” (Карине Бегларян). “Не думайте о том, как окружающие люди смотрят на Вас” (Саша Самсонов). Вот и другой мой ученик, хотя и просит “не давить на детей своими непредсказуемыми умственными способностями”, настроен, однако, вполне всепрощающе: “Любите себя в школе, а не школу в себе”. (Эта запись заслуживает, пожалуй, особого внимания, так как была в свое время найдена утром прикрепленной к внешней стороне окна: не успевал студент Щукинского Сергей Краснов навещать меня в дневное время.)
...Я знаю, что снюсь своим выпускникам. Иногда вошедший заявляет об этом с порога, и тогда уж примечай: если смотрит с тревогой, то там, во сне, со мной приключилось что-то грустное. Если капризно, то, видно, натворила О.В. ночью нечто обидно-вредное – сейчас придется искупать.
Чем старше становятся дети, тем реже они видят школу наяву, да и, думаю, во сне. Хотя последнее, может быть, и неверно, так как это не мы помним прошлое, а оно помнится внутри нас. “Слишком сильно ощущается, чувствуется разлука” (Лена Соколова). “Огромное спасибо. И так же огромно без Вас скучно” (Дина Полякова). “И это страшно, так как мы не живем здесь, а живем в других местах. Хотя в других местах мы существуем” (Катя Моисеева). “Я счастливый человек, мне никогда не бывает больно за прошлое, это прошлое, проведенное в этих стенах” (Галя Лепилина). “Хочу в школу-у-у-у” (Антон Ким).
Строки, хранимые Журналом, на самом деле уже не б`ольшая подлинность, чем сон. Вавилонское смешение грусти и радости в наших снах...

Истина где-то там

Как я тебя люблю.
Максим Майорец

Когда-нибудь мы посадим для Вас целую рощу мандаринов.
Маша Заикина

Все это ложь!
Андрей Ильин

Не сказать неправды мало. Значительно важнее не утаить правды. И я оттягиваю момент признания – зачеркиваю строчку за строчкой. Кажется, что как только слова появятся на бумаге, Журнал, такой узнаваемо теплый в моих руках, растает, как шагреневая кожа.
Впрочем, дело лишь в причине того, почему каждую цитату из Журнала я всякий раз тщательно дополняю именем. Просто боюсь: а вдруг они уже не помнят, что все это писали.
...“Я всегда буду Ваш. Экстраверт” (Андрей Острейков). “Обязательно вернусь” (Володя Филин). “Люблю и не забуду никогда” (Миха Львовский). “Я постараюсь приходить хотя бы раз в месяц” (Оля Орлова). “Я, честное слово, опять приду к Вам учиться” (Юля Кабелкайте). Обещания, которым пока еще нельзя не верить. Обещания невыполненные. И невыполнимые...
Я знаю, что такое семья и работа. Знаю, что приходящих в общем-то не становится меньше. Меня, наверное, и не хватило бы на всех сразу. Но от этого, увы, не легче. “Мне мешает жить моя память... Наверное, я слишком много помню, слишком много хорошего из нашей с вами жизни” (Маша Заикина). “Будете смеяться – но я все помню” (Катя Левянт). На обложке Третьего Тома выведено: “Истина где-то там”. Кто этот любитель “Секретных материалов”, теперь можно только догадываться. Но во всем, что связано с Журналом, случайностей не бывает. И я жду того, кто рано или поздно впишет на эти страницы главный ответ. На главный вопрос, лишь только по случайности сформулированный не мной: “Когда мы забудем друг друга, будем ли мы друзья?” (из письма к О.В.).
...В жизни тоже случаются кольцевые композиции – вспоминая минувшее, постигаешь суть настоящего. И там, в уже довольно давнем прошлом, я обещала себе никогда, никогда не приходить к своему Учителю. Хотя дорожила им так сильно, как только может дорожить ученик Учителем.
Я в точности выполнила обещанное. Но и опрос домашнего задания на листочках в три столбика, и граничащая с безрассудством самоуверенность (ты – лучший!), и, наверное, даже диссертация (он, помнится, так и не защитился) – многое во мне сегодняшней от него.
Поэтому именно я, может быть, лучше других знаю, что, когда рядом нет моих выпускников, дело не в учебе и не в работе. И даже не в том, что из прежнего идеала вырастаешь, как из школьной формы. Наша любовь – это гордость. И мы не прощаем своему Учителю ни одного промаха, ни одной слабости, ни одного седого волоса. Мы не в состоянии делить его с другими. Не верим в то, что он способен помнить – и, упаси Бог, не всех вместе, а каждого в отдельности. Мы уже приготовили ему каверзный вопрос: “Память, она не резиновая. Так кого первого забывать будем?” (Максим Майорец). Мы настаиваем: “Очень важно хранить все воспоминания в памяти бережно” (Дина Полякова). Испытываем его благодушие: “Ну что, вы еще рады, что мы пришли?” (Ксения Наумова). “Вы нам рады?” (Света Перцова). Не слушаем его оправданий. Томимся: “Чувствую себя здесь чужой, хотя люди вокруг все родные” (Аня Дуксова). Ведь Учитель предает нас уже тем, что становится наставником для кого-то другого.
Все так и бывает. И не мне упрекать других в отступничестве. Хотя бы потому, что своих Учеников я теперь уже люблю много больше, чем Учителя. Вот разве только очередной афоризм от Пашки Кинчикова в утешение сомневающимся и разуверившимся: “Если кончилось хорошее – это не значит, что оно кончилось”.
И еще... “Вы не будете забывать меня надолго. Вы ненадолго будете меня забывать” (из письма к О.В.).

Диалектический идеализм

Все вернутся.
Руслан Рахимкулов

Возврата нет!!!
Петя Зайцев

Что поделаешь, одни уходят, другие остаются.
Артем Прокуров

Если они приходят, значит, это кому-нибудь нужно.
Паша Кинчиков

Пора уходить... Не хочется уходить...
Тереза Туманян

Ведь это мое место.
Рома Соловьев

Слово “бывший” мне не очень нравится в данном контексте.
Шура Чернова

P.S.

Знаете, чего хочет Манюня?
Маша Заикина

Так что загадывайте желание, Оксана Вадимовна.
Таня Сало

...Помнится, Машка Заикина хотела, чтобы был 1993 год и весна. Почему именно 1993 и именно весна? Теперь в лучшем случае об этом помнит только сама Манюня. И Журнал, который бережет все наши мысли, даже если “не о школе они”, а, например, “об одном удивительном человеке” (Настя Андреева).
...Может, мне действительно загадать что-нибудь и вписать это в Журнал? Говорят, умение сформулировать желание есть признак зрелости ума. Итак, я хочу...
Чтобы посвящение не потревожило покой ушедших. Красавицы Карины. Тихого, всегда улыбчивого Андрюши. Максима.
Чтобы мои ученики добросовестно постигали литературу, а Ученики были живы и радостны.
Чтобы у меня надолго хватило сил помогать им и беречь свою собственную душу.
Хочу полной и цельной жизни, дабы не превратиться в современное подобие классной дамы из “Легкого дыхания” Бунина или “учителя-монстра с пучком на затылке” (Катя Левянт).
Хочу... Впрочем, “описать чувства нереально!” (Женя Жорнист). Пожалуй, просто пора проститься с читателем. Обновить Четвертый Том Журнала. И напоследок сказать тем, кто хотел бы это услышать: “Поверьте, я вас не забыла и любовь моя не угасла. Спасибо за внимание”. (Мысли мои – слова Ленки Леонтьевой.)

О.В.

P.P.S.

Сказать хочется многое, жаль, бумага стерпит не все.
Вася Кургузов

Вообще я все сказал, что хотел и не хотел.
Миха Львовский

То, что я написал, – тоже чушь. Но жить хорошо.
Егор Андреев-Платонов

Оксана Вадимовна АРТЕМЬЕВА,
кандидат филологических наук,
учитель русского языка и литературы
средней школы № 112 г. Москвы

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"