Там, где про звонок забыли раз и навсегда

Год 1901-й. К господину Н., когда он сидел в холодном университетском кабинете, обращались не иначе как “господин ректор”. Самим собой он был только дома, в усадьбе, расположенной в самом центре Томска. Садовник-умелец постоянно находился в состоянии войны с сибирским климатом и сотку за соткой отвоевывал у холодов свой европейский сад. Стоя у окна, господин ректор (для домашних просто папа) любовался липовой аллеей, цветником, которым остался бы доволен и сам господин Никитин – создатель уникального сада в Крыму.
Одноэтажный дом с длинными коридорами, витыми лесенками, высокими порогами тоже был частью сада и вполне живым существом, а не строением – по крайней мере так к нему относились все домашние, которые собирались здесь жить долго-долго. Ректор Томского университета, любитель размеренных прогулок и тишины, был бы несказанно удивлен, а может быть, и раздосадован, увидев то, что происходило в усадьбе девяносто лет спустя. Он увидел бы не наследников с фамильными высокими лбами, а обычных чужих детей, одетых так, что трудно понять, где мальчики, а где девочки. Что сказал бы на это господин ректор? Возможно, он просто промолчал бы и в глубине души остался доволен тем, что в доме живут и орудуют дети, а не сытые потомки работников ЧК и реввоенсовета. В сущности, дети, даже чужие, не самые плохие наследники.

Общий дом

Школу, в которой ученики проводят в среднем семь часов в день, где они не только учатся, но и общаются, играют за общим столом, иначе не назовешь. Именно такое домашнее пространство оптимально для вхождения ребенка в новый для него мир начального образования. Ведь проблемы многих первоклассников – даже тех, кто пережил раннюю социализацию в детском саду, – связаны не с собственно учебным процессом, а с той обстановкой, в которой он проходит.
Школа-дом прекрасно обходится без учительской, отгораживающей взрослый мир от мира детей, но нам трудно представить ее без мастерской “Лепляндии”. Так назывался подвал, оборудованный для занятий лепкой из глины, где есть муфельная печь, раковина для воды, пахнет красками, гуашью; где все лепят, воплощая в красках и глине самые смелые творческие фантазии.
Тут нет строгого директорского кабинета, куда отправляют провинившихся школяров, но есть таинственная “лестница для благородных девиц”. Здесь ведутся конфиденциальные беседы, обсуждаются серьезные проблемы, принимаются важные решения. Дети должны чувствовать себя хозяевами, иначе школа потеряет свой домашний микромир. Именно хозяйское ощущение причастности к жизни школы и ответственности за нее позволяет обходиться без унылых графиков дежурств по классу: дома ведь, как правило, дежурных не бывает, а дети принимают посильное участие в уборке по собственной инициативе или по просьбе родителей. Сообща наводится не только чистота в классных комнатах, но и порядок в школьных делах.
Конечно, у такой маленькой школы есть и свои сложности. Восьмилетняя “эвриканка”, погостив у нас три дня, с удивлением заметила: “У вас здесь, как в аквариуме”, имея в виду, что мы все друг у друга на ладони – и дети, и учителя. Может быть, поэтому в здании школы столько секретных уголков, где можно спрятаться и побыть в одиночестве, если это необходимо.
В нашей усадебной школе вполне возможно расписание на облачке или домике со створками (ребенок открывает створки и видит кроме базовых уроков сегодняшнего дня – математика, русский, английский – необычные уроки: урок – Дорога, урок – Печка, урок – Дом, урок Бродяжничества, Короткий урок, Урок на колесах, Английский на поляне, кафе “Дилемма” или рефлексивный круг “Оглянись назад”.

Школа-корабль

Деревенская школа – это реальность нашей усадебной педагогики. Дом, гектар земли, за околицей – сосновый бор... Под крышей дома балки, на которые натянут огромный парус. Крыша – наш корабль с палубой, барометром, корабельным рулем, там же книги и еще тысяча предметов, собранных совсем не случайно.
Лестница, ведущая наверх, тоже похожа на трап корабля. Она так же высока и неудобна, почти вертикальна. Все: ветер, громко шумящий, щели, через которые проникает свет, большое окно, где только небо, – это новое пространство школы, готовое для педагогического импрессионизма.

Рассказ о классной комнате

В нашей усадебной классной комнате кроме настоящей сцены с занавесом были необходимые для школы парты, доска, мел, глобус и другие предметы, важные для обучения детей начальной школы. И в этой обстановке непривычными с точки зрения обычной школы была миграция (как у птиц) наших учеников по партам, а самих парт – по классной комнате. Парты могли выстраиваться с утра в свадебном варианте буквой П, в виде Солнца по кругу, самолета с крыльями и кабиной и т.д. Не менялось только их количество. Миграция парт была вызвана понятной причиной: желанием сменить платье в связи с целями урока. А вот миграция учеников – явление интересное. Оно в нашей усадебной школе не регламентировалось взрослыми и реально отражало существование детей в учебной деятельности. Обобщать сложно, однако было замечено: как только на уроке скучно или слишком легко учиться, ребенок перебирается подальше от учителя, и наоборот: как магнитом его притягивает в радиус деятельности учителя, если учитель говорит небанально, умно, ребенку дается возможность преодоления.
Миграция происходила всегда, ежедневно, еженедельно, ежегодно, а иногда несколько раз за один урок, и формы ее проявления были лучшими ориентирами для учительской рефлексии.
Заходили гости – увидели наши кубы под потолком. (Строения по типу птичьих гнезд, куда ни один взрослый не доберется; там у ребенка своя территория, свой параллельный мир, не соприкасающийся с миром взрослого.) Охали, возмущались. Главная причина – страшно за детей. Но наши кубы – это не игра в тарзанов, это геометрия под потолком, где круг и квадрат не рисунок, а окно или домик, и чтобы в них вписаться, надо почувствовать, что такое объем, площадь и как больно ударяться о плоскость. Это не геометрия, распланированная в тетради педагога или в брошюре методиста, а такой трехмерный урок – ученик оказывается внутри предмета, существует среди таких отвлеченных понятий, как куб, круг, окружность, прямоугольник. Эта педагогика предполагает наличие у учителя способности к ассоциациям не первого, а второго и третьего порядка.

Звонок

В нашей школе перемена может быть продолжением урока, а урок – продолжением перемены. Нет привычного для школы звонка. Он, звонок, первый год существования школы был. Я купила его необычный – хрустальный, с мелодичным звоном, очень красивый, думая таким образом подсластить его назначение: закрепление условного рефлекса у детей на начало урока. Звонок мыслился как непременное условие школьного существования, и отсутствие его воспринималось как самое откровенное “расшколивание”. Однако через несколько дней я заметила, что ни учителям, ни детям этот звонок не нужен. Он сиротливо поблескивал на краю стола, на книжной полке, на окне, затем и вовсе сиротливо стоял вместе с геометрическими фигурами для урока математики.
Ненужность и искусственность режимных моментов исчезают в усадебной школе как хвостик или волосяной покров у человека в процессе эволюции. На урок дети собирались по просьбе учителя. Вот и вся история о звонке.

Урок бродяжничества

Спорили – целый день. Протестовали против урока Бродяжничества (10 против, за – только я). Победили меньшинство и закон директорского слова.
А сейчас хочется подробнее рассказать об уроке, название которого выскакивает из общепринятых педагогических рамок. Только образ Короткого урока мог соперничать у наших интеллектуальных детей с уроком Бродяжничества! Даже ребенок догадывается о правиле, часто нарушаемом учителями, – не говорить длинно. В пространстве города (пусть это отдельно стоящий на земле одноэтажный флигель с садиком, клумбами и лицами, с намоленным пространством старинной усадьбы) трудно или невозможно создать истинный дух усадебной педагогики с ее невыдуманной, технологически выстроенной, декларированной или научно обоснованной свободой.
Урок Бродяжничества – это синтез многих целей: хотя бы час в день ребенок (и взрослый) должен быть свободен в выборе – что я хочу знать и куда я хочу идти? Уроки бродяжничества имели разные цели и назывались по-разному: “Ах, мой милый Августин”, “Стройка”, “Пасека”, “Озеро”. Вот короткое описание урока под названием Колесо.
Мы шли по улице Карташова (мы – это учитель и двадцать учеников), затем свернули на улицу Никитина и неожиданно увидели огромное колесо. Оно привлекло наше внимание – колесо было ничье, лежало сиротливо. Дети окружили находку и стали думать вслух: что с ним делать? Учитель, почувствовав настроение детей, прочитав его в их глазах, предложил забрать колесо – это настоящее богатство в школе. Все вместе его покатили по улице. Первыми азартно за дело взялись любознательные усадебные отличники; работая, они не переставали задавать вопросы: откуда оно, от какой машины, почему его бросили?.. Затем, исчерпав свой запас любознательности, они отошли и уступили место усадебным практикам, которые стали говорить: а что мы с ним будем делать? Может быть, можно сделать спортивный снаряд или диван в классной комнате? И очень осторожно спрашивали: а продать его можно? Верхом мечтаний было продать колесо за 50 рублей.
Спустя какое-то время они немного остыли, но продолжали идти рядом и мечтать, что они купят на вырученные деньги. А докатили колесо до пункта назначения – до самой школы – усадебные поэты и мечтатели, и их предложения по поводу колеса, на взгляд учителя, были самыми ценными на этом уроке. Они предлагали раскрасить его красиво и закатить на высокую-высокую гору (таких в Томске и в помине нет), раскрашенным пустить вниз и... смотреть.

Кому интереснее жить – Незнайке или Знайке?

Иногда спрашивают, какими способностями должен обладать будущий первоклассник, чтобы школа его взяла? Но наша задача заключается вовсе не в том, чтобы отобрать самых талантливых, – здесь важно увидеть, как талантлив каждый, не пропустить эту радость, дать ей раскрыться. К нам приходят очень разные дети, но еще более разными они нас покидают, прожив здесь три года.
“Ваших учеников легко узнать: у них на все своя точка зрения”, – делятся с нами преподаватели школ и гимназий, принимающих “университетских” выпускников. Как в гармоничной семье взрослые не мешают ребенку быть самим собой, так в школе, воплощающей концепцию школы-дома, предпочитают иметь дело с непохожими и потому такими интересными людьми семилетнего возраста.
В ежедневном кафе “Дилемма” право ребенка выбирать, спорить и отстаивать свою точку зрения реализуется сполна. Здесь обсуждаются самые важные и сложные вопросы, подсказанные прожитым днем. Например, может ли третьеклассник самостоятельно разжигать костер? Можно ли спорить с учителем? Нужны ли отметки? Кому интереснее жить – Незнайке или Знайке? Надо ли прощать взрослого, если он серьезно тебя обидел? Согласитесь, это темы для обстоятельных дискуссий. Конечно, ответы могут быть очевидными и однозначными: “Спички детям – не игрушка”, “Старший всегда прав”, “Дневник – лицо ученика”. Но едва ли возможна настоящая жизнь в таком одномерном пространстве, скучном и плоском.

Обсуждая вопрос о необходимости отметок, перешли к более глобальному: нужны ли человеку чьи-либо оценки? Обращаемся к одному из спорщиков:
– Как ты думаешь, кому в жизни легче: тому, кого все время хвалят, или тому, кого только ругают?
– Лучше, когда не хвалят и не ругают.
– Почему?
– Тогда человек скорее сам научится понимать, когда он делает хорошо, а когда – плохо.

Счастье по билетику

Как все дети, наши ученики оказываются умнее и честнее наших педагогических хитростей. Когда хочется схитрить, мы, не сговариваясь, вспоминаем историю о счастье. Это случилось накануне 8 Марта. Утром праздничного дня стало известно, что все подарки наших мальчиков предназначены только одной девочке. Праздник мог обернуться слезами, обидами и ссорами. Как поступить: сделать внушение, объяснить, что это не по-рыцарски, уговорить, заставить? Или... устроить нечто вроде беспроигрышной лотереи - игру, в которой к каждому приходит удача. Ответить на явную несправедливость радостью, которой хватит всем.
Собрав на перемене большой круг, мы предложили каждому взять один из тщательно свернутых бумажных билетов. Может быть, кому-то попадется один из немногих счастливых? Надо ли говорить, что “счастье” в виде нарисованных на скорую руку смеющихся рожиц, звезд, цветов и сердечек было спрятано в каждом билете.
Зная, что наши дети не принимают любые варианты поддавков, мы ждали настороженных вопросов: если “счастья” было немного, то почему никто не остался “несчастным”, а если его заготовили на всех, то есть ли смысл в такой игре? Приходится признать, что ждали мы этих вопросов больше для того, чтобы многозначительно ответить: “Мы всех вас любим и поэтому хотим, чтобы все вы были счастливы. Разве мы могли сделать кого-нибудь из вас несчастливыми? Разве это будет честно?”
Однако наши назидательные сентенции не понадобились: крошечная школа уже звенела восторженным “Ура!”, словно колокольчик. Восторг всеобщего, разделенного со всеми счастья, которое приняли так доверчиво и так мудро: сомневаться в своем счастье – лучший способ его потерять.

Минута общего восторга

Ученик университетской школы... Звучит не хуже, чем студент Оксфорда или воспитанник Сорбонны. Перед глазами встает образ примерного умника – знайки, посиневшего от занятий. На самом деле ученики начальной школы ТГУ – это прежде всего дети, и школа делает все возможное для сохранения этого статуса. Период начального обучения совпадает с сенсорным этапом развития в жизни ребенка. Это время, когда ему необходимо постоянно меняться, чувствовать и видеть себя другим, когда огромную роль в становлении и воспитании личности играют образ и впечатление, когда, как писал Симон Соловейчик, “минута общего восторга стоит иногда целой четверти”. Как и все дети, наши ученики любят творить, сочинять, играть, превращаться и перевоплощаться. Поэтому новый спектакль “Театр в домике садовника”, персональная выставка рисунков, спонтанно возникшая по инициативе художника, детское умение необыкновенно чутко слушать музыку, потрясающий рассказ о викингах, прочитанный на уроке историко-культурологического курса “Легенды”, – это важно, это события, которыми живет – должна жить! – начальная школа, и это надо чувствовать. Как все дети, наши хотят чувствовать себя взрослыми. Поэтому не любят, когда их называют зайками или детками. Не просто не любят – активно протестуют и предлагают собеседнику свои нормы общения.

Во время полдника учительница обращается к второкласснику, назвав его при этом солнышком. Он удивился:
– Почему солнышко?
– А разве ты не солнышко?
– Нет.
– А кто же ты?
– Я пацан...
– Хорошо. Извини меня.
– А можно добавку кефира?
– Кефира больше нет, пацан.
Бурный восторг! Смех – не ехидный, что было бы вполне объяснимо, а именно радостный: взрослый соглашается принять детские правила игры.

Сорняк или новое растение?

Наша начальная школа росла, как дерево, восемь лет. Начальство на этот “сорняк” до поры смотрело сквозь пальцы. Плоды нашего просвещения – три выпуска детей, которые стали успешными гимназистами, лицеистами, учениками, людьми.
В сентябре 2000 года двери начальной школы Томского государственного были закрыты. Дети второго класса остались за порогом школы. Хозяева вдруг решили отобрать свой дом и сад. В этой роли выступили не наследники первого ректора, это другие люди. Первые лица университета были вполне советскими детьми, учились в школе с продленкой, политинформацией и второй обувью. Они выросли и сохранили к ней необыкновенное доверие, поэтому странности усадебной школы им были непонятны и враждебны. Из своего прекрасного далека они задавали злые взрослые вопросы: зачем детям свободная педагогика, зачем маленькая школа, когда в каждом микрорайоне есть большие панельные и с номером, зачем так много учителей и мало учеников? Как надо, они знали точно, поэтому смотреть на школу в липовом саду им не хотелось и пяти минут.
Школа закрыта, но остались с нами наши истории, наш опыт с кубами, уроками Бродяжничества, уроками На колесах... Это золотой фонд, который хранится не в слитках, а в непридуманных историях усадебной школьной жизни.

P.S. Колесо действительно раскрасили и превратили в волшебный диван, который участвовал в театральных постановках и был местом утешения в трудные моменты счастливого детства.

Из дневника директора школы

Как бы ни называлась школа – Монтессори, вальдорфская, школа-усадьба, – выражение лиц детей имеет общие черты. Если это фотография, которая не соврет, лица детей отражают счастливый мир детства. Эти школы – для ребенка. Они могут иметь и другие названия, и разные концепции, но по сути дела – это школы для детей. Дети в них успешные, пытливые, улыбчивые. Особенность этих школ в том, что нет физической жизни у основателей. Не сохранились и традиции усадебной педагогики в настоящее время. А живым остается душа и мысль этих непреходящих ценностей. Они являются основой школы для детей. Ваши Величества Душа и Мысль не ждут от своих деяний ни общественного признания, ни денег; не говорят: дай медаль, дай медаль – у них нет амбиций живых классиков.

...Вот так раздумывала тихими вечерами в школе под липами ее директор Л.Скородинская. И только сверчок, привезенный из деревни вместе со старой мебелью, громко стрекотал, сообщая всем и каждому, что за печкой в деревенской школе ему по-настоящему уютно.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"