Путешествие за традицией

Что на роду написано...

То, что сейчас кажется таким естественным, тогда было вовсе не очевидным. Умами владела идеология. – Обязательный средний всеобуч. Остальное называлось «учет местных особенностей». Они-то меня и заинтересовали. Что именно и как учитывать и использовать для того, чтобы школа была живой? И решая свои вечные задачи, в то же время как-то сообразовывалась с ландшафтом, культурой, образом жизни, среди которых находишься.
В соответствии школы и жизни на самом деле скрыта проблема ребенка. Из жизни ведь он появляется, не из госстандарта.
И единообразие школы, какими бы словами ни прикрывалось, означает, что ценность ребенка, человека вторична, а первичны национальная идея, рынок, власть – в общем, это одно и то же.
Конечно, есть исторические нюансы, оглуплять прошлое не стоит. Во времена, положим, Николая Первого министр граф С.Ю.Уваров, сделавший немало для должного единообразия учебной системы, прекрасно понимал, что есть национальный характер, темперамент, и в Лифляндии школа никогда не будет такой, как в Польше, в Бессарабии – как в Олонецком крае. Еще более склонный к унификации министр народного просвещения граф Д.А.Толстой, насаждая единообразную классическую гимназию, допускал женское образование и при этом замечал: «Однако не в ущерб более важному сохранению женственных качеств». Сегодня, спустя полтора века, авторы госстандартов предлагают по-разному воспитывать мальчиков и девочек.
Почитайте таких «махровых реакционеров», контрреформаторов, как К.П.Победоносцев: в издававшемся им «Московском сборнике» есть интереснейшие статьи по философии, педагогике, очень гуманистические, с критикой формализма и заботой о воспитании юной личности. Но на практике все же эта личность стояла на втором месте, а на первое выходили интересы государства.
Стоит различать декларации и действительность. Чего только не провозглашали на заре советской власти о ребенке, новом человеке, свободе личности. Что только не говорили о разнообразии школы (нарком Луначарский, правда, замечал: «Но, конечно, это разнообразие мы допускаем в известных пределах»). В этих пределах была, как известно, до основания разрушена пестрая, многоукладная, противоречивая система образования царской России и построена – без всяких противоречий – сталинская, советская, в ней, между прочим, одно время имелись женские и мужские школы, точно так же, как в ГУЛАГе, о котором теперь некоторые опять говорят, что его не было, женщины в зоне были отделены от мужчин.
Школа неодинаковая, не казарменная, не лагерная – для ребенка, время от времени появлялась то там, то тут – в Ясной Поляне или в Павлыше. Открытая жизни, она одновременно открывалась ребенку, да и как может быть иначе? Так называемый «передовой опыт» – ростовский, липецкий, ставропольский – отличался от массового в первую очередь не методикой, а поворотом к ценности индивидуальности – в обучении, на уроке, в трудовом воспитании.
В сравнении с «оттепелью» 60-х перестроечные 80-е кажутся школьной революцией. Вышло на свет все находившееся в опале, в андеграунде. Педагоги-новаторы, авторские школы. Такие разные – у Шаталова и Библера, Тубельского и Щетинина… Ребенок – в центре. Но что на периферии? В Карелии, Башкирии, на Байкале?
Десять лет назад в педагогике был провозглашен плюрализм: пусть расцветают все цветы. Школа общественная и частная имеет такие же права, как государственная. Учитель имеет право на авторскую программу. Семья – на выбор учителя и школы... Что-то осталось декларацией, что-то стало реальностью.
Не стоит обольщаться – очень большой свободы не было в школе и в эти годы. Если, как у нас когда-то было принято, сравнивать с 1913 годом, с той противоречивой, пестрой, разноликой системой образования царской России, в которой имелось 30 моделей финансовой организации образования, 100 типов школ, 200 педагогических журналов, газет, вестников различных направлений, то сегодняшняя школьная палитра кажется еще довольно бедной. Но все же кое-что за последние 10–15 лет было достигнуто, главное – подвижка в умах. И вот теперь умы решено вернуть в исходное положение.
По всему видно – идет откат. Все возвращается: тотальный контроль, школьная униформа, «экспериментальные площадки» Министерства образования... И, так же как накануне показушного среднего всеобуча, опять собрались «догнать и перегнать Америку»: двенадцатилетнее обучение, как у них, компьютер в каждую деревенскую школу! Похвальное намерение чиновников Министерства образования. А как, хочется спросить, насчет мела? Семидесяти процентов школ, не имеющих канализации? Десяти процентов, в которых не горит лампочка Ильича?
В конце 90-х я опять вернулся к старой проблеме – соотношения школы и жизни. За плечами теперь был жизненный опыт, работа со школами, проектирование, ретроспективный анализ, международные проекты. Я знал, положим, что хотя в норвежской педагогике нет принципа «учет местных особенностей», но жизнь любой маленькой школы пропитана ими – изготовлением бочек, движением под парусом… Что в Израиле, в кибуце «Лахомей ха геттаот», если ученик неважно знает урок, учитель ставит ему отметку: «Почти хорошо».
Меня интересовало, как связываются в школе ландшафт и ребенок. Нечто новое открылось мне в традиционном бурятском селе Барагхан. Оно находилось в Баргузинской долине, с двух сторон окаймленной хребтами, в тот самый момент, когда с одной стороны заходит солнце, с другой всходит луна – картина эта напоминает фантастическую театральную декорацию. Поэтому естественно, что у них тут был старейший народный театр, уроки театра и шахмат преподавались с первого класса. Каждый знал с детства восемь колен своего рода, а некоторые – четырнадцать. Старики могли не знать в лицо, но спросить: а кто у тебя по линии отца мать? а по линии матери отец? – и вся картинка как на ладони. И когда ребенок шел в первый класс и надо было решить, в какой – обычный, занковский, коррекционный, или какой профиль выбрать после девятого, или еще важнее – с кем построить семью, чтобы было здоровое потомство, – во всех этих случаях барагханская педагогика оказывалась незаменимой.
Говорят: «на роду написано». У каждого из нас что-то написано, да мало кто прочесть может. И что еще не написано.
Что еще, может быть, допишем в школе жизни, школе для ребенка…

Удивительная история села Помоздино

Говорят: преподавать надо то-то. Устраивать школы так-то. Но у кого есть ключ на все случаи жизни? И почему одна школа живая, а другая нет?
И вот что интересно. Созданная крестьянами школа грамотности просуществовала века. Земская – полстолетия. А богатые министерские образцовые училища рассыпались в считанные годы. Почему? Что не было учтено? Когда-то мы провели исследования, посчитав, какое количество факторов оказывает влияние на выбор типа школы, хорошо вписанной в данную местность. Оказалось – 100 факторов! После того как поймешь это, совсем иначе смотришь на предшественников. Те, кто создал живую элементарную школу крестьянской грамоты, проявляли высшую интеллектуальную деятельность. Могли взвесить разные обстоятельства, проанализировать ситуацию...
По-научному ее иногда называют социокультурной ситуацией – той, которая возникает на пересечении истории и современности. Любая педагогическая проблема – внутри подобного рода ситуации. А вытащишь ее оттуда – и никакой проблемы нет.
Много лет путешествуя по стране я пытался систематизировать увиденное, построить некую типологию и отобрать из опыта сценарии поведения людей, которые ведут к успеху или неудаче. Понятно, для чего это нужно: если педагоги – вообще люди – понимают, в какой жизненной ситуации находятся, и знают, что в подобных обстоятельствах предпринимали другие, это часто помогает принять правильное решение.
Есть несколько классических типов ситуаций. Одну можно назвать “школа в культурном центре”. Она довольно безоблачная, в России встречается редко.
Суть в том, что основные, говоря ученым языком, социокультурные функции выполняет среда. Школа опирается на нее в своих программах, но самой становиться центром ей нет необходимости. Зато можно заняться собственно школьными делами: общим образованием, индивидуальным обучением, развитием способностей.
Видел это в Кедайняйском районе Литвы. Тут в поселке Дотнава с начала века существовала одна из первых селекционных станций, до 40-х годов – сельскохозяйственная академия, а сейчас – уникальный Институт земледелия Академии наук. Это агрономическая школа с глубокими культурными традициями. Высок и уровень современного социокультурного фона: в поселке Дотнава и в тех 12 селах, где находятся опытные станции института, живут и работают ученые, потребности которых, естественно, выше, чем у колхозных агрономов. В этой ситуации (которую, впрочем, создали люди) у школы нет необходимости быть культурным центром. Скорее это школа, находящаяся в культурном центре. В его духовной атмосфере, среди трех рядом стоящих библиотек...
Ситуация “бывший очаг культуры” – более российская. Она характерна для некогда процветавших, а затем пришедших в упадок городков, сел. Культурно-исторические традиции еще живы, история местности уникальна, но то, что происходит вокруг...
На Севере, в Коми, добрался до села Помоздино. Мела пурга, я сидел в школе и читал летопись села. С 1671 года в ней отражались важнейшие местные события, включая падение метеорита и появление первого учителя. Удивительная история была у села Помоздино.
В двадцатые годы, будто взрывом, отсюда вышли едва ли не все основоположники культуры Коми: первые писатели, композиторы, народные артисты, полярные исследователи, замечательные учителя. Традиции народной школы поддерживала и нынешняя. Но в 80-е годы, когда я исследовал эту ситуацию, жизнь вокруг была незавидная: леспромхозы губили тайгу, и шныряла по округе дикая помесь – собаковолки...
В подобного типа ситуации есть несколько сценариев поведения. Один состоит в том, что школа пытается поддержать, сохранить угасающие традиции, противостоять деструктивной действительности. Проблемы смягчаются, но в конечном счете не разрешаются. Происходит скорее отсрочка культурной, духовной деградации.
Но можно и по-другому: сохраняя и поддерживая традиции, попытаться изменить жизнь вокруг. Одна школа это сделать не в состоянии, но решение есть...
Иная ситуация – потенциальный очаг культуры. Тут все наоборот. Традиции практически отсутствуют, но современный социокультурный фон достаточно высок. Это типичная ситуация поселков-новоселов или академгородков, технополисов (“технических деревень”), фермерских поселений. Исторически такая ситуация имела место при освоении новых земель во времена ранней Америки, в первых израильских сельскохозяйственных коммунах – кибуцах, при осушении и освоении нидерландских “полдеров”. А в России – при переселении русских и украинских крестьян в Сибирь во времена столыпинской реформы.
В подобном положении находятся сегодня и многие российские деревни, которые приходится возрождать, осваивать заново. Здесь сама жизненная нужда заставляет людей вступать в добровольную кооперацию, работать плечом к плечу. Возникают компактные анклавы (расселения), а внутри них – общинные школы. Школа в этом случае, подсказывала история, – своеобразный механизм укрепления общины. Преобразования жизни динамичны, поэтому школа не может быть закоснелой, она, напротив, открыта новым идеям, инновациям. И еще особенность: в подобных ситуациях школа помогает установить свободные отношения сотрудничества между детьми и взрослыми, развить в жизни общественные начала.
Самая сложная ситуация, когда и культурно-исторические традиции, и современный фон – со знаком минус. Мы исследовали такую ситуацию “социокультурной пустыни” для деревни, но ничуть не реже эта ситуация встречается в городе. В ней находится едва ли не преобладающее большинство школ России. Обычные школы, традиционные образовательные стратегии тут ничего не давали. Нужны были неординарные решения.
Опыт подсказывал разные сценарии. В 70–80-х годах во многих местах внедрялись так называемые школы-комплексы, которые – не от хорошей жизни – попытались заполнить вакуум, взять на себя все, что в жизни отсутствовало: детский сад, клуб, амбулаторию, библиотеку... То есть самим стать культурным центром жизни.
В таких школах создавались условия для более полного эстетического, физического развития детей, но общей ситуации в селе школы-комплексы не изменили.
В восьмидесятых годах мы обследовали несколько десятков находящихся в ситуации “культурного вакуума” сельских школ и обнаружили лишь три удачных опыта. Два из них – на Украине: в бывшем бригадном, некогда умиравшем селе Сахновке (школа А.А.Захаренко) и в селе с милым названием Прелестное (существующем на этом свете во многом благодаря студии-музею народного творчества А.И.Шевченко). Встретился еще один уникальный опыт в России, в селе Нерль Ивановской области, где ситуацию изменили два молодых священника – отец Герман и дьякон Гавриил.
Но во всех этих случаях была использована другая стратегия. Не школа превращалась в комплекс, а предпринимались специальные усилия – редко всей школы, чаще отдельных учителей, работников культуры (не обязательно штатных), просто заинтересованных людей по складыванию особого человеческого сообщества, “душевного центра” – к преобразованию самой этой, кажущейся безнадежной, ситуации.

Неопознанный педагогический объект

Мы привели классические типы ситуаций, но есть еще, конечно, сложные, комплексные. Да и такие, которые выпадают из этого ряда.
Ситуация социокультурного разлома. По названию можно догадаться, что в жизни действует какое-то противоречие, разлом, сдвиг, отражающийся на школе. Характерный пример: в Зеленчуке стоит крупнейшая в мире обсерватория. И есть два населенных пункта, находящиеся в пяти километрах друг от друга: поселок астрономов Буково и деревня Нижняя Ермоловка. Между этими двумя мирами, верхним и нижним, существовали (когда я был там) непростые взаимоотношения. Внизу проводили на ферме электричество, а наверху жаловались, что это мешает изучать галактики. А внизу спрашивали: вы чей хлебушек едите? Дети астрономов учились пока в нижней школе. Один ученый-папа говорил мне: помилуйте, я не против соседей, просто не хочу, чтобы моя дочь склоняла “мышь” в мужском роде (учительница говорила на уроке: “Вижу кого? Мыша...”).
Пока была только нижняя школа. Но уже строилась верхняя с картинами Чюрлениса и увлекательными путешествиями во Вселенную. Там был абсолютный холод. А в нижней школе – по колено навоз, картошка и тепло. И вот возникал вопрос между небом и землей, верхней школой и нижней – разъединиться или объединиться, делать одну школу или две? И как устанавливать контакты с братьями по разуму?
Это, конечно, уникальный случай, но сам тип ситуации встречается нередко, и не только во взаимоотношениях села с городом, но села с деревней, большой школы и маленькой. И есть опыт, решения, как эти разломы в жизни преодолеваются.
Ситуация “герметического новаторства”. Назвал ее так, имея в виду, что часто поиск нового, неординарного ведется в уединении, известной изоляции от окружающего. Вроде как “вещь в себе”. Как-то я спросил моего друга Михаила Петровича Щетинина, построившего за свою жизнь пять школ: “Как ты выбираешь место? Тебе интересно, кто тут живет, что за среда, какие традиции?” “Зачем, – удивился он, – я иду от сущности ребенка...”
Но я-то знаю, что всякий раз Щетинин меняет место своих удивительных экспериментов не только из-за космического цикла (как он объясняет), но и из-за житейской неурядицы с этой самой “средой”, которая, бывает, не приемлет новое.
Все это, конечно, не так просто. Возможно, известная закрытость, “герметичность” новаторского опыта – закон его развития. А что, коммуна Макаренко была распахнута всем ветрам? Или Царскосельский Лицей... Вообще существует же в культуре понятие закрытого педагогического учреждения. Как есть и проблема его взаимоотношений с открытым обществом.
И еще одна неординарная ситуация, которую исследую в последние годы и назвал для себя ситуацией НПО – “неопознанного педагогического объекта”. Такого, который на поверхности, на первый взгляд вроде никакого отношения к педагогике не имеет, а на самом деле там все и происходит. Я обнаружил и описал несколько таких объектов: в Карелии, где в селе Спасская Губа живут некие летающие мужики, а вокруг них крутятся дети (“Вознесение Спасской Губы” – “Первое сентября”, 1998 г.), в Башкирии, в заповеднике Шульган-Таш, который, для того чтобы выжить, занялся не только эколого-просветительской, но удивительно духовной деятельностью (“Лес полон ангелов” – “Первое сентября”, 1999, июль). Одно НПО скрывалось в Калужской области за группой людей под странным названием “Служба экологической реставрации деградированных ландшафтов”, другое разыскал в Бурятии, у Байкала, еще одно, по моим расчетам, должно быть на болотах... И что-то поневоле должно меняться в жизни сельской школы, многое меняется – если в окрестностях возникает (или, наоборот, исчезает) такой непонятный объект.
Возможно, кто-то улыбнется, но я говорю абсолютно серьезно. Вообще эта тема требует специального рассмотрения, но общий смысл вот в чем. Уже не один год я экспертирую авторские проекты конкурса ФЭП – федеральных экспериментальных площадок. Я вижу, что большинство нынешних инноваций в школе идет по протоптанной столбовой дороге, повторяя предшественников (в результате получаются “маленькие Тубельские”, “маленькие Фрумины” и т.д.). Ничего не имею против; кроме того, считаю, что в условиях, когда живую школу опять начинают давить, эту дорогу надо протаптывать и протаптывать. Но все же действительно необычное, уже “по-новому новое”, на мой взгляд, появляется в основном не здесь. Не на столбовой дороге. Не в государственной структуре (или внутри нее, но от нее независимо). А там, где люди махнули рукой на это государство, которое бросает людей в тонущей подводной лодке, и сами начали выбираться на поверхность. Выбираться, выжидать, складывать какие-то собственные, порой странные, доморощенные, но свободные формы жизни.
На самом деле, слышите, это неправда, что существуют безнадежные ситуации. Пока живы, есть возможность выбраться. Есть “образовательная возможность”. Разве среда села Павлыш, где жил Сухомлинский, так уж сильно отличалась от соседних сел? Но Сухомлинский умел “вытащить” из этой далеко не идеальной среды идеалы, и надежды, и желания, и возможности... “Образовательную возможность” не надо ожидать от кого-то, это собственные умения, ум, талант людей, которые соединяются и находят выход.
Читатель, у вас есть возможность!
Взгляните на свою ситуацию. Возможно, она чем-то напоминает какую-то из тех, которые мы обозначили. От культурного центра далековато. Но ведь и не пустыня... Время от времени, а народ встречается.

У меня дома есть каменная фигурка из застывшей десять миллионов лет назад лавы. Подарена в холодном клубе человеком в валенках – художником, учителем из северного села Помоздино. Маленький человечек переползает гору. Скульптурка называется “Эй, что там, за перевалом тысячелетий!”.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"