Погружение в европейскую школу

Путешествие российского ученика по Англии и Франции

Лет двадцать назад я рассказала в “Литгазете”, как молодой болгарский академик (физик), перелистав учебники 1 класса, ужаснулся: “Я знаю своего сына, он не захочет это читать”. Вместе с другом-художником он сочинил для сына единую книжку (она же тетрадь), куда вошли и букварь, и арифметика, и... в общем, понемногу обо всем. Местный Минпрос издал книжку и предложил испытать в ряде школ. В учебнике было все перепутано (под лягушкой написано “ку-ка-ре-ку”, под гусем – “ква-ква”, “1+2=5”), и дети входили в азарт, за неделю выучиваясь читать, писать и распутывать головоломки. “Буквар”
(так по-болгарски) нельзя было достать, и академик подарил мне свой экземпляр. Едва мой очерк “Азбука для Буратино” вышел, как мне позвонили из нашей Академии педагогических наук: “Дайте книжечку посмотреть”. Помню, я оторопела: “Вы по заграницам ездите, неужели не собрали все самое интересное?” На том конце провода – тяжкий вздох: “Мы ездим доказывать наше преимущество”.
Я не педагог и школу сейчас “прохожу” в пятый раз – вместе с детьми и внуками. Думаю, что школа – единое мировое пространство, где нет “первых”, “самых умных”, “чемпионов”, а есть вечная задача вызвать у детей жажду знаний. Как в медицине “соревнование” стран – глупость. Списывать позволено у всех: у французов, у бурятов, у китайцев, кто бы ни выдумал чего эффективного – нате, берите. Однажды подержала в руках голландские тетрадки – до сих пор тоскую по ним: не “клетка”, а миллиметровка, и ребенок пишет ровно-ровно, мелко-мелко, и цифру ставит прямо, а не вбок (кстати, наклонных цифр давно уже нет в мире, только у нас).
На этой странице я передаю свои впечатления о заграничной школе. И хотела бы узнать чужие. Любые. Мне безразлично, как “мы” выглядим. “Цапнуть” умную технологию – вот что надо. И поскорее.

Мой внук Тема окончил в Москве 3 (он же 4-й) класс школы и уехал к маме в Лондон. Мы тщательно подготовили все документы за 3 года учебы (оценки, медкарту, даже краткую характеристику). Я не могла себе представить, как он начнет учиться там, практически не владея языком. Но в лондонской бесплатной школе за углом от дома документов не спросили, кроме карты прививок (если бы ее не было, их бы сделали, с нашего согласия). Его оценки за прошлые годы, незнание языка, тем более характеристика дирекцию не интересовали. Его записали по возрасту (10 лет) в 6 класс (последний год обучения в “школе 1-й ступени”, куда поступают 5-летние дети и выходят 11-летние). Выдали вишневого цвета матерчатый портфель, учебники по всем предметам, тетради и ручки. Носить в школу надо было только тетради. Домашние задания он приносил только в пятницу на листках, распечатанных на компьютере, – обычно требовалось что-то написать или решить прямо на этих листках. Вместо оценок клеили ему в дневник золотые (“отлично”) или серебряные (“хорошо”) звездочки. Их надо было накопить, тогда клеили крупные звезды. Плохих оценок здесь нет, но и звездочки нет, если ошибок много.
Приняли его никак: ну еще один “некоренной”, подумаешь. Вон два японца, три араба, четыре индуса, китаец... Но так как он был первым русским в этой школе, то дети из других классов бегали на него смотреть. Влетает на перемене стайка, окружает: “Тим? Раша?” Убежали, возвращаются наполовину в другом составе: “Раша? Тим?” Агрессии никакой, но и интерес быстро иссяк. Привыкли. Хотя девочки подходили и говорили, указывая друг на друга: “Она любит тебя” – и убегали. Тема смеялся и считал это шуткой. Потом стал находить в карманах своей куртки то колечко, то браслет из бусинок, прочую детскую бижутерию. Складывал ее в прихожей на подоконник.
Почти ежедневно директор и учителя присылали нам записки (тоже распечатки с компьютера), где предлагали разные формы досуга на уик-энд, адреса кружков, секций; просили записаться на “родительский визит” – встречу с любым педагогом, чтобы поговорить об успехах или проблемах Темы; а также советовали не затягивать с выбором “школы 2-й ступени” (с 11 лет), давали адреса ближайших школ, их “уклоны” в предметы, их рейтинги в районе. Дирекция нашла педагога, который немного знал русский язык, и он подсаживался к Теме на уроках и немного помогал ему. Но – не каждый день.
Сева Новгородцев (радио Би-би-си), живущий здесь 20 лет, сказал мне, что дополнительные занятия по языку не нужны, Тема автоматически через месяц заговорит: “Нет лучшего учителя, чем дети”. Но мы все же наняли (еще в августе) молодого англичанина, не говорящего по-русски. Он быстро выяснил те 30–40 слов, что были у Темы в активе, и повел разговор. Уже на 7–8 уроках я перестала понимать их беседу. Но в школе Тема первую неделю молчал, и его не тревожили.

Кушать хочется

9 сентября (я записала это число) он рассказал, что учительница спросила его, есть ли у него еда с собой или он пойдет в столовую. “На меня все ребята смотрели, поэтому я вдруг вспомнил слова и сказал: “I have no food in my bag” (“у меня нет еды с собой”). До этого дня он просто тащился за детьми в столовую, как в Москве, и его никто ни о чем не спрашивал. Оказалось, за еду надо присылать с ним еженедельную плату, о чем мы и получили в тот день записку. И еще оказалось, что еду можно давать с собой (Тема сперва сказал нам, что в школе своего не едят). Я купила ему ланч-бокс (пластмассовый чемоданчик с отделениями для бутербродов, воды и фруктов), и назавтра Тема явился с деньгами на столовую и со своей едой. Учительница растерялась. “Или – или...” – говорит. Теперь мы растерялись: “Почему нельзя и то и другое?” Нас не поняли и назначили встречу с директором. Директор повторил: “Или – или”. Моя дочь уже три года живет там и потому твердым голосом сказала, что это “наше дело”, что мы будем и платить, и с собой давать. Директор вынес вопрос на педсовет. Мы хохотали дома над этими странными порядками: “Нашли проблему!” На другой день нам объявили, что Теме “разрешено то и другое (в порядке исключения), только чтобы дети не видели”. Учительница объяснила ему, что ланч-бокс он должен хранить в своем шкафчике и после столовой брать его и быстро бежать в ту комнату, где дети едят свое. Короче, Теме скоро наскучило бегать, и он перестал приносить еду. Я обдумывала эту нелепую ситуацию, потом поняла примерно следующее: здесь мы беспокоимся, что ребенок в школе остался голодным, что не съел синюю котлету и “солянку”, жесткую печенку с холодной гречкой и т.д., потому и крутим ему в портфель свертки с подкормкой. Там этого беспокойства в природе нет (причина простая – качество еды в магазине, в столовой не отличается от домашнего). Потому на нас и смотрели как на инопланетян, искренне не понимая, почему “так много” еды хотят эти русские. В классе на подоконниках стоят бесплатные бутылки с минеральной водой, в столовой – баки с молоком и чаем (хоть упейся), горячее давали что-то вроде набора из “Макдоналдса” – бигмаки, шарики из курицы, индейки, мяса или рыбы плюс фрукты. Не сразу, постепенно мы успокоились и перестали думать о школьной еде...

Смешная математика

Каждый день я допрашивала, чем сегодня занимались. Тема отвечал неопределенно, мекал, бекал, пожимал плечами: “Пели хором... Играли в футбол... Был английский... Еще была смешная математика, сложение двузначных чисел...” (Тема еще в Москве в 3 классе решал уравнения по учебнику Л.Петерсон, знал множества Венна и прочие прелести. По вечерам мы с ним продолжали идти по этому учебнику – он получал от него удовольствие.) С математикой мы успокоились (Тема получал крупные звезды и был объявлен “первым” в классе.) По истории они проходили что-то смешное – рисовали карту Индии и портрет Ганди, читали о каких-то событиях в Древней Индии (бывшая английская колония, обожаемая и изучаемая здесь до сих пор во всех подробностях). В октябре он начал понимать, что говорят учителя на уроках, но руку еще не поднимал, а подходил на перемене и что-нибудь уточнял в домашних заданиях. Короче, мое беспокойство постепенно угасало.
...Но тут выяснилось, что по семейным обстоятельствам дочери и внуку предстоит уехать во Францию, что Тема уже записан там в школу того же уровня, что документов никаких не надо (вообще “бумаги” здесь не идут за ребенком, они никого не интересуют, педагоги рассматривают самого ребенка, быстро определяют его уровень и начинают оценивать его прогресс с этой “точки”).
...Я улетала в Москву в тот же день, что дети уезжали на скоростном поезде под Ла-Маншем с острова на “материк”. Беспокойство мое – как же он там с языком, из которого не знает ни слова, – вспыхнуло с новой силой.

Его все любили

Господи, до чего все школы разные! Я приехала во Францию, когда мой внук уже два месяца проучился в таком же 6 классе, что и в Англии (то есть это наш 5-й). И застала его... счастливым. Он был влюблен в школу, готов был пропадать там до вечера, с неохотой шел домой. Причина очень простая: его встретили с любовью, с ликованием, обнимали – и дети, и учителя. Он не знал ни единого слова, никто не обращал на это внимания, его просто обнимали. И самое смешное – в первый же день назначили казначеем класса (хотя он и во французских деньгах не разбирался). Позже я пойму, что эти маленькие “чины” – одна из форм поощрения ребенка, давно найденная или в этой школе, или вообще во Франции. Это было первое его потрясение после радушно-никакого отношения к нему в английской школе.
Каждое утро возле нашей двери стояли дети – от одного до трех человек, они ждали Тему. До школы было 5–7 минут ходу, и вся компания замедляла шаг, чтобы “гулять” вместе. Так же его приводили обратно и сдавали нам с рук на руки. 10-летний Тема, уставший без “друга” в Москве, потом в Лондоне, просто летал от радости, только и слышно было: “Мой друг Гийом сказал... Мой друг Бернар считает...”
Вторым его потрясением было то, что его сразу объявили “первым номером” в классе по-английскому и той же математике. На уроках к нему подсаживали учительницу английского, и она переводила ему с французского и обратно.
Но учеба была совсем другая, ближе к нашей московской, даже еще более напряженная. Я увидела его густо исписанные (корявым почерком, но по-французски) тетради со множеством вклеек – схемы, таблицы, диаграммы, графики, рисунки – по всем предметам. Здесь была биология (анатомия), которой не было в Англии. Математика была почти нашего уровня, а не для З класса, как в Англии. С ним отдельно занимались языком – бесплатно. На дом и здесь задавали только в пятницу и также держали в школе до четырех часов – со спортивным уроком и часовым перерывом на обед и игру во дворе. Короче, после школы дети были свободны – бассейн рядом (без всяких абонементов, купи билет и плавай), парки рядом, велосипед, ролики, самокат, футбольный мяч. Как и в Лондоне, я была здесь уверена в полной безопасности ребенка; дома мне мерещились маньяк в лифте, шпана во дворе, перекресток со сломанным светофором, здесь мальчика посылаешь за сметаной в лавку в 9 вечера – и ни малейшей тревоги. Мир, тишина, улицы нарядно освещены.
Я привезла Теме компьютерные программы по английскому и французскому (купила в “Белом аисте” на Лубянке по 1000 с чем-то руб.), он стал учиться по обеим. Вот снова интересная разница. Англичане за кадром говорят ласково, но по-деловому: “Отлично!” или “Попробуй еще раз” (то есть ошибка). Если Тема набрал максимум очков за урок, за кадром ему аплодируют. Во французской программе, если Тема угадывает слово, за кадром – вопль: “Фантастик! Екселенц!”, то есть невидимые учителя прыгают от радости. По этой причине Тема любил вторую программу больше, чем первую. А я еще раз убедилась, что похвала сильнее брани. Кстати, я привезла еще и русскую программу по биологии, и... читатель не поверит: на экране возникли портреты трех учителей – мымры, молодого очкарика и старого коммуниста, – из которых предлагалось выбрать одного. Тема выбрал всех троих по очереди, и все трое за неверный ответ рявкали на него: “Ты не справился с уроком!”, “Ты плохо подготовился!” Рисунки были тусклые, объяснения сухие и скучные, впечатление тоскливое. Тема сразу остыл к биологии, и программа была выброшена. Тут надо сказать, что ребенок обожает Брэма и Фабра, собирает факты из мира природы. Вот лишь одна картинка. Показываю ему что-то ползущее в траве и слышу крик: “Какая ты везучая! Только приехала и сразу нашла красного слизня! Я мечтал его увидеть! Только на картинке видел!” После чего эта гадость была посажена в банку и изучена.

Отвращение ко злу

Жаль было терять русскую историю, едва начатую в Москве. И мы по вечерам читали Карамзина – он субъективный: одного князя хвалит, другого ругает, у ребенка глаза по ложке – как это князь легковерный, а царь зловредный. Интрига возникает. Много цитат из летописей – а в них все живое: голос монашка слышен, то плачущий, то ликующий. А когда псковитяне придумали дырок насверлить в стенах и буравить поляков изнутри крепости, это уже и Брэма затмевает. Вот так Тема полдня исписывал тетради по-французски, а вечером – по-русски. Но однажды диктую ему карамзинский пассаж: “Отвращение ко злу есть...” – он пишет и вдруг пугается: “Ой, я “ко злу” отдельно написал, а надо...” Я молчу. Он начинает смеяться. А мне впору лить слезы – русский стал забывать.
На это жалуются все родители, живущие за границей. Осваивая облегченную английскую пунктуацию, дитя заодно и нашу облегчает, придаточные идут без запятых. А когда видит, сколько нечитаемых букв подвешено к французским словам, то и наши попадают под подозрение, и вот уже “я учавствую” в конкурсе, а стол был полон “явств”. 16-летнего русского, живущего там, не заставишь прочесть “Евгения Онегина” (почему-то именно этот пример все приводят как предел падения). Нет, русский язык не дам потерять. Будем биться.
На Рождество мы едем в Нормандию и слушаем экзотическую (для нас) мессу в соборе, а когда все дети сорвались с мест и побежали к “яслям”, где девочка баюкала куклу, маленькая француженка, пробегая мимо, сделала Теме такие “глаза” (“Что ж ты стоишь?”), что и он кинулся туда – петь с детьми аллилуйю мадонне. Поступок, ему не свойственный. Все прихожане обнимались и целовались.
Через месяц Тема начал трещать по-французски с друзьями и “вдруг” (его слово) стал понимать учительницу на уроке, но тут консульство отказалось продлить дочери визу (“другим русским тоже – из-за войны в Чечне”, так объяснили). Мои дети засобирались обратно в Англию. Гийом, Бернар и другие, особенно девочки, трогательно прощались с Темой, давали адреса. “Я бы хотел всегда учиться в этой школе”, – тихо твердил Тема всю обратную дорогу.

Как злую “тычу” уволили

Учебный год в Англии тянется до 25 июля. На мой вопрос, почему, педагог ответила, что у родителей ведь нет трехмесячного отпуска, к тому же большой перерыв сводит на нет учебу. Зато в течение года у ребят много мелких передышек – по неделе, не считая долгих Рождественских и Пасхальных. То есть учатся те же 35 недель. Заканчивать начальную школу (6 класс) Теме пришлось по новому адресу (раньше жили на юге Лондона, теперь в центре). Уроки давались ему без особого труда, математика снова стала “бузовой”, история – забавной и легкой, по-английски он заговорил, учителей понимал, общий его настрой был унылый – все не мог забыть любовь, в которой купался во французской школе. Тосковал по друзьям.
Из предметов его заинтересовала “сайенс” (“наука”) – сборная солянка из физики, химии, биологии. Сперва живо пересказывал мне уроки о магнитах, флоре пустынь, составе воздуха. Потом будто заскучал, и вытянуть из него, про что сегодня был урок, стало невозможно: “Не помню” – и все.
И вдруг признался, что ненавидит “тычу” (учительницу). Странное для него слово “ненавижу”, настолько он дружелюбен со всеми. Наконец вытягиваю из него эпизод: “У нее на столе стакан с карандашами. А Хусейн и его дружки крадут у меня карандаши, ручки, ластики просто так, это у них считается шуткой. Надо чертить таблицу, прошу у “тычи” карандаш, она говорит, надо иметь свой. Говорю, украли, отвечает: “Итс нот май проблем” (не ее дело). Сижу весь урок и ничего не делаю. Она видит и улыбается. Почему?” Не могла ему объяснить. Но история повторилась еще дважды, один к одному (Тема приносил пустой листок с урока, был особенно уставшим и апатичным. Пока я не догадалась класть ему в карман огрызок карандаша, простой ластик и дешевую ручку). И тут меня заинтересовал Хусейн – что за шутник.
Тогда Тема признался в другой своей драме: трое арабов – высокие, упитанные мальчики – были хозяевами на футбольном поле. Они делили класс на команды, при этом Тему не учитывали, просто не видели в упор. “И что ты делаешь?” – “Сижу на скамейке и смотрю игру. Или ухожу”. – “А учитель где?” – “Это не урок, а игра после ланча”. Отвечает мне, на лице страдание. Вижу, долго скрывал, не хотел сознаться, что он – аутсайдер. “Почему они враждебны к тебе?” После паузы: “Потому что я русский”. – “Ты уверен?” – “Они меня обзывают “раша, раша” и хохочут”. Подробно расспрашиваю, как часто и кого еще они дразнят. Выясняется, что с англичанами они заискивают, себя ставят “на второе место”, а индус, японец, русский – это как бы третий сорт.
Поскольку на дворе июль и всего пара недель до финиша, то я уговорила Тему потерпеть: эта школа навсегда уходит из его жизни вместе с “тычей” и Хусейном “второго сорта”. Но дочь, узнав про это, немедленно пошла к директору. Он тут же созвал учителей, те стали ахать и охать. Директор был подавлен: “Мы не знали... Будем с ней говорить”.
Назавтра я увидела эту учительницу в коридоре школы. Молодая, красивая, с нестандартной фигурой: до пояса размер 46, ниже – 56. Она беседовала с женщиной, возможно, матерью ученика, и голос у нее был щебечущего типа. Но тут к ней обратилась девочка лет восьми, и учительница наклонилась к ней и заговорила свистящим голосом, а от выражения ее лица я содрогнулась.
Через день начались зачеты и тестирование. Интересно, что учитель выводит свою оценку по предмету, а группа других учителей проверяет ученика по тестам (десятки вопросов по тому же предмету на “да–нет” или “выбери правильный ответ”). Если обе оценки расходятся на два балла, собирается педсовет. “Тыча” поставила Теме “3”, а тест показал “5”. Педсовет долго заседал и уволил “тычу”. Для школы это не трагедия – педагогическое агентство тут же прислало нового учителя из тех, что давно ждали места.
Тут подошел день прощального спектакля “Дикая природа”, который класс готовил весь месяц (отменялись разные уроки ради спевки). Теме выпала роль дельфина, ему сшили и выдали желтую майку с белым нагрудником и черной бабочкой, желтые штаны с наклеенными плавниками и полумаску из картона. Мы поехали в знаменитый собор с колокольней на улице Марилебон, где хоры были заполнены настоящими певцами, а дети стояли цепочкой между рядами. Но едва началась музыка, они “полетели, “поскакали”, “поплыли” – каждый в своем образе – на подиум. Звери, птицы и рыбы, олени, кабаны и стрекозы собрались толпой и обратились к человеку (к нам) с мольбой о пощаде. Мы услышали настоящую оперу часа на полтора: “Дикие... Они пришли на Землю раньше нас... Они выходили из воды... Их приносил ветер... Они такие же хозяева, как мы... Давайте научимся жить рядом с ними...” Музыка была изумительная, детские голоса чередовались с настоящим хором, многие зрители утирали глаза. Я и не подозревала, какое грандиозное действо готовила обычная школа (потом Тема скажет, что это была тайна от нас). На обратном пути я спросила, какую роль он хотел бы сыграть. “Самую загадочную. Она досталась одному мальчику. Он мог делать что угодно! – вздохнул Тема. – Он играл планктон”.

Портрет королевы

Школа 2-й ступени (с 7-го по 13 класс), куда привели Тему, – это шесть зданий в большом парке и три футбольных поля (все-таки они фанатики этой игры). Директор сразу спросила нас, были ли у Темы проблемы с одноклассниками в той школе. Услышав “да” (с кратким пояснением), замечательно среагировала. “Немедленно, – говорит, – сообщите мне, если начнутся проблемы здесь! Мы не допустим никакой дискриминации. Рассадим, поменяем класс, а в трудном случае исключим ученика, который позволит себе...” и т.д.
Мы купили здесь же школьную форму – два свитера с вышитым зеленым деревом на груди (эмблема школы) и четыре форменные футболки. (Школа имеет приставку “арт”, то есть уклон в искусство, поэтому форма такая свободная; в соседних школах – это пиджаки разных цветов, галстуки, головные уборы, даже обувь.) Еще купили кучу книг по всем предметам – не обязательных (эти дают бесплатно), а дополнительных, невероятно красивых.
...Это было в августе, учеба началась 9 сентября (дата у всех школ своя, кому как удобно), а теперь май, и можно оглянуться и сделать общие выводы. Действительно, никаких “тех” проблем в этой школе не было (из соседнего класса почти сразу исключили драчливого мальчика; у нас тоже когда-то вышибали из школы, теперь – не очень, но разница в том, что здесь можно просто явиться в другую школу и сразу сесть за парту, “личное дело” не идет за ребенком, как у нас). Тема оказался “первым” по французскому языку и все по той же математике. Интересно, что на 28 учеников в классе приходится 19 учителей (из них шестеро ведут языки – иностранный и родной – по группам). Два учителя ведут историю – один идет по хронологии, другой – что-то вроде “рассказов по истории”. Двое ведут математику (разницу я не уловила). Есть такой предмет – технология: изучают (сперва сделав чертеж) все мыслимые инструменты, какими работает человек. Спасибо школе Тубельского (№ 734), где Тема учился в Москве, – он оказался знатоком в этом предмете (благодаря прекрасным мастерским и таким же педагогам); местный учитель дотошно объяснял технику безопасности и долго не решался дать инструмент, особенно слесарный, в руки детям, а Тема сразу предложил показать, как это все работает; учитель был счастлив.
Вот несколько картинок учебных будней.
Задание на дом: нарисовать трех из шести жен Генриха VIII, его самого “в важный момент жизни”, его сына Эдварда (героя сказки “Принц и нищий”) и дочь Елизавету – на одном листке в шести квадратиках. К каждой картинке написать пояснение: кто это, годы жизни, с какими историческими событиями связан, причины смерти (например, казнь). Идем в школьную библиотеку. Тема говорит девочке (ученице) за компьютером: “Мне нужны Тюдоры”. Она набирает “Тюдор” и говорит: “13-й стеллаж, 91-я полка”. Из множества книг, толстых и тонких, выбираем три – с картинками. Специально пошли в Национальную галерею смотреть портреты всех этих персонажей. Один из квадратиков, срисованных Темой со старинной гравюры, был сватовство Генриха VIII к Екатерине Арагонской. “А жен Ивана Грозного мы почему-то не изучали”, – упрекнул меня Тема. И правда, наша история (даже в детском изложении) совсем не берет личность монарха, а только “народные волнения”; здешняя – наоборот, все достоинства, привычки и пороки короля скрупулезно опишет, вот он и западает в память ребенка как живой.
Интересно построен урок литературы (наши методисты возмутятся, но я пишу только факты без оценки). В 7 классе учатся 11-летние дети. У каждого с собой книжка по выбору – от классики до современного детектива. На каждом уроке все по очереди рассуждают о прочитанном за неделю, заодно пропагандируя (или нет) свою книгу. Учитель добавляет сведения об авторе, может доказать, почему не стал бы зря тратить время на это чтиво. Тема сперва носил “Тома Сойера” (читанного еще по-русски, надеялся, это поможет), потом “Алису” (те же надежды), потом Оскара Уайльда (заскучал, так как в оригинале это трудный для него автор), потом какой-то местный детский бестселлер, так как “весь класс это читал”. Особого успеха на этих уроках он не имел (естественно). Но хорошо, что 11-летние вообще учатся говорить о книгах. Дома такие беседы – норма, но чтобы с ребятами?! О книгах?! Нет, думают наши дети, только компьютерные игры, музыкальные хиты, видео и прочий ширпотреб.

Семерка с плюсом

Что задают по рисунку? Рассыпать на листе бумаги мелочь из портфеля – линейку, точилку, карандаш, маркер, что угодно – и нарисовать с тенями. Положить ручные часы на черно-белую фотографию, нарисовать с тенями (за эту работу Тема получил “А” со звездочкой, то есть высшую оценку – “семерку” с плюсом, учитель носил рисунок по этажам и всем показывал). Скопировать картину Гогена по выбору. Листали альбомы в магазинах, были в галерее. Тема выбрал двух таитянок в красных юбках на фоне пейзажа. Учитель обещал повесить работу в фойе школы (там стоят стеклянные шкафы с детскими работами – лепка, керамика, по стенам – рисунки, живопись).
Еще есть урок драмы. Сперва делились на пары и тройки, играли этюды: “Хорошие новости”, “Что-то случилось” и т.п., потом сразу замахнулись на “Сон в летнюю ночь” Шекспира, причем каждый играет всех по очереди. (Интересно, что самым талантливым оказался самый “крутой”, а точнее, буйный и дерзкий мальчик-африканец.)
Раз в месяц школа нам присылает лист с оценками по 7-балльной системе. Причем 7 и 6 (“А” и “В”) почти не ставят, только за разовые работы. Поэтому лучшей считается “С” (наша “пятерка”). Против каждого предмета не одна, а четыре оценки. У Темы по английскому: “успехи” – 5 (“С”), “темп продвижения” – 5 (учительница сказала, он прибавляет знания в невероятном темпе), “перспективы” – 4 (думай как хочешь, допустим, ребенок – не прирожденный лингвист, хотя и не косноязычный, иначе дали бы “3”, а не “4”), “рейтинг в классе” – “below” (ниже всех). Последняя оценка не может огорчить – вряд ли Тема и в 13 классе опередит ребят, для которых этот язык родной. Но что радует в этом листке – школа ставит “отлично” ученику, который хоть и переводит мне новости с экрана, но часто говорит “не понимаю”, то есть оценивает ребенка с “его колокольни”.
Мне всегда казалось, что НЕТ НИЧЕГО ВАЖНЕЕ такого подхода к ученику. Но я не уверена, что у нас получил бы “5” маленький японец, который на втором году обучения пишет “мы играть шашки”.
Оценивая ситуацию в целом, могу сказать: моя тревога утихла. Дело не в отметках, а в “климате” отношений с учителями – их письменные замечания в тетрадях все до единого стимулируют на учебу, а не бьют по рукам: “Великолепно! Я не ожидал такого!”, “Ты мог бы лучше”, “Не хотел бы ты переписать работу?” (Храню тетради Темы – первоклассника знаменитой гимназии с рецензиями: “Грязно!”, “Безобразно!” и т.п. После девяти “двоек” за первые(!) английские диктанты, когда 8-летний ученик перестал спать, мы и ушли к Тубельскому “лечиться от бессонницы”.)
...Лишь полгода спустя, этой зимой, у нас дошли руки до тех учебников, что купили в августе. Батюшки, прямо на обложке ученику предлагают выбрать уровень знаний! Если до “С” намерен добраться, – эта книжка для тебя. Если предпочитаешь “high level” (высший уровень), попробуй одолеть эту... Мы пока не решили, что выбрать, будем из обеих брать. Надо же сперва взвесить свои способности.

Нинэль ЛОГИНОВА
Фото из семейного архива