Новые книги

Владимир БИБИХИН. СЛОВО И СОБЫТИЕ. – М.: Эдиториал УРСС, 2001

Школьная жизнь – это разговор: одновременный и по очереди, внезапные выкрики и диктант, молчание и общий смех. «Наш мир никогда не бывает лучше наших разговоров», – пишет Владимир Бибихин. Внимательное чтение его книги может действенно сказаться непосредственно в работе учителя, стоит только вместе с автором задуматься над необычными или самоочевидными (как иногда кажется) явлениями в нашей речи и разговорах.
На обложке книги изображен Фестский диск с острова Крит (1700 г. до н.э.). Он весь покрыт пиктографическими рисунками, каждый из которых понятен, но что значит все это вместе – счет зерна, стихи, законы, письмо – неизвестно, прочитать никто не может – рассматривают последовательность рисунков по спирали от краев к центру, от центра к краю, по лучу... Содержание сообщения остается тайной. Такой же тайной могут быть понятные по отдельности слова ребенка, но что он подумал, что хотел сказать и что сказал?
В книге В.В.Бибихина 24 главы – статьи, посвященные слову, языку, речи в одном плане с событием. В них обсуждаются проблемы философии языка и языкознания, психологии детства и школьной практики, теории перевода и судьбы поэтов.
В главе «Понимание божественного слова» автор спрашивает: «Мысль и слово. Связаны ли они так, что мысль находит себе слово, или так, что данностью языка диктуется мысль?» И отвечает: «Мысль прекрасно может обойтись без лексики. Она настолько не продиктована лексикой и грамматикой, что может заново себе их создать... Поэтому не «работа со словом» нужна, а работа просто, сначала первая работа внимания к мысли, без которой всякий труд будет проклят. Наверное, ни один народ в мире не трудился так, не перерыл столько гор, не перенаправил столько рек, не перелил столько озер, не перепахал столько целины, сколько русский народ, и где теперь вся эта работа, в которой было все: увлечение, упорство, нечеловеческое терпение, не хватало только осторожной задумчивости. Странным образом как раз это спасительное всего злее изгонялось. Требовали активности, решимости, жестокости. Как теперь тоже требуют крутости».
В.В.Бибихин пишет, что школа должна прежде всего учить дисциплине мысли. Она должна требовать, чтобы, столкнувшись с противоположными мнениями, мы не схватывались нервически за одно или другое из них, а начали думать. И если школа научит терпению, вниманию, вглядыванию, если мы уйдем от бездарного битья мнениями друг друга, то с нами что-то произойдет...
«Младенцы и малые дети не слышат слово отдельно от вещи. Почти никто вокруг них не одобряет и не поддерживает их серьезности. Утратив ее, подростки приучаются, на свою беду, вместе со взрослыми отличать слова от дел. Сразу тогда начинаются поиски утраченной действительности...»
В главе «Детский лепет» автор проницательно замечает, что лепет ребенка по своей природе не имитация. Он представляет собой свободную игру только что возникшей способности к слоговой речи, которая существеннейшим образом отличается от речей, звучащих вокруг. Он отражает многообразие переживаний, которое успешно выдерживает сравнение с нервно-психической жизнью взрослого. Перенимая слова, дети не заимствуют или с очень большим опозданием заимствуют соответствующие нормы словоупотребления: у них есть свои, всегда поражающие оригинальностью. Дети говорят как бы на другом языке, во всяком случае, они всегда думают по-своему. Словоупотребление взрослых усваивается детьми не с нуля, а путем постепенной переработки и видоизменения изначально уже имеющейся у них способности наименования. Язык впитывается младенцем вовсе не в первую очередь как средство общения между ним и другими лицами, деловые черты нашего языка первоначально имеют для ребенка другое наполнение. В какой-то мере любая речь ребенка – да, по сути дела, и взрослого, только гораздо менее явно – выходит из круга всех зримо присутствующих адресатов. Ребенок свидетельствует перед авторитетом, к которому прежде всего обращена его речь, о том, что происходит в мире.
Лепет, язык общего чувства, отличается от зрелого языка культуры, разума, планирующей воли почти во всем, кроме одного, но самого главного: и тот и другой язык в первую очередь показание, свидетельство о мире, каким человек его ощущает и видит. Поэтому уже самое раннее общение ребенка со своим окружением проходит не под знаком просьбы, а под знаком вопроса. И много позже, если общение подростка с близкими не удается, принимает характер борьбы; причиной здесь будет все то же спасительное для культуры ощущение молодым существом своего неотчуждаемого права на сообщение о мире как он есть, на свидетельство о его истине.
«Что бы мы ни вбирали в себя, что бы вообще ни происходило с нами, нас это не грязнит само по себе. Все зависит от того, что выйдет из уст, что и как мы будем говорить. Решит наше слово. Каким бы ядовитым ни было то, что мы вбираем, это не решает; решать будет то, что скажем мы. А со мной, если я говорю плохо, что происходит? Я гублю только самого себя, вас – не обязательно; вас я только, может быть, соблазняю, потому что для вас все будет решать в сторону погибели или спасения опять то, что скажет ваш язык, не мой... Слыша, впитывая только чистое, мы можем оказаться скверными и грязными, если из нашего сердца в наше слово выйдет из темноты зло, ложь».
В главе «Понять другого» автор приводит странствующий афоризм: никто при тех же самых словах не думает того, что думает другой; всякое понимание есть вместе с тем непонимание. Но, говорит автор, катастрофа, происходящая с моей мыслью в чужой голове, – это одновременно рождение там новой мысли. И нет большого благородства в слишком пристальной заботе о том, чтобы быть правильно понятым. Требование от других понимания апеллирует к гуманности, но часто ведет в душные лабиринты, которые хуже, чем общество деловитых стратегов, оставляющих по крайней мере душу не под надзором.
Труд мысли и слова способен прогонять приторные мечты о родственной, понимающей душе, давая взамен другое, настоящее удовлетворение, трезвую уверенность, что все надежно продуманное, удачно воплощенное заранее уже несет в себе и свое будущее понимание, которое вовсе не обязательно такое, как я ожидал.
Несколько глав книги посвящены проблемам перевода, сравнению разных переводов одного текста («Романса о гражданской гвардии» Федерико Гарсия Лорки), сопоставлению мнений о сущности переводческой деятельности, высказанных Л.Н.Толстым, Ф.М.Достоевским, А.К.Толстым, Б.Л.Пастернаком.
«Что у всех на душе, у поэта на языке», – говорит В.В.Бибихин. В главе о знаменитом стихотворении Осипа Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны...» он пишет, что слова поэта – «исторически непоправимое, неотменяемое событие, что это хищение у высшего правящего лица; хуже – это единственное
по-настоящему удавшееся покушение на историческую личность».
В послесловии автор пишет: «Распространенное заблуждение – долгое время и мое тоже – думать, будто слово дано в тексте, в лексике, в фонетике... Настоящее слово ближе выговоренного или напечатанного текста. Оно то, что нас всегда по-настоящему только и задевает; то, что мы еще надеемся сказать; то, что упрямо стараемся расслышать сквозь обесценивающие знаки».

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"