Круги над водой и землей
О том, кто шел своей дорогой сразу во многих
пространствах и временах
§ 21. Урас VII Святой
Долго не хотели мыши брать в цари сына Сера IV –
Ураса VII, но делать было нечего. Урас был язычник.
Он поехал путешествовать, а правление передал
своей матери Морщинке I. Он поехал в Крысию, где
исповедовали Христианство. Урасу понравилась
эта вера, и он принял ее, причем получил имя Крыс.
Мать его была этому рада, а мышиная церковь
причислила его к святым. Скончался он в 1477 году.
§ 22. Пи Вдохновенный IV
У Ураса осталось два сына: Пи и Иждыгар. После
долгой смуты и издавания законов воцарился Пи IV.
В это время в Мышинии появлялось все больше и
больше язычество, а Пи IV исправлял его. За это Пи
прозвали «Вдохновенный», что значит
«исполняющий заповеди Божии». От мышей и у нас
это слово. Иждыгару IV было завидно смотреть на Пи.
Он убил его, а сам взошел на престол. Но Господь
наказал его: он скоро умер.
В гимназии его прозвали Рейнеке-Лис. Хитрый,
смешливый, умеющий облапошить гимназического
«царя зверей», при сюртуке и указке, он многие
свои шалости зарисовывал в тетрадях вперемежку
со стихами и набросками к романам, рисунками
«Поезд Москва – Севастополь», «Ноги нашей семьи»
или «Сатана на земном шаре»… В тетрадях же
сохранилось и его первое прозаическое
произведение – «Урасовская династия». Около
сорока императоров страны Мышинии, череда
странных имен и одинаково набожных жизней,
портретная галерея и подробная географическая
карта. Избранные портреты висели в его комнате
низко-низко, на уровне детского роста. Точность,
смелость графики – отнюдь не детские.
Ему было тогда восемь или девять лет.
Родился Даниил Андреев 2 ноября 1906 года в Берлине.
Вскоре мать его, Александра Михайловна Доброва,
умерла от болезни, туманно называвшейся
послеродовой горячкой. Ей было двадцать шесть
лет. Недавний счастливый отец Леонид Андреев
почти что сошел с ума. Он просто не мог видеть
сына. Казалось, ребенок не нужен никому. Дни
отцовского горя и слабости тянулись. Но в Берлин
приехала старшая сестра Александры Елизавета и
увезла Даниила в Москву. С тех пор он жил в семье
Добровых, время от времени наезжая к отцу.
Еще до гимназии он много занимался дома с
приглашенным учителем. Впрочем, и здесь будущее
прозвище уже давало себя знать. Соглашаясь всю
неделю занятий вести себя хорошо, он в выходные
получал законную мзду. Учитель рисовал ему новую
букву индийского алфавита, а потом вез по Москве
новым маршрутом трамвая.
Позже это детское пристрастие к таинственной
Индии прорастет в романе «Странники ночи».
Леонид Глинский, глава подпольной группы, загодя
готовящейся строить Храм Солнца в стране, где нет
пока места страшнее Лубянки, будет индологом.
Индия как символ иной, живительной реальности,
что одновременно недосягаема и скрыта в каждом
из нас…
Впрочем, даже Индия не была пределом его
фантазии.
«Автор сочинения «Юнона» фантазирует, что где-то
в бесконечных полутемных пустынях Вселенной
есть уголок с почти такой же, как и наша, планетой.
Эту планету, которую он окрестил Юнона, т. е.
богиня плодородия, населяют такие же люди, как мы
сами. Они говорят членораздельными звуками,
плавают на кораблях через моря, подобные нашим, и
летают по воздуху атмосферы, совсем как наша.
Единственное, чем отличается от Земли эта
планета – это расположением морей, материков,
фауной, флорой, историей и государствами. Об
этом-то автор и желает оповестить читателей и
вообще всю желающую публику. Это он и будет
описывать в разных отношениях: географии,
истории, мореплавания, истории одной выбранной
страны – государства и ея мифологии. Сзади будут
приложены портреты героев этой повести, а так же
разсказ с описанием приключений и деяний однаго
из них».
Орфография и пунктуация авторские. Это
предисловие к фантастической эпопее, написанной
в десять-одиннадцать лет. И невольно
вспоминается анекдот тех же времен. В бюро
путешествий стоит беженец из Европы, раздираемой
Первой мировой, и отчаянно крутит глобус. Наконец
он прекращает терзать лоснящийся от многих
пальцев шар, ставит его на стойку и спрашивает: А
ничего другого у вас нет?..»
До Даниила Андреева задачу конструирования и
описания собственного мира не ставил никто из
русских писателей. Много позже, в 30–40 годах
двадцатого века, этим занимались английские
филологи Дж.Р.Р.Толкин и К.С.Льюис. И может быть,
это обусловлено тем, что людям стало тесно в
перенаселенном, перекроенном войнами мире, где
от беды не убежать, не скрыться. И даже
обетованные земли, что в мифах и легендах
скрывались за морями, обрели вполне зримый облик,
а ценой путешествия туда стали деньги, а не
борения духа.
Вытравив белые пятна с карт, человек сам замкнул
себя в границах земного шара, крупицы среди
безжизненных пустынь Вселенной. Если до этого он
мог путешествовать, уходить в неизвестные ему
дали и жить, ощущая, что они где-то есть, что они
доступны ему во всех своих безграничных
пространствах, если он того пожелает. Теперь же
сфера существования стала действительно сферой,
величина ее была точно определена и должна быть
целиком принята во внимание. Однако в таком
мироздании человечество как бы изолировано. И
оно уплотнилось на Земле, стало в самопонимании
соотноситься лишь с самим собой.
Мир опустел. Ангелы, демоны, мифические существа
– а ведь последних кракенов согласно хроникам
ловили чуть ли не в девятнадцатом веке – исчезли
совсем. И образовался вакуум, который надо было
чем-то заполнять. Этого требовала, наверное, сама
природа человека. И не случайно в то время
распространились спиритизм, магия, шаманство.
Взрослые искали так, Даниил – по-своему.
Позже сам Даниил Андреев всегда говорил: «Хорошо,
что я рос у Добровых, а не у отца». Здесь бывали
Бунин, Горький, Шаляпин, Скрябин, за которыми
можно было подглядывать из хозяйской спальни;
можно было вдоволь побеситься, благо бабушка
всегда держала сторону внука и спасала его во
всех ссорах.
Евфросинья Варфоломеевна Шевченко умерла, когда
любимому внуку было шесть лет. Даниил заболел
дифтеритом, а бабушка, ухаживавшая за ним,
заразилась. Внук выздоровел, бабушка умерла.
Выздоравливающий ребенок не видел ни смерти, ни
похорон. Не знали, как ему об этом сказать.
Наконец кто-то взял на себя трудное дело. Даниилу
рассказали, что бабушка в больнице, болезнь ее
проходит, но очень уж она соскучилась по своей
дочке, Даниной маме. А чтобы ее увидеть, надо
умереть. Но бабушка беспокоится, отпустит ли ее
Даня.
Через некоторое время Даниил написал ей письмо, в
котором действительно отпускал к дочери, в рай.
А следующим летом его едва успели поймать
посреди мостика на Черной речке. Он собрался
топиться, чтобы увидеть маму и бабушку и заодно
побывать в раю.
Смерть не страшна,
я с детства с нею дружен
И понял смысл ее
бесплотных черт.
Да, с детских лет:
с младенческого горя
У берегов балтийских
бледных вод
Я понял смерть, как дальний
зов за море,
Как белый-белый, дальний
пароход.
Там, за морями – солнце,
херувимы,
И я, отчалив, встречу мать
в раю,
И бабушку любимую мою,
И добрую Волшебницу
над ними…
Юность Даниила Андреева совпала с революцией. В
голодные годы глава семьи, доктор Филипп Добров,
стал изготавливать какие-то особые дрожжи,
которые так и назывались – «Дрожжи доктора
Доброва». Все заказы по Москве разносил Даниил.
Позже он говорил, что именно эти прогулки
положили начало всем его будущим путешествиям, а
привычка бродить по городу осталась на всю жизнь.
Сам он говорил, что именно в моменты таких
прогулок его настигали видения. Образ Небесного
Кремля над Кремлем Московским; ощущение близости
стихиалей, сущностей воды, ветра и других земных
стихий; предвидение чудовища, выражающего
сущность государства, позже понятого и
описанного им (уицраор).
Даниил Андреев неохотно рассказывал о годах
своей юности. Темные дороги иррационального –
так называет этот период его вторая жена, Алла
Андреева.
В одной из книг он описывает, как убил ради
самопроверки собаку. Есть ли столь ничтожное зло,
которое человек не в состоянии совершить лишь
потому, что оно ничтожно? И то, что произошло
потом, очень похоже на дуэльную историю старца
Зосимы из «Братьев Карамазовых». Горечь
совершенного зла и радость, что сумел вовремя
остановиться и не сделал большего...
Места как поэту ему в тогдашней действительности
не было. Не было и денег. Выход нашел двоюродный
брат, обучивший Даниила Леонидовича писанию
шрифтов. Скромный заработок
художника-оформителя позволял немногое, тем
более что часть денег он отсылал в Крым бывшей
директрисе своей гимназии. Больная, с
парализованными ногами, она жила там одна. И
бывшие ученики собирали для нее какие-то
средства. Так продолжалось до самой войны.
Он очень любил путешествовать. Непременно
босиком, налегке, запасшись куревом больше, чем
едой, ходил от деревни к деревне, ночевал где
попало, порой в стогу или попросту в лесу. И,
наверное, все, что написано в “Розе Мира” о
природе, – родом отсюда. Река, несущая круглые
отметины рыбьей охоты; солнце, закатывающееся в
темную пасть леса; холодный ветер, не ветер даже,
а движение пространства навстречу человеку...
Особый мир, потаенный, открытый не каждому, все
время балансирующий на ускользающей грани
понимания и принятия...
Эти путешествия дали посыл многим
стихотворениям Андреева, а поэма “Немереча” –
просто описание одного из них. Из уплотненного
мира коммунальных клетушек, где с витрин смотрит
вкуснейшая колбаса по зарплате за сто граммов,
где в соседские комнаты вьезжают по ордерам НКВД
неизвестные люди, – один ход. В путешествия, в
двухмерное пространство дороги, где есть вперед
и назад, а встреченный человек – такой же путник,
как и ты, не закрученный водоворотом арестов и
лжи, воюющий лишь с самим собой на неизвестном
пути...
Впрочем, еще можно было уйти в музыку. Алла
Андреева вспоминает, что Даниил искренне
радовался, что судьба не свела его с Дмитрием
Шостаковичем. Иначе бы тому не удалось
отказаться от трактовки Пятой симфонии,
предложенной Андреевым. За каждым событием он
видел подтекст, а совокупность подтекстов
складывалась во второй план мира, который на
самом деле оказывался первым...
Призвали его в конце 1942 года. Нестроевой рядовой
по здоровью, Андреев не мог воевать. Сперва
состоял при штабе формирующихся в подмосковной
Кубинке воинских частей; позже, зимой сорок
третьего, служил на Ладожской трассе – “Дороге
жизни”. Состоял он в похоронной команде, хоронил
убитых, копал братские могилы, читал над ними
православные заупокойные молитвы. Порой его
вызывали в Особый отдел, “прорабатывали”, но в
конце концов оставляли в покое.
Подтаскивая снаряды к передовой, Андреев
надорвался и попал в медсанбат. Чуть
подлечившись, просился обратно, но его оставили
санитаром – спасли, иначе бы он просто умер от
слабости. В этом судьба его перекликается с
судьбой Варлама Шаламова, долгие колымские
месяцы работавшего при больнице, чтобы хоть
как-то выжить, сохранить себя до Большой земли...
В последние месяцы войны из армии уже стали
забирать людей для работы в тылу. Горком
графиков, членом которого был Андреев как
художник-шрифтовик, вызвал его с фронта. И
последнюю военную зиму он служил в Москве, в
Музее связи как художник-оформитель.
После войны Андреев занимался профессиональным
писательством – работал над книгами о русских
путешественниках в Средней Азии и Африке.
Материалы искал в Ленинской библиотеке, попутно
изучая запрещенные биографии. Радовался как
ребенок, узнав, что в Африке есть река, названная
именем Николая Гумилева.
В апреле 1947 года ему предложили лететь в Харьков,
читать лекции по своим книгам. По дороге на
аэродром Даниил Леонидович был арестован, а жене
из Харькова выслали телеграмму о благополучном
прибытии. Вскоре наведались и домой – забрали
все, что было печатного и рукописного, арестовали
жену.
Вначале она не очень беспокоилась: так
называемые профилактические аресты были обычным
явлением, забирали на несколько дней в
преддверии праздников или ради статистики. Но на
этот раз никого не отпустили.
Основным доводом обвинения был антисоветский
роман “Странники ночи” и стихи, читавшиеся
немногим друзьям. Показалось мало: добавили “УК58
через 19” – подготовка террористического акта,
планирование покушения на Сталина.
Реалистичность “Странников ночи” только
утяжелила судьбу Андреева. О героях
расспрашивали как о живых людях. С кого списано?
Искали оружие. Не нашли – и дали 25 лет лагерей: на
краткое время в СССР была отменена смертная
казнь. В противном случае дали бы “вышку”.
В тюрьме он впервые осознал, к чему призван. Мир,
не исчерпывающийся ни стенами тюремной камеры,
ни стенами камеры неизмеримо большей, звал к
себе. Ему являлись Лермонтов, Блок и Достоевский,
“водили” по кругам надмирной и подмирной
реальностей. Впрочем, это уже область, где
находить слова дано немногим. И пусть некоторые
из них режут язык, кажутся необкатанными –
подобное к подобному...
Не все сокамерники его понимали. В “Новейшем
Плутархе”, книге шуточных биографий, написанной
во Владимирской тюрьме, есть главы, прямо
обыгрывающие сюжеты “Розы Мира”. Но даже самый
непримиримый его “непониматель”, соавтор по
“Плутарху” Василий Парин, академик-физиолог, с
удивлением писал впоследствии: “Было такое
впечатление, что он не пишет, в смысле
“сочиняет”, а едва успевает записывать то, что
потоком на него льется...”
В камере он писал на случайных листках бумаги.
При шмонах их отбирали, и вся камера, включая
военнопленных, немцев и японцев, которые, не зная
языка, не понимали, в чем участвуют, прятала
будущие главы “Розы Мира”.
Впоследствии в 1956 году в тюрьму пришел новый
начальник режима, и он передал сумевшей к тому
времени освободиться Алле Андреевой записи мужа.
А в 1957-м выпустили и Даниила Леонидовича –
работала хрущевская комиссия по делам
политзаключенных.
До пятьдесят девятого он, почти умирающий,
мыкался по чужим домам. Алла Андреева научилась
делать массаж сердца, поневоле стала
специалистом по реанимации. Все это время он
писал “Розу Мира”. Друзья по тюрьмам делали все,
что могли: тот же В.В.Парин устраивал его к лучшим
кардиологам, кто-то еще сумел добиться, чтобы
Даниилу платили хоть какие-то деньги за
издающиеся книги его отца.
12 октября 1958 года он закончил “Розу Мира”.
Случилось это на Кавказе, в Доме творчества
художников, куда сумела его вывезти жена. С этого
момента болезнь было уже не остановить.
Весной они наконец-то получили комнату в Москве,
в последнем тогда доме по Ленинскому проспекту,
за которым кончалась Москва и начинались
пустыри. Пошли последние сорок дней его жизни.
Умер он 30 марта 1959 года.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|