100 баллов любви в Поднебесной, или Доподлинная история злоключений и счастливого осуществления мечты студента из Аньхоя

В первом классе, когда мы только начинали учить язык Поднебесной, учителя то и дело ставили нам в пример усердных и трудолюбивых китайцев. Китайский школьник, стыдили нас, не наделал бы столько клякс в тетрадях для прописей иероглифов, а этот огромный текст он вызубрил бы за пару часов. И у него (стоило нам пожаловаться на мелкий шрифт) не болели бы глаза от перенапряжения. Потому что он не ленится и регулярно делает зарядку для глаз.
Образ работящего “соперника” преследовал меня все десять школьных лет. С незримым трудоголиком я держала совет по любому поводу. Что бы он сделал, если бы ему вместо уроков захотелось поиграть в теннис или, сорвав пластмассовый наконечник со стула, погонять в футбол на школьном паркете? – спрашивала я себя. И каждый раз приходила к одному и тому же нелестному выводу – в отличие от меня он предпочел бы до посинения делать упражнения.
Однако год стажировки в Пекине внес существенные поправки в этот миф. Да, конечно, китайские школьники учатся чрезвычайно много. Но это сумасшедшее рвение обусловлено не детской любознательностью, а родительским принуждением. Родители, которые еще задолго до рождения ребенка начали откладывать деньги на обучение, чуть ли не с пеленок объясняют ему, чем может грозить “неправильная” жизненная программа. Вот не будешь учиться на 95 баллов (в КНР стобалльная система тестирования, причем 86 баллов считается довольно хорошим результатом и соответствует нашей пятерке), не попадешь в самую лучшую среднюю школу, а значит, не сможешь поступить в вуз, следовательно, никаких перспектив в будущем… Нередко дети, не выдержав учебной нагрузки или подвергшись неоднократному избиению, бегут из дому, а провалившиеся на вступительных экзаменах иной раз кончают жизнь самоубийством.

Они сентиментальны и романтичны

Отчисление из института – настоящая трагедия. Герой нижеследующей истории совершил нечто ужасное – посмел влюбиться, еще не закончив институт. И поплатился. Может быть, кому-то статья из ежегодника “Дучжи цзинпинь” покажется слишком сентиментальной, но китайское восприятие мира именно таково. Они не только, как принято считать, хитры, но и наивны, сентиментальны и романтичны.
“Набрав самое большое количество баллов в своем городке, я без особых препятствий прошел на факультет журналистики знаменитого уханьского института. Меня считали талантливым студентом, я активно участвовал в выступлениях, дискуссиях, упорно занимался, не раз получал факультетские премии и стал первым в истории института первокурсником, избранным на должность профорга факультета. Мои земляки очень гордились мной и, говоря о месте своего рождения, обязательно добавляли: “Аньхоец, земляк Линь Хоя”.
Друзья никак не могли понять, почему я никогда не делюсь своими любовными переживаниями, хотя каждые выходные получаю письма из Пекина. С девушкой, которая их пишет, мы просидели за одной партой шесть лет. Наша любовь была целомудренной и пламенной. Но тот университет, где училась А Жун, чрезвычайно строго опекал своих подопечных, и я не хотел разглашать свои сердечные дела.
После того как А Жун поступила в университет, ее семья переехала в Хэфэй, и теперь даже в каникулы наши встречи стали редкими. Каждый раз, когда мы расставались, ранимая и чувствительная А Жун горько плакала, и я крепко-крепко прижимал ее к груди. Вот так же трудно расставались мы и перед третьим курсом. Не прошло и месяца после начала занятий, как А Жун одним духом написала мне двадцать писем. В то время в Ухане выпало небывалое количество дождей, и в моем сердце тоже поселился туман. И вдруг пришла телеграмма, в которой говорилось, что А Жун приедет в Ухань, чтобы вместе отпраздновать мой день рождения. Я был вне себя от восторга. Ах, эта сумасшедшая, глупенькая, любимая моя девочка!

Строгие преподаватели с красными повязками на руках

Когда передо мной предстала А Жун с ниспадающими до плеч черными волосами, в белой кофточке и синих джинсах, я вдруг понял, что это самый прекрасный момент в моей жизни. Мы обнялись, и я повел ее в общежитие. Три других мальчика, которые жили со мной в комнате, воспользовались короткими каникулами в связи с национальным праздником – образование КНР – и уехали развлекаться на гору Лушань. Поэтому мы с А Жун могли спокойно поделиться друг с другом своими радостями и печалями. Когда вспомнили о времени и взглянули на часы, то невольно ужаснулись – было 11 часов вечера. Это означало, что двери общежития уже закрыты. Мы прозевали контрольное время, потому что обычно свет в общежитии гасят в десять часов, а тут из-за праздника его оставили. Я взглянул на А Жун и увидел, что лицо ее залилось румянцем, она с любовью смотрела на меня, и мое сердце невольно забилось, как у оленя…
Далее события развивались следующим образом. В ту ночь студенческий отдел решил провести внеочередную проверку общежитских спален. Когда я проснулся от громкого стука в дверь, в первый момент подумал, что, наверное, с кем-то случилась беда. Но, открыв дверь, понял, что беда случилась с нами – на пороге стояли преподаватели с красными повязками на руках…
С перепугу я одурел, мне стало плохо, в глазах потемнело, я чуть было не потерял сознание. “Откуда эта девушка?– спрашивали потрясенные учителя. – Чья это кровать?” Из меня будто вынули все мышцы, ноги не держали: “Я, моя…”
В этот день я разочаровал всех любящих меня людей. Я просто болван! Оставалось два выхода: либо получить самое строгое наказание за оставление в общежитии лица другого пола, либо поставить в известность о происшедшем университет А Жун и тем заслужить прощение. Я избрал первый путь. В тот же день пришло официальное извещение: “В связи с исключением из института в течение трех дней покинуть здание”.
А Жун настояла на том, чтобы я ее не провожал. От слез ее веки опухли так, что стали похожи на персики: “А Хой, я погубила тебя”. Глядя на ее одинокую фигуру, сливающуюся с уличным потоком, я почувствовал, что все во мне опустошено и разрушено. Два дня я не выходил из своей комнаты, ничего не ел и ни с кем не говорил. Молча жег грамоты, с горечью наблюдая за тем, как былая слава превращается в пепел. Горький дым от грамот и сигарет стоял и перед глазами, и в душе.
Когда на следующий день я покидал учебное здание, один из руководителей института бросил спасательный круг. “Ты нарушил правила, – сказал мне он, – поэтому мы не можем тебя не наказать. Но мы по-прежнему считаем тебя талантливым учеником. Если ты к тому же и сильный человек, в следующем году ждем тебя на вступительных экзаменах!” Консультант выдал мне 200 юаней: “Возьми машину до пристани. Вряд ли кто-нибудь пойдет тебя провожать”. Но как я мог просить об этом своих товарищей?! Братья, я разочаровал вас, я виноват перед вами, я ухожу…

Волшебные конфеты

Впрочем, самое страшное испытание было впереди. Целых три часа я бродил вокруг родного дома. В сумерках мать вышла купить овощи и заметила меня и мой огромный багаж. Когда родители узнали, что произошло, они просто потеряли дар речи. После долгого молчания отец схватил мои вещи и выкинул их за порог: “Катись от меня! Сделай мне одолжение – катись!”
Я поклонился родителям и “покатился” в среднюю школу, в которой когда-то учился, к своему старому доброму учителю, заведующему учебной частью. Выслушав мой рассказ, он глубоко вздохнул: “Что ж, хочешь учиться, чтобы снова поступать, – учись”.
Так я снова очутился в школе. Очень скоро весть о моих низких поступках облетела всю школу. Более половины ребят из дополнительной группы уже три раза участвовали во вступительных экзаменах, и мое появление доставило им массу удовольствия. Они злорадствовали, изо всех сил язвили, насмехались и издевались. Учителя, прежде меня любившие, теперь игнорировали и презирали.
Я словно стоял на краю света. Старался пореже попадаться и на глаза своим родителям тоже. Покупал в забегаловках немного еды и запивал ее проточной водой. Когда наступала ночь, словно кошка, затаив дыхание, крался домой, а перед рассветом отправлялся обратно в школу. Не знаю, было ли от этого легче моим родителям, но точно знаю, что перед ними в огромном долгу. Спустя два месяца я узнал, что мой бедный отец передал заместителю по учебной части деньги, которые собирал для лечения матери. Это была плата за мою повторную учебу в школе…
В этот безрадостный период я, опять подготовишка, не смел и думать об А Жун. Но она не забыла нашей любви. В мае я получил из Пекина коробку конфет, в которую было вложено письмо: “А Хой! Ты должен беречь себя. Посылаю тебе 67 конфет. Ешь каждый день по одной, их как раз должно хватить до 7 июля. Я слышала, что подарки, преподнесенные детям любящими их взрослыми, приносят счастье. И надеюсь, моя любовь тоже принесет тебе удачу”. А Жун, А Жун! Слезы градом покатились из моих глаз. Я поцеловал листочки письма, и длинные восемь месяцев позора и нападков, вся усталость и страдания разом рассеялись.
Удивительно, но конфеты, присланные А Жун, обладали каким-то успокаивающим свойством и давали мне стопроцентную уверенность в своих силах и массу энергии. Я семь раз участвовал в репетиционных экзаменах и каждый раз набирал все большее и большее количество баллов, давно уже превысив прогнозируемый моим институтом проходной балл.
В общем, я снова стал студентом. Но, вернувшись в институт, прежнего радостного волнения уже не испытал. Мои бывшие товарищи, теперь уже “старички”, на четвертом курсе, а я вновь превратился в первокурсника. Снова должен проходить знакомые предметы и не щадя сил вновь набирать почти невозможные 100 баллов. Сидеть на лекциях вместе с ребятами, которые младше на два-три года, и слушать то, что я знал назубок, было настоящей пыткой. Как-то вечером сидел на каменных ступеньках, и вдруг кто-то слегка хлопнул меня по плечу – профессор, недавно вышедший на пенсию. Он словно заглянул в мое сердце: “Если перед тобой лежит коромысло с ношей, ты должен не раздумывая взять его. У тебя нет права выдвигать требования, но у тебя есть право выбора”. Закончив говорить, он удалился.
Я долго раздумывал над его словами и внезапно прозрел: система современных вузов подразумевает сдачу определенного количества зачетов.
Вот так на моем столе оказались несколько десятков учебников. Каждую минуту мне хотелось разделить на несколько частей. Целый семестр я не стриг волосы, а усы брил только тогда, когда они вырастали до 1,5 сантиметра.

Он такой усердный!

Наступила сессия, за полмесяца надо было сдать 18 экзаменов. Я раздобыл расписание и обнаружил, что несколько из них совпадают. Единственный выход – это разделить время, предназначенное для одного экзамена, на два. В эти полмесяца я был похож на жадную ночную бабочку, сновал из одного экзаменационного зала в другой, проглатывая одну за другой экзаменационные работы. Через неделю появились результаты экзаменов. Я набрал более чем по 80 баллов по каждому предмету. Радостный, одним духом взлетел на крышу общежития и в уголке расплакался от радости. Папа, мама, А Жун, у меня есть надежда!
После второго семестра меня перевели на четвертый курс. К тому времени А Жун уже закончила университет и осталась работать в Пекине. Узнав о моих успехах, она спросила в письме: “А Хой, ты еще помнишь свою клятву поступить в пекинскую аспирантуру?” Конечно, я помнил. Однако теперь это было для меня почти несбыточной мечтой. Сумасшедшая погоня за оценками не позволяла углублять и расширять знания. К тому же у меня не было необходимого для поступления полугодичного практического опыта, а в личном деле стояла запись об отчислении из института.
Но если не прикладывать усилий, как же можно добиться успеха? Я вертелся, словно заведенная пружина. Чтобы сэкономить время на ужине, попросил дежурного библиотеки запирать меня в зале для самостоятельного обучения. Если очень хотелось есть, отгрызал кусочек печенья. Вечером, когда в общежитии гасили свет, брал стул, уходил в сырую и холодную ванную комнату и под слабым светом продолжал учиться.
Наконец наступили аспирантские экзамены. В Ухане выпал снег и стояла необычайно холодная погода. Но я весь горел и был вынужден перед экзаменами поливать голову холодной водой. Из-за ощущения извергающегося вулкана на письменных экзаменах весь дрожал. Хотя я занял второе место среди всех поступающих, старая запись об изгнании из института еще могла все погубить, и в конце апреля я снова отправился на переэкзаменовку. Теперь я занял первое место, но все равно страшился надеяться. Потом уже узнал, что несколько преподавателей моего факультета написали коллективное письмо в аспирантуру, в котором поручались за меня как ученика способного и усердного. И в конце концов меня приняли.
В ночь перед тем как покинуть родной институт, меня замучила бессонница. За пять лет я умудрился два раза поступить в свой вуз. В первый раз была гордость и слава, во второй – стыд и боль. Хорошо, что покидаю родной институт с гордо поднятой головой. Моя мечта сбылась, и я сказал себе: “Живя в мире, трудно не оступиться, не допустить ошибок. Но нельзя навечно пригвоздить себя к позорному столбу. Там, где ты упал, и надо искать спасение! Эти подъемы и спады и есть суть человеческой жизни”.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"