Почему я не хожу в школу

История одной мамы, которая сначала посещала вместе с дочерью все уроки, а потом перестала появляться даже на родительских собраниях

На выпускном вечере расчувствовавшийся директор осыпал родителей комплиментами. Порция добрых слов досталась и мне.
– Уже вторая ваша дочь заканчивает нашу школу. Девочки замечательные, хотя, – добавил он ложечку дегтя, – мама в последнее время что-то перестала ходить на собрания.
На самом деле я перестала на них ходить давно. Потому что никакой связи между собраниями и воспитанием девочек не видела.

Сага о Гоге

О моих детях на этих сборищах практически никогда не говорили. Классный руководитель сначала строго оглядывал родителей, втиснувшихся в неудобные парты и чувствующих себя почему-то виноватыми, потом зачитывал список тех, к кому нет претензий. Оглашением этого списка, куда всегда входили и мои дети, интерес к нам исчерпывался. Дальше шел трехчасовой рассказ про Васю, который опять побил Петю, про Витю, получившего очередную, двадцатую двойку, и Колю, в сто первый раз прогулявшего химию.
Самое смешное, что родители этих Вась, Петь и Коль на собрания приходили крайне редко, и все накопившееся у учителя раздражение выливалось на тех, к кому как раз претензий не было. Поток гневных разоблачений удавалось перебить только бабушке Гоги. Она резко вклинивалась в монолог учителя и начинала рассказывать о том, какой хороший у нее внук. Как он любит математику и помогает ей по дому, как вчера по собственной инициативе помыл пол, а позавчера...
Бесконечная сага о Гоге выбивала классного руководителя с наезженной колеи, и мы переходили наконец к делу. То есть к сообщению о том, что нужно сдать столько-то и столько-то на то-то и то-то. Иногда названные суммы вызывали спор, но чаще мы безропотно выстраивались в очередь на сдачу монет. Процесс затягивался, как правило, еще на час. Потому что каждый, протягивая свой полтинник или десятку, пытался узнать хоть что-то о своем ребенке. Собственно говоря, ради вот этого пятиминутного разговора по душам мы и ходили на родительские собрания.
– А помните, что было в первом классе?! – смахнул слезу Владимир Константинович, ставший вдруг сентиментальным. – Кошмар! Тогда даже самые пассивные родители каждый день в школу ходили и на уроках сидели.
Десять лет назад я не была пассивной. Тогда на каждом родительском собрании говорили обо всех детях без исключения. Причем такое, что все мы были просто в шоке.
– Класс слабый, бездарный! – срывалась на визг молодая учительница. – Никто не способен учиться в языковой школе. А поведение? Вы знаете, что они творят на уроках?
Мы не знали и с трудом верили в то, что нам рассказывали. Ко второму полугодию половина родителей, в том числе и я, с учительницей, мягко говоря, не ладили. Она так высокомерно и пренебрежительно отзывалась о наших детях, будто ожидала увидеть в первом классе не шести-семилетних несмышленышей, а убеленных сединами профессоров. Нравились ей только два ученика, и то, подозреваю, по сугубо специфическим причинам: мальчик был внуком какого-то влиятельного лица из районного отдела образования, а девочка – дочерью подруги.

Вот так выглядят обезьяны...

Примерно в середине третьей четверти после очередного разгромного родительского собрания мы решили по очереди ходить на уроки и на продленку. Мне досталась продленка. Когда я пришла, “хулиганы” делали уроки. Если, конечно, их можно делать, одновременно бегая по классу и коридору и бросая друг в друга портфели и учебники.
– Какие-то черти, а не дети, – встретила меня воспитательница, а “черти” тут же бросились доказывать справедливость характеристики. Увидев меня, расселись по своим местам, но, как выяснилось, вовсе не для того, чтобы продемонстрировать усердие, а чтобы удобнее было наблюдать за уже не раз, видимо, разыгранным спектаклем.
К доске выбежал маленький черт, вернее, все-таки еще чертик. Выпучив глаза, он большими пальцами оттопыривал себе уши, а всеми остальными, засунув их поглубже, растягивал рот, что-то при этом мыча и качая головой. Потом повернулся спиной и покрутил у меня перед носом попкой. Честно говоря, в первую секунду я лишилась дара речи. Оглядываюсь – класс хихикает, ждет моей реакции. Поведи я себя неправильно, они бы тут же все повскакивали и начали дружно оттопыривать уши. Неожиданно вспоминаю забавную книжку про обезьян – это меня и спасло.
– Тебя как зовут? – спрашиваю.
– Денис, – промычал кривляющийся чертик.
– Вот, ребята, Денис вам сейчас показал, как выглядит обезьянка из рода…
Дальше я просто пересказала книжку. Класс хохотал, но не надо мной, а над Денисом. В конце концов пришлось спасать его, переводить все в шутку.
Сказать, что дети потом слушались, нельзя, но кривляться больше никто не решился. Учебники над головой пару раз, конечно, полетали, подраться и поябедничать маленькие разбойники тоже успели, однако уроки мы все же сделали. Больше всего меня тогда поразила моя дочь. Когда они устроили мне экзамен, она явно переживала и была на моей стороне, но потом расслабилась и повела себя ничуть не лучше Дениса. Рожи не строила, но подралась, помирилась, поплакала, посмеялась, раскидала по всему классу учебники и разорвала свою собственную тетрадь, из-за чего еще раз поплакала. В общем, как ни грустно это признать, учительница в чем-то была права.
– Вчера тут один папа дежурил, так он, – рассказала воспитательница, – своему ремня дал. Реву было на всю школу! Зато все потом сидели тихо как мышки.

Пения не будет

На следующий день мне выпало “дежурить” на уроках. Первым был китайский. Вчерашние чертики превратились в тихих мышек с восторженными глазами. Мое присутствие на этом уроке определенно не требовалось. Все выучили заданное, все тянули руки и пытались как можно больше произнести непонятных смешных певучих слов. Как потом выяснилось, они ведут себя идеально, если китайский первый, если же он выпадает на середину дня, то начинать урок приходится с гимнастики для рук и шеи. Почему-то после этого они обязательно успокаиваются.
А вот после урока пения угомонить их вообще невозможно. Поэтому пение всегда последнее. Мне “повезло”. В тот день было и пение. Даже не знаю, как назвать то, что происходило. Бедлам? Нет, пожалуй, слишком мягко. Учительница музыки громко пела, а весь класс еще громче выл, стучал ногами и мутузил друг друга. В том числе и моя дочь. Моя дочь, с четырех лет занимающаяся музыкой! Приходящий на дом педагог учил ее петь и все время уговаривал: чуть-чуть громче, ты же хорошо поешь. Но она, потупив голову, пела еще тише. Куда только делась стеснительность! Она вопила на всю школу. Причем дурным голосом. И мне захотелось взять ремень...
Кошмар, называемый уроком пения, прекратила завуч. Пели мы на первом этаже, а она на четвертом вела химию. Ее восьмой класс, наслушавшись наших “трелей”, развеселился и тоже начал подвывать. Разъяренная завуч приказала вместо пения читать им сказку. И это было правильно. Хотя сказку они все равно не слушали.
Вскоре пение заменили рисованием. Вел его учитель труда. И хотя рисовать он их не научил, но зато научил молчать. А это уже было кое-что. Впрочем, ни пение, ни рисование нас, родителей, не интересовало. Гораздо хуже было с математикой, русским и остальными основными предметами. Учительница, как мы выяснили, посидев на уроках, детей наших презирала и ненавидела. Они ей отвечали тем же. Противостояние зашло так далеко, что наше присутствие на уроках почти ничего не меняло. Более того, в какой-то момент мы тоже стали ненавидеть учительницу. Она не просто ранила детские души, она их уничтожала. Замечала и подчеркивала любой недостаток в ребенке – вплоть до оттопыренных ушей или курносого носа. Постоянно, между делом, без всякой причины. А когда она в присутствии папы замахнулась на ребенка линейкой, этот папа сам организовал родительское собрание.

Оглашение ультиматума

Пригласили учительницу, завуча и директора. Огласили заранее выработанный ультиматум: либо мы забираем своих детей, либо вы приглашаете другого учителя. На самом деле мы, конечно, хотели, чтобы дети учились именно здесь и просто брали на испуг. Знали, что в школе только один первый класс и если он распадется, через четыре года директора возьмут за горло уже предметники.
Пожалуй, директор тоже понимал, что мы блефуем, поэтому попытался доказать, что мы никчемные родители и плохо воспитали своих детей. Это было ошибкой. Теперь забрать детей решили даже колеблющиеся. Вмешалась завуч, попыталась помирить нас с учительницей. Но та воспротивилась:
– Подумаешь, плевать я хотела на вашу школу! Меня в институт зовут.
Последующее выяснение отношений происходило уже без родителей. Через два дня наступили весенние каникулы, а после них в школу вернулась ушедшая на пенсию Татьяна Васильевна. Директору удалось уговорить ее еще поработать. Она была как раз тем педагогом, который был нужен этому сумасшедшему классу, – очень властным и очень строгим. Дети ее побаивались и... любили. Как сказала мне однажды дочь, она была справедливой, и, возможно, в глазах первоклассников, измученных немотивированной ненавистью, это было самым главным и самым нужным.

Ах, если бы выпускные были хоть раз в год!

Наш класс продолжал считаться самым трудным за все годы существования школы, хотя “стоять на ушах” они перестали через неделю. К концу четверти почти все исправили свои двойки. Потерянный интерес к учебе был восстановлен. Во втором классе двоек по поведению в дневнике моей дочери уже не было, “бездарный” ребенок стал учиться на четверки и пятерки и автоматически попал в число тех, к кому нет претензий. Постепенно я все реже ходила на собрания-разносы. И не только я. Всем, чьи дети не донимали педагогов, на собраниях было просто неинтересно. Повлиять на чужого ребенка мы все равно не могли, а на разговор о наших детях у классной руководительницы не хватало времени.
Вот если бы выпускные вечера были не один раз в десять лет, а хотя бы раз в год. За праздничным столом я очень многое узнала о своих детях. Что у старшей, оказывается, мужская логика, поэтому ей легко дается математика и язык, но остается тайной за семью печатями поэзия. Младшая же, наоборот, мыслит образами, и ей нужно выбрать гуманитарную деятельность.
Честно говоря, я не была согласна с такой оценкой. Но дело не в этом. Дело в том, что со мной впервые спокойно и заинтересованно говорили о судьбе моих детей. Об их плюсах и минусах. Если бы нечто подобное происходило на родительских собраниях, я бы, конечно, почаще ходила в школу.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"