Vivat, Арлекин!

Третья Всемирная театральная олимпиада, проходящая в Москве, открылась спектаклем театра Пикколо ди Милано “Слуга двух господ”

СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ ДЖОРДЖО СТРЕЛЕРА “СЛУГА ДВУХ ГОСПОД”

Весна – время традиционных праздников, повторяющихся из года в год, заранее ожидаемых с нетерпением. И праздников редких, таких, как нынешняя Всемирная театральная олимпиада в Москве, начавшаяся среди любопытствующей толпы на площади под говор струй фонтанов перед Большим театром, под обрушившийся будто с небес грохот барабанов специально ради такого повода приехавших из Франции “летающих барабанщиков”. Подобная олимпиада проводится всего лишь в третий раз: первая, что естественно для любого события с таким именем, состоялась в Греции (Дельфы, 1995 г.), вторая – в Японии (Шизуока, 1999 г.). Особенность московской в том, что она совместилась с уже ставшим традиционным Международным фестивалем имени А.П.Чехова, проводимым Конфедерацией театральных союзов. Продлится олимпиада больше двух месяцев, в течение которых в столицу приедут театры из пятидесяти стран. Лучшие свои спектакли покажут и российские коллективы. Кроме того, в рамках олимпиады проходит международный фестиваль театральных школ “Подиум-2001”, развертываются творческие программы Центра им. Вс.Мейерхольда Валерия Фокина, “Школы драматического искусства” Анатолия Васильева. Вячеслав Полунин руководит программой площадных театров “Корабль дураков”. Словом, афиша олимпиады обещает много интересного. И уже ясно: эти обещания способны превращаться в реальность.
Открыл олимпиаду театр Пикколо ди Милано знаменитым спектаклем Джорджо Стрелера “Слуга двух господ”. Когда-то в далекие годы “оттепели” одним из первых зарубежных театров, приехавших в Союз, был именно миланский Пикколо. Как и теперь, гастроли его проходили в Малом театре (по-итальянски “пикколо” тоже означает “малый”), как и теперь, итальянцы играли “Слугу двух господ” – популярную и у нас пьесу Гольдони, поставленную молодым, но уже знаменитым Стрелером. Роль Арлекина тогда исполнял незабываемый Марчелло Моретти. Спектакль был замечательный и живой. Он вернул в современный театральный процесс приемы и принципы комедии дель арте, продемонстрировав их неожиданную художественную актуальность. С тех “оттепельных” дней прошло четыре десятилетия. Но и сегодня, уже в другом, самом позднем своем варианте и с другим, но тоже замечательным Арлекином – Ферруччио Солери, спектакль этот поразил как профессионалов, так и обычную театральную публику. Успех гостей был сокрушительным. И, как прежде, он был не только успехом режиссера, актера, но еще и торжеством неумирающей театральной традиции...
На фоне светлого, туго натянутого экрана актеры (одни – в традиционных масках комедии дель арте, другие – без них) разыгрывали стремительный сюжет про ловкого слугу, сумевшего всех обвести вокруг пальца, все судьбы влюбленных устроить и не забыть о своей собственной, поражая редким сегодня сочетанием виртуозной техничности с почти детской непосредственностью. Сцена большую часть времени была свободна от всяких декорационных деталей, от вещей, которые могли бы заполнить пространство, стать для актеров хоть какой-то опорой. Лишь иногда, чтобы обозначить перемену места действия, слуги выносили свечи, ширмы или столы (в знаменитой сцене обеда, когда Арлекин прислуживает сразу двум своим господам). Но аскетизм этот не ощущался. Напротив, создавалось впечатление предельной насыщенности спектакля элементами именно зрелищными. Постоянно меняющиеся причудливые позы актеров, подчеркиваемые костюмами с их изысканным покроем и смелой, хотя чуть приглушенной цветовой гаммой, проецировались на задник-экран, словно акварельный рисунок на лист бумаги. Причем рисунок этот при всей его динамике был трижды графически выверен. Во-первых, традицией итальянской народной комедии, во-вторых, счастливой способностью Стрелера превращать спектакль в непрерывную смену гармоничных, композиционно совершенных картинок и, наконец, в-третьих, но не в последних, ненапряженной отточенностью любого движения, любого жеста актеров. Казалось бы, при такой жестко заданной форме, при полном отсутствии исполнительской “грязи” (привычной в современном театре, где так часто сталкиваешься либо с пластической приблизительностью, либо с натужностью) актерам трудно обрести свободу сценического существования, эмоциональную открытость, способность общаться с залом так, будто нет никакого языкового барьера и нет проблемы вхождения российских сегодняшних зрителей в чужую, исторически далекую сценическую традицию.
Об этом спектакле трудно писать. Не потому, что он как-то особенно сложен, а потому, что он весь – необъяснимое ощущение счастья, полноты и радости жизни. Бесконечно наивная при сопоставлении с нашим сегодня история ловкого Арлекина и его глуповатых господ, никак не социологизированная, не осовремененная грубо (“для чайников”), сохранившая первозданную свою бесхитростность, оказалась способной вызвать небывалый энтузиазм (в финале на каждом спектакле возникали не просто овации, а восторженный вой) у достаточно искушенных и вовсе неискушенных зрителей. Именно в духе этой бесхитростности Стрелер ввел в пьесу Гольдони целую серию отточенных трюков, которые как бы импровизируются масками. Потому-то старый суфлер, на протяжении всего спектакля сидящий, уткнувшись в текст, сбоку сцены, торжественно зажигающий по старинке перед каждым актом расставленные вдоль рампы свечи, оповещающий о начале игры ритуальным стуком, в моменты, когда маски проделывают свои лацци, позволяет себе отлучиться: подсказывать-то нечего. А может быть, он просто не может смотреть, как маски вторгаются в авторский замысел. Ведь Гольдони как раз и пытался обуздать их своеволие, противопоставив импровизированной безответственной болтовне фиксированный литературный текст. В этой мягкой, неназойливой режиссерской вставке проявилась стрелеровская ирония, создающая внутри спектакля некую дополнительную игру. Тонкую, театрально выразительную и трогательную.
Стрелеру не нужно прибегать к модным эффектам, будто заимствованным у эстрадных шоу не лучшего качества, бьющим по глазам, ушам и нервам. Никакого искусственного допинга в его постановке нет. Его “допинг” – это актеры, прежде всего Солери, играющий Арлекина с таким блеском и такой человечностью, – центр, душа и загадка спектакля. Правда, иногда (опять же легко, акварельно) возникает над ширмой вполне иронический черный дымок, внезапным облачком как бы вырывающийся из камина. Он так же мгновенен, смешон, пародиен, как неистребим, мнимосерьезен и всеобволакивающ белесый дым многих сегодняшних наших спектаклей. И вот это лишенное привычных способов возбуждения внимания зрителей зрелище заставило зал, насторожившийся было в первые минуты, доверчиво включиться в игру. Почувствовать себя не разрозненным множеством рассаженных по креслам отдельных человеческих особей, но счастливо возбужденным и порождающим особенную театральную атмосферу единством, ради возникновения которого, возможно, и появился когда-то театр. И потому эстетическое удовольствие от спектакля так трудно отделить от редкого наслаждения просто быть его зрителем, воспринимающим происходящее на сцене не умом и не сердцем даже, а исторической сверхпамятью и сверхинтуицией.
Стрелера уже нет сегодня среди живущих великих режиссеров, чьими истоками были первые послевоенные годы и чье искусство от первых и до последних дней было искусством, обращенным при всей сложности его чисто эстетических целей к человеку и обществу. Организаторы нынешней театральной олимпиады провозгласили девиз “Театр для людей”. Трудно представить спектакль, который больше бы, чем “Слуга двух господ”, ему соответствовал и с большим бы правом игрался в торжественный и почетный вечер открытия олимпиады.

Римма КРЕЧЕТОВА

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"