Смелость учить

По книге Parker J.Palmer “The courage to teach”

Педагогика Паркера Дж.Палмера (в отличие от многих других, не менее почтенных педагогик) не содержит конкретных рецептов. Это скорее некая философия учительства. Если и есть у его опытов какой-то общий знаменатель, то именно что самый общий: не бойся и будь собой. Причем адресовано это “не бойся” именно учителю. Потому и книгу свою он назвал “Смелость учить”.

Волшебное слово “я”

В современной педагогике стало едва ли не догмой представление, что центральной фигурой в “правильной” школе должен быть ученик. То есть акцент перемещается с вечного вопроса “как учить?” на вопрос несколько иной: как ребенок учится, что при этом происходит? Вполне разумная мысль, если она противостоит бесчеловечным традициям педагогики-дрессировки. Но любая мысль становится глупой, когда ее превращают в догму.
Палмер предлагает всего лишь вернуться к здравому смыслу. Во введении к своей книге он пишет следующее: учитель в классе обладает реальной властью. Учитель создает те условия, в которых дети учатся. Без него эти условия не возникнут. Поэтому совершенно нелепо отводить учителю какую-то второстепенную роль. Учитель просто обязан быть личностью, пожалуй что, даже сильной личностью и уж совершенно точно цельной. Именно это последнее качество представляется Палмеру исключительно важным. А цельная личность для него – это прежде всего тот, кто не боится выразить себя.
Первое занятие с учителями, которые приходят к нему на курсы повышения квалификации, Палмер неизменно начинает с простенького задания. Он просит написать короткое сочинение на тему “Позволительно ли в письменных работах употреблять местоимение “я”?”. Тут же, на месте, сочинения читаются и разбираются. С этого и начинается обучение смелости учить.

Броня

Почему же доктор Палмер так настаивает на обозначении собственного “я”? Объяснением может послужить одна история, которую он приводит, – история двух молодых людей, родившихся в семьях фермеров, но избравших профессию учителя.
Алан и Эрик родились в деревне. Место не указывается, но по описанию похоже на Канзас или Айову – некий аграрный регион, где люди в большинстве своем проводят рабочий день не в офисе за компьютером, а в кабине трактора. Народ там простой, что называется “от земли”. Очень ценится умение работать руками. От этого налета деревенского воспитания потом невероятно трудно избавиться.
Решив стать учителями, эти двое юношей, естественно, сами пошли учиться. Но Эрику с самого начала не повезло. Он попал в один из престижнейших университетов страны. Почему не повезло? Да потому, что рядом с блестящими студентами – выходцами из богатых и респектабельных семей – он чувствовал себя деревенщиной. И комплексовал. Чтобы психологически защититься, он заключил себя в эдакую броню высокомерия, агрессивности и иронии. Дурную привычку прятать свое “я” он притащил потом и в класс. Потому и учитель из него получился никуда не годный: не находил он общего языка с детьми (впрочем, как и со взрослыми), очень любил заставить ученика почувствовать себя идиотом. Короче, он не самовыражался, а самоутверждался и оставался в классе перманентно чужим.
Алану повезло больше. Он попал в местный университет, учился с такими же фермерскими парнями, как он сам. Городского лоска не приобрел, зато остался собой. Палмер наблюдал его в классе. Стилем, манерой Алан напоминал простого мужика, толкового и рукастого, который умело и споро делает какую-нибудь физическую работу... и до самозабвения эту работу любит. Его естественность покоряла с первого взгляда, дети были от него без ума.

Зеркало

Страх перед собственным “я” противопоказан воспитателю (не только учителю – родителю тоже) еще по одной причине. Он тиражируется. С этим, по мнению Палмера, связана проблема “трудных детей”. Есть такие дети, которые словно бы вылезли из преисподней: изводят учителя, постоянно подстраивают гадости (и злые гадости) товарищам, хулиганят, естественно, и учиться не хотят. Как ни странно, это асоциальное вроде бы поведение является ответом на ожидания взрослых.
В молодости Палмер был школьным учителем. И одного такого бесенка, выпившего из него не меньше тонны крови, запомнил на всю жизнь. А много лет спустя случай свел их снова. Парень (тогда, собственно, уже взрослый мужчина) работал шофером такси. Палмер куда-то спешил, остановил машину, сел на переднее сиденье… и с ужасом обнаружил рядом с собой своего давнишнего мучителя. “Как человек религиозный, – не без иронии признается он, – я мысленно вознес молитву Творцу”. Парень тоже узнал его, но повел себя дружелюбно.
– Да, – говорит, – много я вам когда-то нервов попортил. Но вы на меня не сердитесь, это мой отец виноват. Он мне с детства вбивал: “Этот мир не для таких, как ты и я. А колледж – часть этого мира. Тебе это все ни к чему. Найти какую-нибудь работенку, чтоб было на что прожить, – это максимум, на что ты можешь рассчитывать”.
Откуда возник у старика такой страх перед жизнью, почему он считал свою персону настолько уж ни на что не годной – этого за коротенький разговор выяснить не удалось. Но факт тот, что он сделал ужасную вещь: стал ожидать того же от сына. И намертво впечатал в него мироощущение изгоя.

Кошмар объективности

Вообще недостаток человечности в мире сем и недостаток личностного начала – это, по Палмеру, вещи тесно связанные. И не так уж важно, где эта обезличенность обнаруживается: в процессе воспитания или в процессе собственно обучения.
Дело в том, что знание в традиционной школе дается в форме объективных истин. Это не истины учителя и не истины ученика, а истины, существующие помимо нас. Даже если мы все, Боже упаси, в одночасье помрем, все равно Е = м х с2, а битва при Гастингсе произошла в 1066 г. Безусловно, такова традиция, таков способ мышления, принятый в европейской науке. Но применительно к школе Палмер считает его чудовищным. Обезличенность знания, его оторванность от эмоций исподволь, но чрезвычайно эффективно формирует бесчеловечное отношение к миру.
В качестве примера Палмер приводит реакцию американского общества и СМИ на две крупные войны: Вьетнам и “Бурю в пустыне”. Массовая негативная реакция на вьетнамскую войну, демонстрации протеста, сожжение флагов – все это во многом было следствием того, что война была ощутимой. Из Вьетнама везли тысячи гробов и десятки тысяч раненых. Противники сходились лицом к лицу. А “Буря в пустыне” – это совсем другая война, технотронная. Там основные задачи решала авиация. Потому и имидж ее, созданный СМИ, разительно напоминает компьютерную игру. Ни малейшего ощущения, что там, внизу, живые люди.
Отсюда вывод: ученика надо воспитывать в сознании права на свою личную истину хотя бы для того, чтобы им не могли в дальнейшем вот эдак манипулировать. Знание должно быть диалогичным: ученик может отстаивать свою истину, учитель свою, но никакой истины, которую надо принимать безоговорочно, быть не должно. Примечательно, что в точности такие взгляды высказывал бразильский педагог-социалист Пауло Фрейре. Однако цель “педагогики освобождения” Фрейре – воспитать диссидента, бунтаря, который мог бы бросить вызов “обществу потребления”. А Палмер – не социалист, не диссидент. Это человек правых взглядов, безусловно, верящий в ценности англосаксонской демократии. Видно, что-то серьезное сдвинулось в нашем мире, если люди столь разных взглядов сходятся в одном: учить думанию и самостоятельности гораздо важнее, чем учить знанию.

Сказка про слоника

В одной из книг Виктора Суворова мне встретилась следующая мысль. Есть два способа отдавать приказ. Способ первый: представить приказ как волю начальства. Мол, нам с вами это велели, и придется это делать. Способ второй: дать понять подчиненным, что это тебе так надо, это твоя воля. Второй способ эффективнее, но требует и больше личной ответственности. Он парадоксальным образом совмещает в себе личностное начало и самоотверженность.
Почему мне вспомнились эти рассуждения? Потому, что палмеровской душе, несомненно, был бы ближе командир, приказывающий от своего личного имени. И потому, что палмеровская философия педагогики содержит в себе тот же парадокс. С чего мы начали наш рассказ? С того, как Палмер напустился на новомодные педагогические течения, которые водят хороводы вокруг ученика. Но в той идеальной школе, где ученик имеет право на ересь, и учителя ведь нельзя возносить на пьедестал. Что же тогда послужит организующим центром? Палмер утверждает: то общее дело, которым занимаются учитель и ученик, то есть изучаемый предмет. “Представьте себе, – пишет он, – учительницу младших классов, которая посадила детей в кружок и рассказывает им сказку про слоника. Представьте себе, что она хорошо рассказывает, так, что у детей загорелись глазенки. Не кажется ли вам, что этот воображаемый слоник там на самом деле присутствует? И более того, является главным действующим лицом?”
Но чтобы вот так выйти за пределы себя (да еще увлечь других), нужно обладать сильным личностным началом, выраженным чувством “я”. Человек, не уважающий себя подлинного (примерно как фермерский сын Эрик), бегущий от себя, всегда эгоцентричен. Он больше всего озабочен тем, чтобы не уронить себя. И как следствие просто не способен переключиться с собственной персоны на что-то еще: на другого человека, на дело.
Вот такая получается философия. Не беги от себя, не бойся выразить себя, знай себя – и все получится. Нет тут никаких премудростей, никаких профессиональных секретов. Способность учить – это и есть способность быть собой. Дар этот не профессиональный, а человеческий.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"