Авангард Леонтьев: “Своих персонажей ищу в себе. Я и черта там нашел...”

Авангард Леонтьев – не из звезд, если толковать это слово привычно. Но он вполне звезда, потому что без такого художника, как он, наша сцена и экран были бы значительно менее интересны.

– Мы встретились с вами практически на рубеже эпох. Какое событие ушедшего столетия стало для вас главным?

– Наверное, мое рождение. Нет-нет, это не шутка. Ведь при каком-то ином повороте судьбы я мог бы вообще не появиться на свет. Я родился вместо другого человека – моего старшего брата, погибшего в 1943 году на Курской дуге. Похоронен он в братской могиле в 50 км от Курска. Я езжу туда каждый год. В свое время туда ездил и мой отец и даже помог распланировать кладбище, взяв за основу Пискаревское в Питере. Брат родился в 1924-м, и родители по моде того времени назвали его Авангардом. Он у родителей был первенцем, и они в 1946 году решили родить меня и назвать в честь брата.

– Я хотел бы вспомнить ваш первый актерский опыт, закончившийся, если я правильно информирован, обмороком.

– В первом классе на школьном утреннике я должен был играть гнома. Собственно, даже не играть, а просто ходить в соответствующем костюме. Мама мне сделала бороду на резинке. И в какой-то момент борода так стянула мне подбородок, что я потерял сознание. Искусство потребовало этой жертвы. (Смех.) Потом в школе пацаном руководил драмкружком. И с тех пор проникся любовью к педагогике. Кстати, в “Современнике” моей первой ролью стал тоже гном в “Белоснежке”, но там я в обморок не падал.

– Но дебютировали вы, по-моему, в “На дне”?

– Да, я там играл одного из ночлежников и очень любил эту роль. Там составчик был ого-го! Евстигнеев – Сатин, Даль – Васька-Пепел! Я страшно зажимался, мне казалось, что я абсолютно им не соответствую. Чего только я не придумывал себе в этой роли: лазал где-то под лестницей, качался на перекладине, ходил в коротких, по щиколотку, штанах… Как-то из больницы приехал на прогон Олег Николаевич Ефремов. После этого пошла молва, что я ему понравился и Галина Борисовна Волчек (режиссер спектакля) по его совету назначила меня на роль Алешки.

– С тех пор за вами утвердилась своя актерская тема – тема “маленького человека”, не так ли?

– Да, но ее мне предсказала мой педагог еще в самодеятельности – Анна Гавриловна Бовшек. Она в свое время была замечательной актрисой, училась у Вахтангова и Сулержицкого! Я у нее занимался в студии художественного слова в городском Дворце пионеров. Это была замечательная школа жизни, школа культуры. Анна Гавриловна была Учителем с большой буквы.

– А ваш Федор Иоаннович тоже вписывался в эту тему? Говорят, что он тогда произвел на зрителей колоссальное впечатление?

– То, что вписывался в тему, – это бесспорно. А вот по поводу впечатления… Это было так давно, что я уже не помню ни строчки из пьесы. Я ведь в “Современник” показывался с этой ролью и с отрывком из “Ревизора”. Помню, пришла смотреть вся труппа во главе с Ефремовым. Потом ушли заседать, они тогда это очень любили, порой заседали ночи напролет. И на этих собраниях резали правду-матку друг другу в глаза. Вот в какой театр я тогда попал!
А в связи с Федором Иоанновичем всегда благодарно вспоминаю своих педагогов – Павла Владимировича Массальского, Анну Михайловну Комолову, Ивана Михайловича Тарханова.

– Вы всегда с восторгом говорите о “Современнике”. Что вам в нем особенно импонирует?

– Прежде всего то, что это актерский театр и режиссура в нем актерская. Галина Борисовна Волчек старается “умереть” в актере. И не единожды делала это. Однажды “умерла” в Табакове, который гениально сыграл Адуева в “Обыкновенной истории” Гончарова. Я говорю о театральном спектакле, по телевидению впечатление не передавалось в полной мере. Смотреть, как работает, как “показывает” на репетициях Волчек, – истинное наслаждение. Она ведь потрясающая актриса, но в последнее время очень мало играет. Мне, как и Олегу Табакову, всегда хотелось, чтобы она сыграла Вассу Железнову.

– Вы сейчас очень популярны. Не было желания уйти в другой театр?

– На этот счет есть известное высказывание Валентина Гафта: “Я бы давно ушел, да нигде лучше-то нет, чем у нас”. (Очень похоже показывает Гафта.)

– Кстати, о вашей способности показывать. Я читал, что вы не раз участвовали во всяких розыгрышах и однажды даже сымитировали самого Аркадия Райкина?

– Да, мы как-то разыграли легендарного секретаря нашего театра Раису Викторовну Ленскую – святого человека. Я позвонил ей из соседнего кабинета и голосом Аркадия Исааковича поинтересовался, все ли в порядке “у моего Котеньки, не балуется ли он”. Она чуть не подпрыгивала, расхваливая Костю. А тот стоял рядом с ней, слушал ее диалог с “папой” и делал вид, что ни о чем не догадывается.

– В “Современнике” ваши роли оказывались победными. Этот факт признают все. Приходилось ли отказываться от каких-то ролей?

– Роли я не выбирал, брался за все, что предлагали. Отказываться у нас было не принято. Это сейчас все стали такими маститыми, иногда капризными. Галину Борисовну это всегда очень расстраивает.

– А случалось ли, что саднило в душе оттого, что какую-то роль давали не вам?

– Я никогда не мечтал играть какие-то конкретные роли. Я стремился к хорошей литературе и такой же режиссуре. Роли приходили ко мне сами, иногда нежданно-негаданно. Как-то раз приболел Игорь Владимирович Кваша, и Галина Борисовна попросила меня за пять дней до спектакля ввестись на роль Гаева. Причем спектакль надо было играть на гастролях за границей. Она очень просила меня, иначе, говорит, все гастроли сорвутся. Я согласился из уважения к ней, хотя был в ужасе. Роль переписывал в самолете, народ смеялся. А по мне – когда перепишешь, легче запоминается. Сыграл, и после этого Волчек велела играть Гаева в очередь с Квашой. Это был подарок.
Иногда влюбляешься в своего персонажа внезапно. Так было с крошечной ролью Бени в “Трудных людях” Бар-Иосефа. Иногда мне кажется, что именно она – самая любимая.
Никогда не мог помыслить о Чичикове, потому что видел, как его прекрасно играл во МХАТе Белокуров. Я был уверен, что так не смогу. И когда Валерий Фокин предложил мне сыграть его, я был счастлив.

– Недавно на фестивале фокинских спектаклей на открытии здания Центра Мейерхольда “Нумер в гостинице города N” прозвучал с новой силой. В чем секрет?

– Я считаю, что “Нумер” – режиссерский шедевр Фокина. А рождалось все это из этюдов. Фокин – большой мастер этюдов. Вначале он написал мне несколько пунктов, на что надо особенно обратить внимание при чтении “Мертвых душ”. А потом мы приступили к этюдам. Он сидел в зале один, и я перед ним был один, импровизировал. Вспоминал эпизоды своей жизни и чувства, которые я тогда испытывал. Причем он заставлял меня вспоминать и приятные эпизоды, и очень неприятные. Все эти этюды и стали основой спектакля, сотканного из эпизодов – моментов, когда Чичиков пребывает в одиночестве в своем номере в гостинице. Кроме того, и я, и Фокин очень любим Гоголя. И эту любовь удалось выразить в этом спектакле.
А поначалу было страшно. Фокин увидел мое подавленное состояние и спросил, чего это я такой грустный. Я ему высказал свои опасения, мол, провалюсь. Он мне в ответ: “Нет, провалиться я тебе не дам!” И это очень мне помогло. Я поверил в то, что он построит мне роль и не даст провалиться.

– Фокин ведь славится тем, что строит роль точно и филигранно, не так ли?

– Да, безусловно! Он этим и прекрасен. У него получается роль “без воды”. Вся вода отжимается. Остается суть. Он формалист, но в самом хорошем смысле слова. Его форма только помогает актеру.

– Актеры часто “списывают” своих персонажей с других людей. С кого вы списали своего черта из “Карамазовых?”

– Да, есть актеры, которые любят находить прототипы своих героев. Я в основном ищу персонажа в себе. Каждый свой атом, молекулу можно развить потом в характер. Я и черта в себе нашел. Думаю, что в каждом из нас есть черт. Душа наша – поле борьбы божественного и дьявольского.

– А как складывались взаимоотношения с кино, что особенно греет душу из сыгранного?

– Во-первых, я очень благодарен режиссеру Александру Орлову за то, что он снял меня в своем фильме – сериале “Тайна Эдвина Друда”. Там мне посчастливилось встретиться с блистательными партнерами: Пляттом, Гафтом, Весником, Юрским и другими. А потом я встретился с Никитой Михалковым. Последняя моя роль в кино, которую я вспоминаю с удовольствием и очень люблю, – водитель грузовика из “Утомленных солнцем”. И самого Никиту Михалкова я очень люблю и как режиссера, и как человека. Часто он мне очень помогал в серьезных житейских ситуациях.

– Мне очень бы хотелось вспомнить вашего Алексеева из михалковского “Обломова”. Этот персонаж запомнился мне не менее чем главные герои.

– Конечно, это очень хорошая роль. На эту роль меня сосватал Олег Табаков. Думаю, что без этого сватовства Михалков бы меня не взял – он мало меня знал. Я с наслаждением вспоминаю, как виртуозно и скрупулезно работал Михалков. Все было срепетировано за несколько месяцев до начала съемок. На площадке практически не репетировали.

– Сейчас одно из главных ваших занятий в жизни – преподавание в школе-студии МХАТ. Но началось это увлечение, если я правильно информирован, в те годы, когда зарождалась “Табакерка”?

– Да, в начале семидесятых годов Олег Табаков увлек нас: Валерия Фокина, Сергея Сазонтьева, Володю Поглазова, Бориса Сморчкова, Владика Федченко, Костю Райкина и меня – идеей создания нового молодежного театра. Мы поначалу рыскали по школам, искали талантливых ребят, потом два года занимались с ними во Дворце пионеров, готовили к поступлению в ГИТИС. В результате родился театр, как говорит сам Табаков, “имени мене”. Я страшно увлекся педагогикой, и теперь это увлечение переросло во второе “я”. Это стало образом жизни. Наиболее комфортно я чувствую себя со студентами.

– Почему?

– Во-первых, я там начальник. (Смех.) А если серьезно, то педагог – это начальник в хорошем смысле. Я начинаю с ними путь, помогаю встать на рельсы. Мне это нравится еще и потому, что я в состоянии им помочь. И я вижу результат. В юности я хотел стать врачом и до сих пор жалею, что не стал им, потому что в медицине есть реальный результат. Это счастье – вернуть человека к жизни! И миссия учителя в чем-то сходна с врачебной. Не всегда мы можем кому-то помочь, а мне выпало счастье делать это. Я к ним очень привязываюсь. Может быть, потому что у меня нет своих детей. А их я называю детьми. Мне с ними очень хорошо, очень интересно. Так, как ни с кем!
Я с ними связан какими-то узами. К сожалению, временными. Редко, кто звонит потом. Вот Женя Миронов звонит каждый день. Но такие ученики бывают раз в жизни.

– И актеры…

– Актеры – чаще. А вот бывшие студенты, которые звонят каждый день и интересуются, жив ты еще или нет, – крайне редко. Мария Кнебель говорила, что главная заповедь педагога – не ждать благодарности от учеников. Это как во взаимоотношениях с детьми: надо им отдавать, а они пусть отдают своим ученикам. Так природа нас создала: родители о детях заботятся больше, чем дети о них.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"