...После всего, что написано о войне, мы
знаем, сколько там было страшного,
нечеловеческого. И все это как-то угрюмо,
очевидно и убедительно.
Ну вот еще одна печальная подробность, еще одна...
Но ведь проступал в людях и удивительный свет. И
вот это до сих пор таинственно. Как слово
«небесный» в воспоминаниях блокадников.
Добро и зло были рядом, и не было полутонов.
Оставалось только абсолютное зло и абсолютно
прозрачное добро. Прозрачное до небесности.
И в блокаду, оказывается, дарили подарки. И каким
бы ни был подарок – дарили жизнь. Мелочей здесь
не было. Пропуск в бомбоубежище или березовое
полено, засохшая конфетка или ложка супа, корочка
хлеба или подсолнечная семечка – во всем этом
было столько любви, что подарок не только
физически спасал жизнь, он озарял ее на все дни и
годы вперед. И вот именно тогда была победа. В тот
день и час, когда одна рука вручала жизнь, а
другая ее благодарно принимала. И пусть до 9 мая
было еще очень далеко...
В эти страшные, ясные дни
Если вы зайдете в старую питерскую
квартиру, там наверняка будет звучать радио.
Причем не модные музыкальные FM-станции, а обычное
городское радио, которое ленинградцы почему-то
слушают всегда. Недавно в передаче
“Петербургская панорама” появилась новая
рубрика, посвященная теме подарков.
Радиослушатели звонят и рассказывают свои
истории про подарки. Сейчас, когда прошло 57 лет с
момента снятия блокады, многие вспоминают свои
блокадные подарки – как их получали и как сами
делали. В основном это люди, которые тогда еще
были детьми. Вот некоторые из этих удивительных
свидетельств.
Римма Алексеевна:
– Расскажу о подарке, который я сделала под Новый
год в Ленинграде, в блокаду. Норма хлеба была – 125
граммов. Мне было 14 лет, и в семье я была
“снабженцем” – бегала по магазинам, стояла в
очередях и отоваривала карточки. Обычно, когда с
точностью до грамма взвешивали порцию,
образовывался довесочек хлеба, как половинка
конфетки. Я приду домой – и маме каяться: “Мама, я
довесок съела!” Меня поругают и простят...
И вот ночь под Новый год, бомбежка яростная,
светло от разрывов. Мы уже не ходили в убежище,
привыкли. Жили вчетвером в огромной
шестикомнатной квартире, но топили только в
одной комнате. Я оделась и пошла в холодную
комнату. На меня закричали: “Куда ты,
замерзнешь!” А там у меня были спрятаны подарки.
Я с ноября копила довески. Разложила их по
пакетикам, надписала “С Новым годом” и теперь
каждому по такому пакетику подарила. Мама охнула:
“Так ты их не ела?!” Все плакали...
Елена Юрьевна:
– Это было в декабре 1942 года. Вторая блокадная
ленинградская зима. Иду из школы и вдруг слышу за
собой чьи-то шаги. Вбегаю в темное парадное, и тут
меня кто-то догоняет, сует в руки небольшой
бумажный сверток и убегает. Поднявшись в свою
квартиру, я развернула сверток и прочитала такую
записку: “Люля, я тебя люблю”. А завернут был в
бумажку... крошечный кусочек масла. Такими были
первое полученное мной признание в любви от
одноклассника Семы и самый драгоценный подарок.
Ирина Алексеевна:
– Хочу рассказать о подарке, который я получила в
1944 году от подруги в свой день рождения 30 января.
Когда я ее пригласила, она спросила: “Ну что же я
могу тебе подарить?” Я говорю: “Мне ничего не
надо. Вот только у меня очень холодно. Если
можешь, принеси мне бревно”. И она на трамвае
привезла мне бревно. Мы его распилили, натопили
печку и отметили мой день рождения. До сих пор
вспоминаем этот подарок, и всегда нам весело
бывает. В 2001 году мне исполняется 75 лет, и она
опять придет в гости.
Валентина Глебовна:
– 41-й год, мне 9 лет. Мы жили на Петроградской, на
проспекте Щорса, в старинном доме с ангелами. В
этот день мама сказала: “Мы, наверное, сегодня
умрем”. Она лежала в темной комнате и умирала от
голода. На улице был мороз градусов 35–40. Я пошла
на развалины школы за дровами, чтобы протопить
буржуйку. Набрала дров, поднимаюсь на третий
этаж, устала – присела на большущий подоконник и
в потемках провела по нему рукой. И вдруг
случайно нащупала пакет. Не поняла, что в нем, и
поднялась с пакетом домой. Развернули, а там
примерно полкило овсяного печенья. Это было
что-то волшебное! Такой огромный новогодний
подарок – и неизвестно от кого!
Николай Иванович:
– Блокада, мне 14 лет. Когда в один из бесконечных
вечеров мы с сестрой подошли к столу, то
удивились: вместо обычных чашек стояли
тоненькие, фарфоровые, с малинкой – из
бабушкиного сервиза. Вопросительно смотрим на
маму. А она улыбнулась, села. Сняла очки,
посмотрела на нас и сказала: “У меня сегодня день
рождения...” Мы молчали. А ведь до войны я всегда
делал маме подарки в дни ее рождения. На
следующий день из единственного работающего в
районе магазина я принес коробочку пудры. Почему
пудры? В войну... Я не мог бы ответить на этот
вопрос и теперь. Маму очень тронул мой подарок. И
рассмешил. А потом, поцеловав меня и прижав к
себе, она вдруг заплакала... А на следующий день
произошло непонятное: мама дала мне немного
денег и велела на все купить именно таких
коробочек пудры. Оказалось, она была рисовой! Это
было уже к весне, незадолго до маминой смерти. Мы
пробовали печь лепешки, но есть их так и не
смогли: запах пудры был непреодолимым. Почти все
коробочки так и остались нетронутыми. Лет через
пятнадцать после войны, когда уже далеко позади
остались детдом, морское училище, я вернулся в
Ленинград. Узнал, что у дворника сохранилось
кое-что из наших вещей. И надо же: в одном из
ящиков комода я обнаружил пожелтевшие от времени
круглые коробочки!
Подготовила Анастасия ГРИГОРЬЕВА
Санкт-Петербург
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|