БРОДЯЧИЕ ИСТИНЫ

Или черемша – лук, или чехартма – баранина

Признания маргинала

О скандалах огорчительных, неправильных неприятностях, веских обидах и поисках общего языка… Кажется, про это для всех должно быть важно.
Кипящая река ночи прокладывает себе путь через круглосуточные магазины. Тут байдарочная оснастка не спасет. Физическая подготовка – последний аргумент, который оставим на крайний случай. Необходима особая интуиция, как в джунглях. Если ее нет, лучше оставайтесь у телевизора. Так будет спокойнее для ближних.
«Остановись, хороший, на минутку! Расскажу такое, сам не обрадуешься». Этот голос в утробе загоревшей цыганки не всякий услышит. Она спит в объятиях своего нагаданного мужа, в окружении своих непредусмотренных детей. Пророческий дар ее отдыхает в коробочке с дефицитным по-прежнему мулине.
Но я-то уже в полете. Мне все – знак.
Туман будит воспоминание о холмах и озерах.
Мы плыли с ней в лодке, не договариваясь о чувствах. Не договаривая. О чем – зная, но еще не подозревая почем. Вроде междугородного телефонного разговора.
Впрочем, разве мы знаем когда-нибудь о чем? Еще одна несмываемая иллюзия.
Выходя в жизнь, словарик с собой не возьмешь. Тут может помочь только воспитанный дар.
Помню, как потерял короткое счастье с болгаркой по имени Искрина. Она отрицательно мотала головой и говорила «да». Индивидуальным садизмом представлялось то, что было национальной нормой. Она нормально соглашалась поехать со мной в старые горы Пловдива, где голуби возбуждались и взлетали при звуках церковных колоколов. Но мы с Искриной учились в разных школах, и нас никто не предупредил.
Рассказывают, во время войны немцы, пытаясь расстроить англичан, рассыпали листовки: на них были король и королева верхом на конях. «Вот куда уходит ваш овес!» – гласила листовка. Народ был счастлив. Они увидели своих любимых монархов здоровыми и невредимыми. Значит, нация – жива.
Подобное непонимание сплошь и рядом. Тут очень подходит недавно внедрившееся в наш лексикон слово “менталитет”. Ну и, конечно, образ жизни.
В одном из интервью Бродский сказал, что в России ХIХ век кончился в 1917 году, а на Западе он еще продолжается. Поэтому там так популярна русская проза ХIХ века. Конфликты в романах Достоевского, которые носят до известной степени имущественный характер, вполне внятны для человека, живущего в капиталистическом мире. «В то же время, – продолжает Бродский, – общественные отношения, сложившиеся в России в ХХ веке, то есть все те понятия, которые возникли, как, например, управдом, квартироуполномоченный и тому подобные, совершенно непереводимы. И не только в лингвистическом смысле. Они непереводимы в сознании. Проблема не только в том, что не существует эквивалентных терминов. В некоторых случаях они, может быть, и существуют. Но сами отношения совершенно непостижимы. Это другая реальность, другой век, другой мир».
Да что говорить, мы и внутри собственных государственных границ не можем договориться. Давно ли правые были реакционерами, а левые прогрессистами? До сих пор привыкаем к этой политической рокировке.
А наш торопливый переход на английский? Невольно вспоминается Есенин, который в известных стихах жаловался:
Ах, родина! Какой я стал
смешной.
На щеки впалые летит сухой
румянец.
Язык сограждан стал мне
как чужой,
В своей стране я словно
иностранец.
Ему, между прочим, не было и тридцати, но и он не смог приноровиться к большевистскому новоязу. А если тебе пятьдесят и нужно на лету овладеть английским? Ужасные неудобства, сплошь и рядом чреватые конфузом.
Мой сосед, одногодок, рассказал по секрету случившуюся с ним историю.
Нужно ему было купить картридж для принтера. Принтер: BJ-10sx (Бабл Джет десять эс икс). Он со слов сына, как выученик Миклухо-Маклая, попытался запомнить это с помощью доморощенной мнемоники: «Баба Джет стоит десяти шкофантов» (шкофант – доносчик и шпион в древних Афинах; в эту сторону образование его простиралось довольно далеко. Правда, почему шкофанта он выбрал в качестве эквивалента эс икс, для меня навсегда осталось загадкой).
И вот мой несчастный одногодок идет в магазин и, глубоко о чем-то задумавшись, спрашивает продавщицу: «У вас есть картридж для бабы Джет и десяти шкофантов?»
Его только что не на руках вынесли, приняв, очевидно, за пьяного. Ну разве не обидно?
Впрочем, все это, вероятно, частности. Наше непонимание другого, неумение его услышать носят скорее всего характер метафизический. Острее всего это почувствовал и выразил Чехов. Собственно, почти все его диалоги состоят из параллельных монологов. Помните, как герой «Дамы с собачкой» робко пытается рассказать о своем летнем романе, а в ответ слышит что-то про осетрину с душком?
Это именно что не исключительно русская черта, а общечеловеческая. Разве иначе можно было бы объяснить всемирную популярность Чехова? И как можно было бы в другом случае перевести на десятки языков хотя бы этот спор Чебутыкина и Соленого?
«Чебутыкин. И угощение было тоже настоящее кавказское: суп с луком, а на жаркое – чехартма, мясное.
Соленый. Черемша вовсе не мясо, а растение вроде вашего лука.
Чебутыкин. Нет-с, ангел мой. Чехартма не лук, а жаркое из баранины.
Соленый. А я вам говорю, черемша – лук.
Чебутыкин. А я вам говорю, чехартма – баранина».
Стоит ли, впрочем, натыкаясь на эти частные недоразумения, так уж печалиться и иронизировать (что, по существу, одно и то же)? В заблуждении по поводу смысла того или иного человечество проводит века. Тешит себя, например, загадкой фразы: «Блаженны нищие духом». А тут один из толкователей Библии возьми и объясни: «Чем блаженны нищие? Нищие блаженны духом». И все. И, пожалуй, он прав. Но простое открытие это подобно разочарованию. Потому что в тайне да в непонимании жить нам куда комфортнее, чем в необратимых очевидностях. В этом, может быть, все и дело.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"