“Золотая маска”-2001:

неожиданностью стало только решение жюри...

Решение жюри редко принимается с безоговорочным согласием, но и общее недовольство бывает нечасто. Одинокий выкрик “позор!” во время оглашения лауреатов не очень подходил духу театральной церемонии, но настроение зрительного зала отразил довольно точно. Обычно цитируя расхожее выражение – жюри, как жена Цезаря, должно быть выше подозрения, – забывают, что Цезарь произнес эту историческую фразу, разводясь с женой из-за возникшего подозрения в ее честности.
Премии “Золотой маски” теряют всякий смысл, как только возникают подозрения в нечестной игре. В составе жюри столь уважаемые люди, что ползала не поверили своим ушам, когда увидели, что милый проходной спектакль “Потерянные в звездах” Г.Дитятковского обошел и “Молли Суинни” Л.Додина, и “Черного монаха” К.Гинкаса, и “Одну счастливую деревню” П.Фоменко.
Если выбор жюри является новой тенденцией “Золотой маски” – поощрять антрепризно-коммерческие зрелища, – грустно, если это досадная случайность, как уверяют сами члены жюри, необходимо подумать о реорганизации процесса голосования – сделать его открытым.

Спектакли фестиваля
представляет Ольга ЕГОШИНА

Записи “черного ящика”

Из многочисленных образов, призванных наглядно изобразить место театра в нашем мире, самым удачным мне представляется образ «черного ящика», постоянно фиксирующего течение нашей жизни. По его записям можно детально восстановить маршрут, движение каждого дня, колебания атмосферы. Фестиваль, дающий театральный срез сезона, как никакое другое мероприятие, эту функцию театра проявляет и подчеркивает. «Золотая маска» этого года не таила особых неожиданностей. Как и предсказывалось, фаворитами фестиваля стали московские драматические спектакли: «Одна счастливая деревня» П.Фоменко (театр «Студия П.Фоменко»), «Черный монах» К.Гинкаса (ТЮЗ), «Контрабас» Е.Невежиной («Сатирикон»), «На дне» А.Шапиро («Табакерка»). По рангу и весу к ним присоединился питерский спектакль Малого драматического театра – Театра Европы «Молли Суинни», вызвавший, пожалуй, самый горячий прием зрительного зала. Выстроившиеся вокруг спектакли Г.Дитятковского, А.Могучего, Г.Козлова (Петербург), М.Бычкова (Воронеж), Б.Цейтлина (Томск), О.Рыбкина (Новосибирск) скорее были фоном, чем реальными конкурентами. Правда, фоном неожиданным, увлекательным и обещающим. Возвращаясь к записям «черного ящика»: спектакли, свезенные со всей России, позволяли понять, вокруг чего ходит душа нашего современника, над чем он смеется, чему пугается, о чем грустит.

Оказалось, можно все

Самым «страшным» спектаклем фестиваля был, безусловно, «Suicide in progress» А.Адасинского и его группы «Дерево». Спектакль начинался шоковым ударом: голый бесноватый человек со связкой колокольчиков на причинном месте бежал от преследователей, шарахался, корчился под ударами хлыста, связанный, пытался вырваться. Слабонервные зрители покидали зал, а потом требовали окропить святой водой помещение, обвиняя режиссера в сатанизме. Дьявол действительно гулял по сцене с чудными козлиными золотыми рожками. Как, впрочем, появлялся и зайчик-ангел, похожий на потрепанную куклу с помойки. Он играл с героем, водя бумажной рыбкой, прикрепленной к палочке над воображаемым прудом, запускал воображаемые камешки, чтобы они подпрыгивали...
Страх оказывался неотделим от иронии, моменты светлого растворения в игре или торжественном ритуале преломления хлеба (зрителей поили вином и угощали булками) сменялись сценами мук измученной души, изнывающей от невозможности обрести устойчивость в зыбком меняющемся мире.
Каждое мгновение было самоценно, каждая сцена была выстроена внутри себя как маленький спектакль со своей завязкой, кульминацией и развязкой. Порядок сцен казался случайным и провоцировал на интеллектуальную игру: можно ли перестановкой сцен по-другому расставить акценты? Наверное, можно. В игровом пространстве, созданном Антоном Адасинским и его актерами (когда в финале на поклоны вышли четыре человека, зрители не верили, что все многообразие персонажей и масок создали всего четверо исполнителей), можно все. В этом спектакле жила головокружительная свобода, точно его создатель вышел в пространство каких-то иных измерений, и этот воздух тотальной свободы и был убийственным. Именно он рождал призраков из горячечного бреда, монстров подсознания. И противостояла им радость мастерства, с которым на сцене творили лысые бескостные люди, сделавшие свое тело послушным инструментом и произведением искусства. Из безнадежного, мрачного, воспаленного мира химер и чудовищ бежать можно только в искусство, дающее радость, ощущение братства и если не надежду, то хотя бы ее отголоски. И здесь самый мрачный спектакль фестиваля смыкался с самым веселым.

Он–она–аптека

Спектакль Григория Дитятковского соотносится с пьесой Ханоха Левина примерно как поэтичное «Потерянные в звездах» с бытовым «Торговцы презервативами». Грубоватую историю еврейского драматурга о любовном шестиугольнике (он – она – он – аптека – 60000 фунтов – 10000 презервативов), осложненную финансовыми расчетами, питерский режиссер ставит как своего рода вечное танго любви, расчетов и упований, которые в конечном счете всегда обманывают.
Актеры Сергей Дрейден, Вячеслав Захаров, Елена Немзер играют вечную историю Арлекина, Пьеро и Коломбины, на этот раз примеривших маски смешных неудачников-буржуа, буквально «танцуя» свои роли. Их эстрадные сольные номера чередуются с дуэтами и трио. Рассказ о кукурузных полях Техаса, полных вилл и бассейнов, где загорают полуголые девицы с попками всех форм и размеров, сменяется танцем. Джазмены берутся за инструменты, и в танцевальной интермедии скрепляют действие, как припев – куплеты в песне. Весомые и зримые «кирпичи» благосостояния – склад презервативов, их необходимо выгодно распродать; вклад в банке; аптека – в этом спектакле только поводы для бесед, только названия заборов, которым каждый из персонажей ограждает свое одиночество. Еще один шаг, малюсенький шажок, и ты будешь не один, презерватив пойдет по назначению. Уже любовник чертыхается и стягивает кальсоны, уже ангелы (три деловитых клерка с небольшими крылышками) помогают женщине снять платье, отстегнуть чулки от резинок – опять заминка. И вместо неба в алмазах – перебранка о деньгах. Не сложилось счастье в 45 лет, обмануло в 65. Обесценились деньги, не распродались презервативы, и вот уже ангелы приходят за душой. В отточенно элегантный эфемерный мирок врывается на мгновение холодный ветер. Высвеченная фигура в белом теряет объем, становится невесомой, растворяется в призрачной мгле. Из 10000 презервативов за жизнь удалось израсходовать только два, и те неудачно.

А в руках – пустота

Посмотрев «Леший» Григория Козлова, понимаешь, почему Чехов решительно был против постановок этой пьесы. Рыхлая, клочковатая; новое, чеховское, содержание втиснуто в ней в старые формы, новые персонажи произносят свои монологи (объясняющие то, что и так понятно, или принципиально необъяснимо) по весьма подержанным нотам. Режиссер подхватывает и усиливает эти «штампы» старого, дочеховского театра: подчеркнутая утрировка в рисунке ролей (профессор похож на высохший лист пришедшей в негодность ветхой книги; бравый культуртрегер Кавказа чуть что палит из револьвера; сам леший напоминает Раскольникова, уже убившего свою старушку, и т.д.). «Я – эпизодическое лицо», – скажет о себе Елена Андреевна (Марина Солопченко). Эту фразу могли бы повторить практически все герои «Лешего». Г.Козлов поставил спектакль об уходящей, просачивающейся меж пальцев жизни. Вот только схватил свое счастье, а в руках – пустота. Вся сцена заполнена раскачивающимися тонкими деревянными палками: то ли умерший лес, то ли маятники, отмеряющие секунды уходящего, даром растрачивающегося времени. Самую смешную и светлую свою повесть Гоголь закончил восклицанием: «Грустно жить на этом свете, господа!» Собственно на этой интонации и построен питерский спектакль.

...Уникальность театра как «черного ящика», наверное, еще состоит и в том, что каждый расшифровывает его показания, как хочет: один так, другой иначе.

На фото: сцена из спектакля Елены Невежиной
“Контрабас”

Для танцевальной «Золотой маски» нынешний год не из самых удачных. Не все дотянули до финального гала. Первой с дистанции сошла «Дочь фараона». Падчерицей стала она в Большом театре, как только его возглавил Геннадий Рождественский. С упорством, достойным лучшего применения, генеральный художественный директор ополчился на новую постановку, недостойную якобы сцены Большого из-за низкопробной музыки Цезаря Пуни. Ополчился, продемонстрировав пренебрежение не только к истории и специфике балетного искусства, но и к артистам, проделавшим огромную и успешную работу, и к зрителям, встретившим премьеру как праздник. Пройдет время, и спектакль еще придется восстанавливать. Пока же Рождественский настоял на своем, безусловно, обеднив тем самым репертуар главного театра страны, а заодно и афишу «Золотой маски».
Выпал из конкурса и балет Мариинского театра «Манон». Большой не нашел возможности предоставить для него сцену, позволив между тем жюри и москвичам увидеть другой спектакль Мариинки – «Драгоценности» в хореографии Джорджа Баланчина. Из двух номинанток, однако, выступила лишь Диана Вишнёва в «Рубинах». В «Бриллиантах» же Светлана Захарова заменила заболевшую Ульяну Лопаткину. Видевшие обеих исполнительниц могли воочию убедиться в том, что такое превосходная балерина, а что – царица.
Таким образом, обещавшего быть самым напряженным и интригующим женского состязания в балете не получилось.
Не обошлось без скандала и в конкурсе современного танца. Экспертный совет отобрал для участия в фестивале «Свадебку» на музыку Игоря Стравинского, поставленную немецким хореографом Уллой Гайгес для выпускного класса Школы современного танца под руководством Николая Огрызкова. Когда вопрос о номинировании уже был решен, Огрызков внезапно заявил хореографу, что намерен показать собственную версию «Свадебки», поскольку, по его словам, на фестиваль приглашена его школа, а автор постановки в приглашении не упомянут. Не привыкшая к неприкрытому разбою, Улла Гайгес уведомила организаторов фестиваля о том, что номер Огрызкова не имеет ничего общего с отобранной для показа ее оригинальной постановкой. Скандал всячески пытались уладить. Но Огрызков упрямился. Наконец экспертный совет потребовал снять с конкурса самозваный спектакль, что и пришлось сделать буквально в последнюю минуту.
Впрочем, не одними скандалами жива «Маска».
На фоне среднестатистической продукции («Зарисовки с натуры», Театр современного танца, Челябинск; «Сон о проросшем рисе», Театр танца «Дорога из города», Казань), свидетельствующей лишь о том, что живущие на российских просторах хореографы тщательно изучают мировой опыт и стараются по возможности следовать новейшим веяниям, появились создания воистину самобытные. Так, к первым, безусловно, можно отнести постановку «Балета Евгения Панфилова» под претенциозным названием «Прекрасные Дамы маркизов и русских князей» (конкурс современного танца), а ко вторым – его же, Панфилова, «Бабы. Год 1945», получивший “Маску” в номинации «Новация». Экзотическую труппу «Балет толстых» Панфилов создал в Перми семь лет назад. «Бабы» он посвятил 55-летию победы в Великой Отечественной войне. Но это не спектакль к дате. Это наша боль, наша память. Панфилов создал хореографическую фреску. Величественная простота без ложного пафоса и дешевой патетики. Кустодиевскую фактуру танцовщиц не приходится подверстывать под некую художественную идею. Эта идея, неповторимый образ спектакля попросту были бы невоплотимы с иной фактурой, иной пластикой. Панфилов неизменно выигрывает, когда доверяется своей мощной интуиции, и теряет, изменяя ей. Это наглядно доказали два его «масочных» спектакля.
Статус молодой столицы российского современного танца вновь подтвердил Екатеринбург. Татьяна Баганова и ее театр «Провинциальные танцы» представили на конкурс спектакль «Кленовый сад». В этой лирической поэме все – отвлеченность, и все – правда эмоций. Эфемерность – и чувственность. Баганова не рифмоплет. Она – поэт в хореографии. При ясном мышлении и каком-то нутряном, праисторическом ощущении бытия она – ворожея формы.

Уже во второй раз звонко заявил о себе другой екатеринбургский коллектив – танцевальная группа «Киплинг». «Высокорослые томаты» в постановке Натальи Левченко и Евгения Мартьянова – взгляд на советскую эпоху, полный юмора и, казалось бы, нежданной нежности. Авторы спектакля (и постановщики, и исполнители) наделены редким даром эстетически и поэтически переосвоить до слез знакомые и до коликов смехотворные приметы ушедшей жизни. Они создают совершенно особый язык. Игра ассоциаций и ритмов. Шлейф уже почти улетучившихся ароматов. Свобода поэтического взгляда в прошлое. Говорят, можно сыграть телефонную книгу. А оказывается, и брошюру «Советы огородникам» – тоже. О знакомстве с дынной грушей можно поведать как о романтическом приключении. Но нельзя пересказать, как бессмысленно пересказывать, какого цвета точки в картине пуантилиста.
В современном танце себя как в зеркале мы видим. Льстит ли нам это зеркало? Пожалуй, нет. Мы такие, какие есть. Лирики и юмористы. Чтим прошлое и расстаемся с ним смеясь. Стремимся подражать чужим образцам, но, оказывается, уже создали свои – неповторимые.

На фото: сцена из балета Евгения Панфилова
“Бабы. Год 1945”

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"