Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №44/2001

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

ГЛАВНАЯ ПРИСТАНЬ СТРАНЫ

Как известно, Саратов называют столицей Поволжья. Не менее известно, что именно Волга – главная река России. Самая судоходная, самая торговая, самая населенная, самая обжитая. Также известно, что Саратов получил свой неофициальный стольный статус именно благодаря активной деятельности городской пристани.
Математика проста. Из вышесказанного следует, что именно саратовская пристань – главная речная пристань нашего родного государства.

Для чего нужен “землесос Бетси”?

Саратовская пристань славилась еще при Пушкине. Журнал “Московский наблюдатель” в 1835 году сообщал: “Мало городов в России, которые совокупляли столько торговых выгод по местоположению, как Саратов… Рынок Саратова завален товарами из Сибири, лесом из Вятки, птицею от немцев, скотом, салом и шерстью от киргизов и калмыков. Прибавьте к этому благодеяние природы: всякого рода рыбу, доставленную Волгою, и соль из заволжских соляных озер. Многие жители разводят сады, и город окружен богатейшими садами России”.
Спустя полвека пристань восхвалял “Саратовский дневник”: “Торговля Саратова на пристани вообще так значительна, что городской берег Волги, который растянулся на 6 верст, бывает иногда не в состоянии вместить в себя всего количества скопляющихся у Саратова судов. Навигационная пора – это целый лес мачт, между которыми мелькают там и сям дымящиеся пароходные трубы, а на берегу – толпы рабочих, занятых погрузкой и разгрузкой судов”.
Газета же “Саратовский листок” в 1898 году описывала пристань таким образом: “Берег Волги. Полдень. Солнце палит немилосердно. В воздухе висит сухой туман, заволакивающий Заволжье почти непроницаемой пеленой. По набережной от езды, точно от движения каких-нибудь полчищ, носятся целые тучи мелкой, едкой пыли. На реке – мертвая гладь. С разгружаемых судов от времени до времени доносится ожесточенная брань, возникающая на почве отношения “труда к капиталу” и наоборот”.
Словом, картина впечатляющая. Впечатляющая, но при том не сказать, чтобы слишком уютная. Скорее, суровая, строгая, и явно нуждающаяся в каких-то поправках. А тут еще и маленький штришок в путеводителе по Волге, написанном братьями Боголюбскими (и, кстати, внуками другого путешественника, А.Радищева): “Наружный вид набережной непривлекателен, берег ее необделан и покрыт ближе к реке сыпучими песками, а выше состоит из глинистого грунта, до того вязкого, что весною и осенью по нем нет проезда”.
И вторящий тому путеводителю уже упоминавшийся “Саратовский дневник”: “Набережные во всякое время – это нечто невозможное; незамощенные, заваленные беспорядочно бревнами, досками, полно ям. Спускаясь к какой-либо из пароходных пристаней, рискуешь искалечить себя”.
Власти Саратова, конечно, делали с этими бедами все, что могли. Например, в 1860 году губернатор обратился ни много ни мало в министерство внутренних дел, с тем чтобы создать наконец в знаменитой поволжской столице достойную пристань. Смета составила 18700 рублей. Что-то из них было выделено, однако приличных причалов и насыпей так и не вышло.
Проблема осложнялась тем, что берег Волги потихонечку смещался, и создавать что-либо капитальное было, вообще говоря, нерационально. Один из очевидцев в 1913 году писал: “Злобу дня для Саратова составляет постепенное обмеление Волги или, вернее, постепенное отступление ее от города, очутившегося теперь от нее уже в двух верстах. Саратовцы стараются по мере сил и возможности бороться с этим злом: они устраивают плотины, направляют силу воды в сторону саратовского берега, роют каналы с этой же целью, но все эти меры пока еще не приносят существенной пользы, и Волга продолжает себе отступать да отступать по новому, полюбившемуся ей направлению”.
Для борьбы с этой напастью создавались разные машины и приспособления, например землечерпательная машина инженера Линдена Бетси (более в свое время известная как “землесос Бетси”). Но, несмотря на тысячи кубометров грунта, вынутых со дна реки, все это были только полумеры.
А в 1914 году саратовская пристань вообще сгорела. Восстанавливать ее не стали, ограничились маленькими дебаркадерами. Лишь в начале тридцатых годов добрались наконец до несчастной саратовской пристани. И появился важный документ – “О проектировании Саратовского речного порта”.
“Саратов в отношении благоустроенности своих пристаней находится в наихудшем положении из всех крупных перевалочных пунктов на Волге, – признавал документ. – Грузы приходится складывать на берегу под открытым небом, подвергая их влиянию дождя и ночной сырости. Поскольку при этом линия причала все время передвигается, в зависимости от уровня воды в Волге, то и складочные площадки меняют свои места… При этих условиях весьма затруднительно применение механизации погрузочно-разгрузочных работ, и она фактически не применяется”.
А далее шли рассуждения на тему того, как устроены пристани в далекой, но прогрессивной Америке, притом описание каждого типа заканчивалось упоминанием о его недостатках, делающих этот тип неприемлемым в нашей еще более прогрессивной стране. В результате обошлись без буржуазных хитростей, а просто “окультурили” берег реки и набережную, а также оборудовали самые простые пристани.
Однако по сравнению с дореволюционным дискомфортом получилось очень даже симпатично. И уроженец Саратова, писатель Константин Александрович Федин, приезжая из столицы на родину, частенько наведывался на современную набережную Космонавтов, вставал у парапета, наслаждался зрелищем реконструированных пристаней и приговаривал:
– Как все изменилось! Как все стало иным! Какой простор!
Он перемены приветствовал.

Шаговит ли пудель?

Судоходство на Волге началось задолго до появления Саратова. Уже с шестнадцатого века здесь ходили всевозможные посудины с названиями странными и романтичными: струги, насады, клади, каторги, неводники. На смену тем судам пришли не менее чудные расшивы, беляны, гусляны, мокшаны, а также тихвинки и коломенки.
Расшивы, например, были суда большие, крепкие и, более того, имели палубу, что в допароходную эпоху встречалось нечасто. Коломенки были беспалубными, но зато имели двускатную крышу. Мокшаны тоже были с крышей, от коломенки же отличались этакой “каютой” в центре судна. Все это хозяйство украшалось затейливой резьбой и росписью.
А беляны – так и вовсе не суда в широком смысле слова, а скорее просто-напросто дрова. Собственно и делали беляны именно для перевозки дров, точнее, леса. Сколачивали корпус этого оригинальнейшего транспортного средства из хороших бревен, но в отличие от прочих судов бревна не смолили. А по прибытии беляны к месту назначания ее сразу же раскурочивали и полученные стройматериалы присоединялись к продаваемому лесу. Выходило, что дрова возят себя самостоятельно.
Работали старинные суда на силе человеческой. Однако в основном не весельной, как где-нибудь на реках Средиземноморья, а иной – бурлацкой. И раздавались над берегом крики дикарские, зычные:
– Отдавай!
– Не засаривай!
– Засобачивай!
– О-го-го-го!
А также пресловутая “Дубинушка”.
Самой же замысловатой была песенка про пуделя. Точнее, про двух пуделей – про белого и черного. Если артель бурлаков уставала, то подбадривалась следующими загадочными строками:
Белый пудель шаговит, шаговит…
Черный пудель шаговит, шаговит…
Почему именно пудель – бурлаки не знали сами. И почему вообще собака – тоже, разумеется, не знали. Более того, они даже не знали, что такое пудель. Думали, что этакий бурлацкий бог, но уж никак не “пес смердящий”.
Составить с бурлаками “договор” было особое искусство. Следовало в нем предусмотреть огромное количество возможных неожиданностей. Вот, например, один из документов, излагающих “права и обязанности” обеих сторон: “Убрать как следует к плаву, сплавить вниз рекою Волгою до колонии Баронского к показанным амбарам, из коих по уделании нами мостков нагрузить пшеницей, как хозяину угодно будет, по нагрузке же и по-настоящему убравшись, взвести одну расшиву вверх, рекою Волгою до Ниж. Новгорода с поспешностью, не просыпая утренних и вечерних зорь, в работе определить нас на каждую тысячу пудов груза по три с половиною человека кроме лоцмана… Если же с судном последует несчастье и не будет возможности спасти оное, то обязаны мы немедленно оное подвести к берегу, воду из оного отлить, кладь выгрузить на берег, подмоченное пересушить и обратно в то или другое судно нагрузить и следовать по-прежнему… При этом обязаны мы иметь на судне крайнюю осторожность от огня и для того табаку на судах отнюдь не курить, от нападения воров защищаться и до грабежа не допускать, судно и хозяина днем и ночью оберегать… По приходе в гор. Нижний судно поставить, припасы пересушить, убрать, куда приказано будет, потом, получа паспорта и учинив расчет, быть свободным”.
В некоторых случаях особенно учитывались “личностные качества” потенциальных исполнителей, и в договор вставлялись приблизительно такие пункты: “И в той работе никаким воровством не воровать, не бражничать, зернью и в карты не играть, никакого убытку не доставить”.
Однако большинство наемников не отличались ни добропорядочностью, ни патриотизмом – “зернью” играли, бражничали, если кто угостит, а в случае нападения на судно, вместо того чтоб защищать его, в траву ложились, чтобы самим от разбойников не перепало.
Все же прогресс неумолимо наступал, и в 1838 году к Саратову подошел первый пароход. Он шел из Астрахани вверх и нагонял на обывателей презрение и ужас. Они не понимали, как так можно ездить не под парусом, не с веслами, не с бурлаками, а на какой-то дьявольской посудине, которая для пущей богомерзости украшена огромной печкой с дымящейся трубой.
Тот пароход был скорее курьезом, а не серьезным изделием. Первое же промышленное паровое судно приступило к выполнению своих обязанностей в 1846 году. Получилось оно, по словам очевидцев, “довольно несуразное, плоскодонное, с железным корпусом, приподнятым носом и кормой и впалой серединой, где помещалась громоздкая машина в 250 номинальных сил”. Двигалось это чудовище довольно медленно, зато уверенно и оправдало себя за весьма короткий промежуток времени. С этого момента начинается развитие на Волге паровых судов – их быстроходности, выносливости и, что немаловажно, комфортабельности. Кроме того, весьма оригинальны были имена этих первопроходцев.
Один из пионеров пароходства, Дмитрий Васильевич Сироткин, приобрел на одном из саратовских маслобойных заводов старую и обветшавшую паровую машину, самостоятельно выстроил судно из дерева, с большим трудом приделал к судну отремонтированную им машину и в память о вложенных трудах назвал свой пароход “Многострадальный”. Пароход же оказался крепким и исправным, и спустя несколько лет он оправдал затраты Дмитрия Сироткина. Тогда хозяин переименовал его в “Оправданный”.
Пассажирские буксирные пароходы с каютами именовались “Дружина” – видимо, в знак того, что пассажирам, в случае чего, придется собственными силами спасаться от речных пиратов. Саратовские мукомолы братья Шмидт назвали свое судно “Мельник” (правда, кроме “Мельника” они владели “Колонистом”, “Михаилом” и “Иосифом”). Общество Рязанско-Уральской железной дороги построило большое судно специально для перевоза пассажиров с одного берега Волги на другой и назвало его “Переправа Вторая”. Товарищество “Э.Борель” возило муку и зерно на пароходе по имени “Ваня”.
Первый же пароход, приобретенный П.Зарубиным, так и назвали – “Первый”. Второй – естественно, “Второй”. Однако вскоре эта примитивная система надоела пароходчику, и третье судно (правда, арендованное) называлось просто-напросто “Гуреев”.
К двадцатому столетию на Волге сформировались крупные пароходные компании – “Самолет”, “Русь”, “Кавказ и Меркурий”. А в 1887 году и в Саратове была создана своя фирма – “Купеческое пароходство”. Названия его судов были особо пафосны – помимо само собою разумеющегося “Купца” здесь были “Аскольд”, “Олег”, “Андрей”, “Борис”, “Владимир”, “Алеша Попович”, “Великий князь”, “Прогресс” и даже “Реалист” с “Академистом”.
Спустя 11 лет после создания этого пароходства “Саратовский листок” печатает такое объявление: «Купеческое пассажирское пароходство по реке Волга с 10 августа открывает ежедневную линию без пересадки между Казанью и Астраханью. Отход от Саратова ежедневно вниз до Астрахани в 10 утра, вверх до Казани в 5 часов вечера. Такса на проезд пассажиров и провоз багажа значительно дешевле всех остальных пароходств. Грузы принимаются по соглашению по уменьшенным ценам. Пристань находится под Дегтярным взвозом между пристанями “Самолет” и “Кавказ и Меркурий”».
Открыть регулярное и тем более ежедневное сообщение, встав в один ряд (не только по местоположению пристаней) с крупнейшими судоходными компаниями, – это, конечно, достижение огромное. Но еще большим достижением считалось покуражиться перед своими конкурентами, доказать, что обладаешь лучшей техникой и лучшим капитаном. Иной раз пароходы разных фирм, одновременно отправляющиеся от пристани какого-нибудь города в одну и ту же сторону, устраивали между собою рискованные и уж во всяком случае убыточные гонки – когда не жалели двигателей, не разгружали в намеченных пунктах предназначенные для этого товары, иной раз забывали хозяев на пристани – лишь бы одержать верх над конкурентом. Притом забытые хозяева не возмущались, а, напротив, поощряли капитанов-лихачей.
После революции конечно же названия стали иными. К примеру, судно, на котором из Саратова на Соловки отправились первые советские юнги, называлось “Спартак”. Однако самым необычным из судов, когда-либо курсировавших вблизи города Саратова, был все-таки пароход дореволюционный, под названием “Святитель Николай Чудотворец”.
Дело в том, что на Волге было немало рыбачьих поселков, находившихся в отдалении от городов и крупных сел. Естественно, что жители этих миниатюрных населенных пунктов испытывали трудности не только с медицинской помощью и всяческими промтоварами, но и с отправлением религиозных обрядов.
Чтобы хоть как-нибудь улучшить ситуацию, Кирилло-Мефодиевская община приобрела с аукциона пароход “Пират”, переименовала его в “Святителя Николая Чудотворца” и соответствующим образом переоборудовала. Это была настоящая плавучая церковь – со звонницей над штурвальной рубкой, алтарем вместо матросского кубрика, кельями иеромонахов вместо кают и большим пятикупольным храмом в носовой части судна.
Светскими были там лишь капитан и механик. Весь остальной экипаж состоял из монахов.
Когда “Святитель Николай Чудотворец” проплывал по реке, то все в окрестностях слышали звон его колоколов. А причаливая у какой-нибудь очередной рыбацкой деревушки, пароход десантировал туда монахов, проводивших водосвятия, молебны и прочие религиозные ритуалы.
В 1918 году “Святителя” перевели на лом. А жаль – стоило бы сохранить его хотя бы в качестве экспоната какого-нибудь музея религии и атеизма.

Кто приплывает по ночам?

Была у саратовской пристани еще одна очень важная роль. Это только в двадцатом столетии главными “въездами в город” сделались аэропорт и железнодорожный вокзал. Ранее в Саратов прибывали в основном, что называется, с воды. Притом, поскольку город был достаточно известным и большим, сюда довольно часто приезжали очень даже высокопоставленные гости.
Первым таким гостем был Петр Великий. Прибыл он ночью, в июне 1722 года. Целью же было не знакомство с горожанами и достопримечательностями (последних в те времена было, мягко говоря, немного), а дипломатическая встреча с калмыцким ханом Аюкой. Более того, Петр принимал Аюку не в самом Саратове, а на своей галере. Правда, для встречи высокопоставленного калмыка он все же вышел на землю.
В основном же визиты “высоких особ” пришлись на девятнадцатый век. В 1837 году сюда в сопровождении собственного воспитателя и поэта Василия Жуковского прибыл Александр Николаевич Романов, будущий царь Александр II: “Судьба привела Наследника въехать в Саратов, так же как и Петра I, ночью. С 26 на 27 июня в Кафедральном соборе была всенощная. Острова, берега Волги, суда на пристани, окрестные горы и весь город были ярко освещены. Взоры жителей Саратова были устремлены на левый берег Волги, к Покровской слободе, откуда ждали Наследника Престола. Наконец, в час до полуночи, он прибыл к Кабановскому взвозу и въехал в Саратов”.
Он же приехал в Саратов, уже будучи императором, в 1871 году.
Увы, членов царской фамилии встречала все та же унылая набережная и неприглядная пристань. Хотя к их визитам что-то, естественно, прихорашивалось. Да и встречающих было такое количество, что их сплоченные ряды успешно закрывали недостатки города. К примеру, когда в 1863 году здесь оказался наследник престола великий князь Николай Александрович, для встречи его было устроено следующее: “Весь берег и ближние взвозы были запружены массой народа, войск и полицией. На пристани мундиры, ленты, звезды, эполеты и прочее… Громовое “ура” перекатывалось по всему берегу… Когда пароход поравнялся с городом, у пароходной рубки появился Наследник. Красавец юноша, немного женственный на вид, он произвел на всех чарующее впечатление”.
А вот для встречи будущего императора Александра III в 1869 году была неподалеку от набережной выстроена Триумфальная арка. Долгое время она красовалась на Большой Сергиевской (ныне – улица Чернышевского) и, вообще говоря, выглядела странновато среди более чем скромных домиков.
И несмотря на хлопоты властей, на то, что высокопоставленным особам отводили лучшие дома, многие все-таки предпочитали оставаться на своих судах – в привычной обстановке, пусть и с видом на отнюдь не самую красивую часть города Саратова.

Почем петушки для народа?

Для жителей города пристань была чем-то радостным, светлым, счастливым. Пароходы навевали мысли о романтике далеких странствий. Сама же Волга в жаркие летние полдни давала столь желанную прохладу и успокоение. Понятно, что пристань и набережная, несмотря ни на что, были одним из излюбленных мест досуга саратовцев.
Здесь даже проходили ярмарки. Не на причале – прямо на судах. Литератор В.Золотарев писал об одном из таких предприятий: “Спустившись к Волге, мы подошли к трем баржам, на которых размещалась вся ярмарка. Сначала по мосткам взошли на одну из баржей с щепным товаром – ложками, мисками, салазками, скалками, рубелями, различными игрушками, сделанными из дерева. Мне понравилась игрушка – кузнецы: на двух жердочках помещались два кузнеца с молотами в руках, которые бьют по наковальне в середине, когда ту или другую жердочку тянешь в разные стороны… Бабушка купила мне эту игрушку, а для дома купила несколько деревянных ложек и рубель для катания белья. На другой барже были гончарные изделия, и здесь бабушка купила мне глиняного петушка-свистульку. Обратно мы пошли пешком и долго шли до Верхнего базара; я рассматривал большие дома и все время свистел в своего петушка”.
Зимой здесь катались на салазках и тройках, устраивали купели. А в 1876 году в “Саратовском справочном листке” появилась такая заметка: “Сообщаем известие, которое, вероятно, заинтересует многих из жителей Саратова. В городе предполагается устроить яхт-клуб. Почин по этому делу принадлежит Сергею Васильевичу Алфимову, стараниями которого сделаны все подготовительные работы, т. е. составлен проект устава… Клуб учреждает гонки судов, устраивает беседы по предметам, относящимся к плаванию на судах, выписывает суда или модели”.
Яхт-клуб и вправду открылся, его председателем стал тот самый Алфимов, а вошли в новую организацию около 150 человек. Яхты и в девятнадцатом веке были весьма дорогим увлечением, и только лишь годовой взнос составлял три сотни рублей.
Впрочем, удовольствие от нового общества могли получать не одни богачи – при яхт-клубе действовали гимнастическое общество, каток, а состязания яхтсменов собирали на берегу Волги несметное число зевак.
Но главным развлечением городской пристани был, разумеется, так называемый вокзал Барыкина. Журналист Иван Горизонтов так описывал это увеселительное место: “При входе тебя встретит полицейский наряд, состоящий из двух околоточных надзирателей и двоих-троих нижних чинов, скрывающихся во мраке нижних галерей: усиленный состав полиции держится на всякий случай, ибо, хотя и редко, а скандалы… бывают… Сначала пойдем с тобой направо на наружную галерею, на которой устроен “ради сырости” небольшой фонтан с водоемом, а в этом последнем плавают полууснувшие рыбы и безобразные черепахи… Вид с галереи открывается на Волгу великолепный… Перед глазами зрителя во всем величии необъятного простора (в особенности весной) и шири разлеглась река, несущая на хребте своем массу судов различных наименований, массу пароходов и бездну лодок… При лунном освещении картина эта еще лучше… пейзаж, утопая в серебристом свете луны, дает глазу чудное зрелище, полное поэтической прелести. Может быть, под влиянием этой картины развернулось чувством не одно сердце; возможно, что под кротким светом луны, отражающимся в таинственной глубине Волги, дрогнула симпатией не одна душа, нашедшая себе подругу в жизни”.
Впрочем, не одним лишь видом Волги завлекал Барыкин в свое заведение саратовцев: “Кроме фокусников и акробатов, у Барыкина поет хор русских песенников. Поют эти молодцы неважно: раз волжский бурлак с баржи перетащен на эстраду – уж он певец плохой: не та обстановка, не тот коленкор, как говорят купцы. Зато пляшут эти певцы лихо: бьют ногами дробь не хуже солдатского барабана. В самой зрительной зале есть маленькая сцена, а на ней поют хоры девиц, выступают квартеты, куплетисты, выходят различные уродцы и феномены”.
Кроме общего зала в “вокзале” Барыкина были и отдельные “вагончики”, в которых уединялись любители дружеских кутежей: “В былое время (а может быть, и теперь) в этих отдельных кабинетах выпивалась масса вина и в заключение лился рекою так называемый монахорум – изобретение католических патеров и сногсшибательный напиток”.
Однако наступало утро, и барыкинский “вокзал” пустел. Жизнь же саратовской пристани не прекращалась и ночью, а утром ее ритм лишь усиливался. Подходили и отчаливали пароходы, опустошались и вновь наполнялись их трюмы, уставших рабочих сменяли другие. Словом, не прерываясь ни на миг, происходило то движение, благодаря которому Саратов сделался одним из самых преуспевающих российских городов, той самой столицей Поволжья.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru