ВЫСОКАЯ ПЕЧАТЬ

Надежда на абстрактный гуманизм

Юрий Черняков. “Узбекский барак”

Нам сопутствует едва ли не постоянное чувство новизны, необычности совершающегося вокруг, а то и с нами самими. Новизна способна вызывать восхищение и возмущение, радость и горечь. Это постоянство, становясь чем-то привычным, далеко не всегда помогает постичь сущее. Да и самих себя.
Герой повести Юрия Чернякова “Узбекский барак” (“Знамя” № 6) Игорь Андреевич вносит коррективы в истину, претендующую на безусловность. Прежде чем будет поставлена финальная точка, он походя бросит: “Все течет. Но меняется далеко не все”.
Его убеждение оплачено душевными и физическими страданиями, мучительным возвращением в давнее прошлое, упрямым сопоставлением далеких фактов и судеб с нынешними. О них, подобных исканиях, и написал Юрий Черняков, чей возраст совпадает с возрастом героя. Какие-либо иные совпадения относятся к области предположений и не могут браться в расчет. Даже если текст наводит на мысль об элементах автобиографизма.
Вполне традиционная по манере изложения повесть своеобразна драматической сутью, неожиданностью поворотного пункта. Игорь Андреевич идет к собственным умозаключениям, избегая протоптанных тропок, вынужденно прибегая к помощи психоаналитика, восстанавливающего его раннюю память и утерянные, казалось бы, подробности.
Беда, вдруг обрушившаяся на него, отнюдь не уникальна по нынешним временам. Ну напали, избили до полусмерти. Кого сегодня этим удивишь?
Только не стоит верить в причины, лежащие на поверхности: покушались, дескать, на видного журналиста, клеймящего взяточников.
То была вовсе не месть. Нападавшие не охотились на изобличителя-правдолюбца. Их не интересовало, кто попал им под горячую руку, кого они норовили прикончить.
Если попытаться определить повесть по главному ее мотиву, то она о бессмысленной жестокости, так или иначе сопряженной с массовыми убийствами, гибелью людей, потоками крови, заливавшими нашу страну десятилетиями, с войнами вроде нынешней чеченской. Жестокость, до истоков которой пытается докопаться Игорь Андреевич, демонстративно бессмысленна. Игоря Андреевича избивали фанаты “Спартака”, огорченные поражением любимой команды, нисколько не интересуясь тем, на кого обрушили свой гнев.
Когда очередной бойфренд его красивой дочери, сноровистый охранник, поймает нападавших, едва не сделавшихся убийцами, Игорь Андреевич откажется от мести.
Бессмысленность жестокости создает впечатление неуловимости ее причин. Но они есть. Только обнаружить их труднее, нежели поймать и наказать преступников.
Игорь Андреевич из поколения, сформировавшегося после Великой Отечественной войны. Ему стукнуло шесть лет, когда она кончилась. Но впечатления того времени запали в ранимую детскую душу. То были дни уральской эвакуации, мама работала на заводе, дни ожидания отцовских фронтовых писем. Малыш с матерью обрели пристанище в бараке, именовавшемся узбекским.
Никаких узбеков, или, как их именовали, нацменов, уже не было. Они, беспомощные, не умевшие разжечь буржуйку, страдавшие от морозов, сгорели заживо. Остался сладковатый запах горелой плоти да рассказы о почерневших трупах со скрюченными конечностями, с остатками халатов на телах и тюбетеек на головах.
Никто, разумеется, за это не ответил. Не задумался об этом. Преступление вписывалось в жизнь на правах нормы. Нацменов за людей не держали. Впрочем, и русских тоже. Общежитие вело полуголодную жизнь, отдаленно напоминающую человеческую. “Тетки” из цеха за хлебные карточки являлись к мужикам. Ночной барак оглашался разноголосым плачем малышей. Но и когда он прекратился, Игорек не мог унять слезы. Мать, уклонявшаяся от рассказа об узбеках, все же после вопроса сына: “Они теперь не живут, а только пахнут?” – попыталась ему кое-что растолковать...
Мы живем, убаюкивая себя мудростью: “Было, да быльем поросло”.
Перенеся инфаркт, Игорь Андреевич больше с этим не соглашается. Осевшее в недрах детской души, пробудившись, побуждает немолодого уже человека заново обдумывать собственную жизнь, участь близких, открывать тайны многолетней давности, обнаруживать, например, сходство не только внешнее между покойной уже матерью и своей дочерью. Необычная сегодняшняя жизнь обретает протяженность, ее подробности, оберегаемые секреты помогают что-то уяснить в новых днях. Что-то, но не все.
Бессмысленная, ничем не оправданная жестокость взывает к реальному противодействию. Но как его осуществить? Быть может, как-нибудь сработает абстрактный гуманизм, над которым принято потешаться.
Безрадостные знания и горький опыт помогут ему крепче стоять на ногах. Только дарует ли это облегчение?
Повода для облегчения нет. Слишком велики сила и опасность тупой бессмысленной жестокости.
Художественному слову, пусть и выстраданному, такой силе противостоять трудно. Разве что оно пробудит взыскующую мысль и непримиримое чувство.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"