Доказательство для красивых слов,

или Как преподаватель становится Учителем

Учитель и преподаватель.

Теоретически вроде одно и то же, а на практике – совсем разные понятия.
В школе, где я училась, была преподаватель математики и завуч Екатерина Васильевна Тупицына. Вид у нее был устрашающий – она была огромная. Про себя мы называли ее «памятник Екатерине Великой».
Этот «памятник» ходил по школе, и сотрясались полы старой царской гимназии. Но...

Слова, которые надо выбирать

Когда она еще не преподавала в моем классе, у меня возникли трудности с математикой, и я стала писать эпиграммы на другого учителя математики.
Меня вызвали к завучу. Екатерина Великая посмотрела на меня и спрашивает: «Ты чего-то не понимаешь в курсе математики?» Я говорю «да» и рисую на листке два угла – один с короткими лучами, другой с лучами большей длины. «Почему это угол в 45 градусов и вот это угол в 45 градусов? Тут же больше».
А она говорит: «Так. Ну все понятно. Это называется угол, а это – дуга. Давай я тебе объясню, что такое угол. Вот луч падает под определенным углом, и именно то, под каким углом он падает...»
Потом она стала у нас преподавать. И вот 1953 год – дело врачей. Я вхожу в класс и вижу: на доске фамилии девочек-евреек, и рядом написано: «Будущие вредители». Здесь же фамилия нашего классного руководителя и написано: «Вредитель». Смотрю: сидит Галка Каплан, моя подружка, и рыдает.
Я пулей выбегаю из класса и бегу, сама не зная куда.
И впечатываюсь прямо головой в живот нашей Екатерине Великой. Она меня берет за плечи и спрашивает: «Что случилось?»
Я ей: трр-р-р... рассказываю. Она говорит: «Идем». Входит в класс и сперва обращается к Галке: «Глаза вытри». Следующая фраза: «Класс собрать, Анну Давыдовну задержите».
Собирается класс. И завуч задает всем вопрос: «Кто написал эту гадость? Я надеюсь, вы меня не будете унижать сличением почерков».
Встает девочка Надя Егунова.
А надо сказать, что класс у нас был примечательный. Школа находилась рядом с Лубянкой, и половина моих одноклассников – это те, чьи родители сидели, а вторая половина – дети, чьи родители сажали. А у Нади отец – офицер с Лубянки
И завуч говорит ей: «Бери портфель – и домой, отца – ко мне». А отцу, когда тот пришел, сказала: «Забирайте девочку из школы». Отец попробовал было возмутиться: «Да вы знаете, что я...» – «Знаю, что вы офицер. Так вот я вам на работу напишу, я хочу, чтобы все знали, что дочь советского офицера растет фашисткой».
Причем, несмотря на то, какое это было время, так повела себя не только она, а все наши учителя. Это были учителя, а не преподаватели.
У нас не было с ними близких контактов. Тогда еще считалось, что между учеником и учителем должна быть дистанция.
У нас не было тех, кого называли учителем по советским меркам, то есть человека, который лезет к тебе в душу и требует, чтобы ты соответствовал.
У нас были преподаватели, но они были и настоящими учителями, потому что мы смотрели на них, и их поведение, их реакции во всех случаях жизни нас учили.

Предмет – мужество

Хочу сказать, что хороший преподаватель будет для ребят и учителем, но если он хотя бы один только раз в жизни не будет соответствовать тому, о чем говорит, учителем ему не стать.
У нас, к примеру, был популярный преподаватель литературы и литературовед Турбин.
Весь университет разделился на поклонников Бонди и Турбина. А Турбин отказался подписать письмо в защиту Бродского. От этого у него не стало меньше знаний, но студентов на семинаре у него стало намного меньше.
Дети, как и студенты, лжи не прощают. И словам не очень-то верят.
Ты говоришь красивые слова – это хорошо, но когда ты попадаешь в ситуацию, где ты эти слова делом доказал, с этого момента начинается процесс воспитания.
Поэтому разделение на преподавателя и тьютора только тогда успешно, когда тьютор тоже в чем-то специалист и может свой профессионализм детям предъявить.
Скажем, в нашей школе есть куратор Сергей Леонидович. Я уж не говорю, что ребята ему во всем доверяют, что он пользуется колоссальным на них влиянием и, уйдя из школы, они к нему часто ходят домой.
Но Сергей Леонидович для них не только говоритель, советчик. Он с детьми ходит в походы. И на Памире они однажды заблудились. Было нечего есть. А Сергей Владимирович шутил: «Говорят, что почти каждую траву можно есть, давайте попробуем».
Он смеялся, и ребята потом про этот свой двухдневный голод вспоминали с восторгом. Поход закончился хорошо: они нашли дорогу, вышли. И именно после этого случая авторитет Сергея Леонидовича стал непререкаем.

На пересекающихся диагоналях

Понятно, что никакой компьютер учителя не заменит. А преподавателя? Мне кажется, есть предметы, для которых это возможно, но не для всех.
Во-первых, при совместном обучении биополя людей влияют друг на друга, и умные учителя это используют, в частности, когда рассаживают детей. Они сажают учеников по принципу пересекающихся диагоналей. На передние парты справа и слева сажают тех, на кого можно обращать меньше всего внимания, потому что они и так прекрасно воспринимают все, что ты говоришь. На последних партах садятся самые активные, кто более всего помогает или мешает учителю. А в середку надо сажать самых слабеньких и психологически зависимых. Тогда на них будет передаваться влияние со всех диагоналей – и спереди, и сзади.
Известно, что так называемые левополушарные ученики – это дети с большими трудностями в восприятии любого языка.
Один из них – переученный левша, другой – непереученный левша, с третьим мама в детстве много разговаривала, с четвертым – мало, у пятого папа кричит...
У одних детей лучше развита зрительная память, у других – слуховая, у третьих – моторная...
Между тем эти дети будут делать ошибки, компьютер укажет им на ошибку, но компьютер не станет разбираться, почему же, даже выучив правила, ты продолжаешь делать ошибки в одних и тех же местах. А учитель разобраться должен.
Потом, в 10–11 классе, возможна такая ситуация, когда ребята учатся сами, без особой помощи учителя. Но для этого их надо научить учиться. Например, в 5 классе я говорю на уроке русского языка: “Игорь, у нас 20 минут на орфографию, 20 – на синтаксис. Через 20 минут поднимаешь руку и говоришь мне: синтаксис”. То есть на уроке дети учатся выстраивать «заборчики», организовывать свое и мое время.
Постепенно к этому добавляется что-то еще и еще. Я говорю: “У нас совещание, я ухожу”. И прошу: “Лада, вот тебе план, проведи, пожалуйста, урок”.
Или вот такая работа: ребята наугад вытаскивают бумажки с номерами книжек, в каждой из которых отмечено по одному рассказу. Стоит задача прочесть рассказ и сделать анализ: в чем состоял замысел автора, удалось ли его реализовать, какие ассоциации возникают по ходу чтения... Это самостоятельная работа нужна, чтобы дети научились сами задавать себе вопросы и находить на них ответы. При этом они имеют право пользоваться любой литературой, которая только есть в библиотеке. И вот мальчик читает рассказ Бабеля «Смерть Долгушова», потом еще один рассказ – «Соль», затем еще... И у меня с Максимом происходит такой диалог:
– Максим, ты когда будешь делать анализ?
– А ну его, я еще почитаю. Я хочу почувствовать, понять.
– Замечательно, но тебе не кажется, что, если ты все это прочитаешь, у тебя будет материал, с которым ты сразу не справишься?
– Мне очень хочется почитать.
– Почитай, а потом поговорим.
И выясняется, что действительно Бабель его смял и он пытается выкарабкаться из множества несоответствий всему, что он читал и слышал раньше.
И я говорю: “Сейчас ты понимаешь, что взял ношу не в подъем? А теперь, пожалуйста, два дня Бабеля не трогай, а потом прочти «Смерть Долгушова» и сделай работу”.
Научить учиться – самое главное. Если это удается, роль преподавателя снижается. И в 10 классе действительно можно уже кофе пить.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"