“Хай, турякай!”

Башкиры живут в середине страны. В так называемом Приуралье.
О башкирах знают не так много, как, к примеру, о славянах или же татарах. Слово вроде бы слышали, а что означает оно – непонятно. Вероятно, причина тому – отдаленность Башкирии от морей и столиц. Именно серединное расположение.
А между тем этот народ весьма своеобразен, самобытен, симпатичен и загадочен. Во всяком случае, не меньше, чем славяне и татары.
Кстати, сами они называют себя не башкирами, а иначе – башкортами. Вероятнее всего, слово “башкорт” произошло от двух тюркских названий – башка (голова или главный) и “корт” (волк). То есть главный волк, вожак стаи.
А может быть, и вправду жил в былое время некий предводитель, прозванный за смелость, мужество и прочие достоинства почетным для башкир именем Волк. И в честь этого Волка-предводителя пошло название всего народа.

Начало истории

Башкиры (или башкорты) – народ довольно древний. Он, во всяком случае, вошел в девятитомную “Историю”, составленную греком Геродотом еще в пятом столетии до нашей эры. “Отец истории” при этом пользовался документами еще более древними – на два столетия древнее.
Вот как он описывал башкирскую землю: “До страны этих скифов вся земля… представляет плодородную равнину, а дальше земля каменистая и неровная. Если пройти большое расстояние этой неровной страны, то у подножия высоких гор (в смысле Урала. – Авт.) обитают люди, о которых говорят, что они все – мужчины, а также женщины – плешивые от рождения, курносые и с большими подбородками; они говорят на особом языке, но носят скифскую одежду. Питаются они плодами деревьев. Название дерева, которым они живут, – понтик, по величине оно приблизительно равно фиговому дереву, плод приносит равный по размерам бобу, но с косточкой. Как только плоды созревают, их процеживают через куски ткани, из плодов вытекает сок густой и черный, название этого сока – асхи. Этот сок они слизывают и, смешивая с молоком, пьют, а из густого осадка этого сока приготовляют лепешки и питаются ими. Ведь скота у них немного, так как сколько-нибудь пригодных пастбищ там нет. Каждый живет под деревом: зимой – покрыв дерево плотным белым войлоком, а летом без войлока. Их не обижает никто из людей, так как говорят, что они священны. У них нет никакого оружия для войны. Именно они разбирают споры соседей, а тот, кто прибегает к ним искать убежища, не терпит ни от кого обид”.
Видимо, представление Геродота о ранних башкирах было не слишком уж точным. Во всяком случае, плешивыми башкиры не рождались, а просто из соображений гигиены брили головы с младенчества. Но главные особенности этого народа Геродот подметил справедливо – это, во-первых, не слишком комфортные условия жизни, а во-вторых, дружелюбие и справедливость. Даже сегодня, когда межнациональные проблемы в очередной раз встали очень остро, в городе Уфе бок о бок мирно, безо всяких ссор живут башкиры, русские, татары. И так называемая “титульная нация” не проявляет недовольство нациями остальными.
Более “современное” упоминание Башкирии относится к десятому столетию. Оно было оставлено Ахмедом Ибн-Фадланом, путешественником, и вышло чуть менее комплиментарным: “Мы ехали много дней… и попали в страну народа из тюрок, называемого башкиры. Мы остерегались их с величайшей осторожностью, потому что это худшие из тюрок, самые грязные из них и более других посягающие на убийство… Кое-кто из них говорит, будто бы у него двенадцать господов: “у зимы господь, у лета господь, у дождя господь, у ветра господь, у деревьев господь, у людей господь, у лошадей господь, у воды господь, у ночи господь, у дня господь, у смерти господь, у земли господь, а господь, который на небе, самый большой из них. Однако он объединяется с теми в согласии, и каждый из них одобряет то, что делает его сотоварищ…” Мы видели, как группа из них поклонялась змеям, группа поклонялась рыбам, группа поклонялась журавлям. Мне сообщили, что они вели войну с людьми из числа врагов, притом они обратили их в бегство, и что журавли закричали позади них, так что они испугались и сами обратились в бегство, после того, как обратили в бегство. Поэтому они стали поклоняться журавлям и говорить: “Эти наш господь, так как он обратил в бегство наших врагов”. За это они им поклоняются”.
Похоже, Ахмед Ибн-Фадлан был далее от истины, чем мудрый Геродот. В одном он прав: башкиры – воины незаурядные.

Башкирский лук

Любопытно, что самое главное оружие башкира-воина известно на весь мир. Вот, например, воспоминания Эккермана – литератора и биографа писателя Гете:
“– А знаете что? – спросил Гете с таинственным видом. – Кажется, у меня есть вещица, которая вам будет по сердцу. Что вы скажете, если мы сойдем вниз и я дам вам настоящий башкирский лук?
– Башкирский лук? – с воодушевлением вскричал я. – И настоящий?
– Да, настоящий. Пойдемте же…
Я с радостью взял в руки драгоценное оружие”.
Башкирский лук – вполне традиционная принадлежность батыра – башкирского воина и вообще человека, обладающего незаурядной физической силой, отвагой и быстрым умом. Башкирское сообщество было вполне демократичным, и в качестве батыра могли почитаться как башкиры знатные, так и принадлежащие к простонародью. Другое дело, что батыру было проще продвигаться по башкирской социальной лестнице.
По преданию, батырами не становились, а рождались. Для этого было необходимо этакое уникальное происхождение. Например, чтобы матерью была обычная женщина, а отцом – волк или медведь. Впрочем, быть животными могли и оба родителя.
Не оставалась без внимания и тема непорочного зачатия – маленький воин мог родиться после того, как мама съела какую-нибудь заговоренную рыбку или яблочко, яичко или зернышко. В крайнем случае батыр мог появиться из колена старушки или же просто из камня.
Впрочем, и обычные башкиры, не отмеченные выдающимися обстоятельствами своего рождения, не оставляли надежду попасть в престижную касту батыров. Для этого существовал башкирский спорт – в первую очередь, конечно же, стрельба из лука. А кроме нее лазание по гладкому десятиметровому столбу, перетягивание каната или палки, гребля, плавание, ныряние, метание кинжала, копья или просто камней, прыжки через костер, всяческие игры с войлочным мячом и, разумеется, народная борьба курэш – это когда противники берут друг дружку за спиной за кушаки и из такого положения пытаются отправить недруга на землю. Победителям в борьбе, как правило, вручали дорогие кушаки, кафтаны, шапки, тюбетейки.
Но большинство башкирских игр и видов спорта были конные, с участием особенных башкирских лошадей – приземистых, короткошеих, толстоспинных. Например, аузарыш (по-русски “переваливание”). Это была практически борьба на лошадях, когда противники старались ухватить друг друга за руку, за шею, за кушак и в течение примерно десяти–пятнадцати минут свалить своего соплеменника на землю.
Не меньшей популярностью пользовался кук-буре (по-русски “серый волк”). Впрочем, это игрище нередко называли “козлодрание”. Смысл его заключался в том, что среди группы всадников один держал баранью тушу. По сигналу же судьи он устремлялся прочь, а остальные игроки пытались догнать ведущего и отобрать у него мертвое животное.
Игра кот-алыу (“догнать удачу”) была уже не индивидуальной, а командной. Один из участников нагло показывал противникам большой платок из кашемира, после чего те пытались платок отнять, а сотоварищи владельца этого предмета – защитить свое имущество.
Но самой увлекательной, конечно же, была игра кыз-кыуыу (“догони девушку”). В основе этой игры лежал древний обычай: юноша мог жениться на девушке лишь после того, как победит ее в особом конном состязании. Смысл его заключался в том, что девушка скакала впереди, а юноша, дав фору на два корпуса, пытался догнать и поцеловать ее. Если ему не удавалось сделать это до конца спортивной трассы (она составляла около 400 метров), то обратно первым устремлялся юноша, а девушка скакала сзади и хлестала плеткой незадачливого всадника.
Эта игра была самой красивой. Более того, здесь ярко проявлялась индивидуальность играющих. Вот как, к примеру, описал одно из состязаний известный башкирский политик Заки Валиди: “Когда джигиту удавалось настичь Оркию, которая обычно выезжала на прекрасном иноходце, она нисколько не смущалась перед грозящим ей поцелуем, напротив, напевала мелодию старинного башкирского дастана (то есть лирического и, как правило, любовного стихотворения. – Авт.) “Кара-юрга” (“Черный иноходец”), чтобы подбодрить своего коня: “Не дам поцеловать свою прекрасную всадницу, не дам обнять дорогую госпожу”.
Словом, всяческих состязаний и игр было в Башкирии множество. Николай Добролюбов об этом писал: “Жаль, что никто из поклонников национальной германской гимнастики, – за неимением живого примера в Греции, – не съездит к нам в киргизские степи и Башкирию. Там гимнастика процветает; своего рода Олимпийские игры с борьбой и лазанием на шесты и бегом взапуски повторяются периодически; подвиги отличившихся воспеваются степными Пиндарами, и во славу их звучат туземные барбитоны и флейты, чебизги и кураи”.
И не зря Николай Александрович упомянул о кураях и флейтах. Искусство в Башкирии было не менее популярно, чем спорт.
С кураем в руке

Одна из известнейших башкирских песен посвящена полководцу, герою войны 1812 года Кахым-турэ. В ней есть такие слова:

Кахым-турэ в седле, под ним скакун,
В средине лба того скакуна звезда урай;
Кахым-турэ – наш отец, он с народом говорит,
Эх, да и держит он в руке своей курай.

Курай – это самое почитаемое у башкиров растение семейства зонтичных (его цветок даже входит в современный герб республики). Семь лепестков цветка курая символизируют собою семь народов, проживающих на древней башкирской земле. Однако доблестный кавалерист Кахым-турэ не был похож на трепетного юношу с цветочком в тоненькой ладони. Скорее всего он держал курай в другом значении этого слова. А именно, народный музыкальный инструмент.
По своему принципу курай напоминает флейту. Называется он так, поскольку изготавливают эту флейту из твердого стебля курая-растения. Курай-инструмент длиной чуть меньше метра, диапазон его примерно три октавы, а звучание лирическое и при этом как бы пафосное.
Курай – самый престижный из башкирских музыкальных инструментов. Он даже вошел в поговорки: “Не сочиняй на своем курае мелодию чужому кантону” или, напротив: “Не пляши под чужой курай”. А писатель Сергей Тимофеевич Аксаков называл его чудным явлением в мире духовых инструментов.
Неудивительно, что кураисты почитались среди основных своих сограждан почти так же, как батыры. Те же этим пользовались, и подчас в не слишком благовидных целях.
В частности, известная в народе песня
“Циолковский” появилась весьма странным образом.
Два башкира-солдата чем-то провинились, были забраны под стражу и помещены в подобие гауптвахты – подвал рядом с базарной площадью. Поскольку оба они были юноши не без способностей, в частности кураисты и поэты, то решили написать для своего начальника Циолковского льстивую песенку. Слова ее были такие:

Что за туря пожаловал, скажи?
Хай, турякай!
Он разъезжает в парной лишь упряжке.
К такой высокой должности своей
Хай, турякай!
За ум представлен иль за подвиг тяжкий?
Два черных иноходца под дугой,
Хай, турякай!
Хозяин блещет в золотом мундире.
Перед Циолковским голову склонив,
Хай, турякай!
Два на базаре сгорбились башкира.

“Турякай”, или сокращенно “туря”, – естественно, не оскорбления, а, наоборот, уважительное обращение к старшему. Старший же, в смысле Циолковский, оказался падким даже на такую беззастенчивую лесть, и в результате “два башкира” были сразу освобождены (в ущерб армейской дисциплине, но зато на пользу башкирскому народному фольклору).
Кроме кураистов, почитались и певцы-импровизаторы сэсэны. Они под аккомпанемент другого инструмента, трехструнной думбыры, дарили слушателям свои речитативные экспромты. Кстати, одним из них, известном под названием “Диалог Акмурзы-сэсэна и Кубагуш-сэсэна”, даже провозглашается сэсэнская идеология: “Не защищает он зло, не щадит он врага, любит он справедливость, горе страны – на его устах, радость людей – в его песнях”.
Песни посвящались собственной родине, любимым девушкам, любимым коням и народным героям, в первую очередь, разумеется, Салавату Юлаеву:

Салават, сколько лет тебе?
Шапка старшины на голове,
Бригадиром был ты, Салават,
В двадцатидвухлетней поре.

Башкирские традиции тверды, и даже произведения современных поэтов по своему стилю невероятно похожи на творения далеких предков:

Я покидал село в начале дня...
Глаза открыты, и распахнут ворот,
И сердце нараспашку у меня –
Тогда мальчишкой я приехал в город.
Неласково встречал меня сей град,
Дитя села – кормильца, хлебороба,
Он был приезду моему не рад,
Да что таить – не рады были оба.
Жилья не дал. Стране не до квартир,
В те годы беды были и повыше.
Да слава Богу, что земляк-башкир
Пригрел меня под собственною крышей.

И так далее, всего 95 строк.

Битва за гуся

Зато башкирские сказки, напротив, отличались своей простотой и этакой нарочитой примитивностью. В них “высокие материи” практически не поднимались. Словно прозе отводилась соответствующая роль – в отличие от поэзии приземленная и бытовая.
Вот, к примеру, один из сюжетов – сказка “Жадный богач и Зиннат агай”. Богатый и, как водится, жадный башкир Саранбай собрался на ярмарку. Сразу возникла проблема, чем питаться в дороге. Саранбай владел тысячью овец, тысячью кур, тысячью гусей и так далее. Ход его мыслей был такой: “Если зарежу одного гуся на дорогу, то останется только девятьсот девяносто девять гусей; если зарежу одну курицу, то тоже останется только девятьсот девяносто девять кур; если напеку хлеба из одного пуда муки, то останется тоже только девятьсот девяносто девять пудов; если зарежу овцу, то останется тоже только девятьсот девяносто девять овец. Этак ведь потеряется ровный счет добру!”
Саранбай пошел к соседу Давлетбаю за советом. Тот сразу же сообразил: нужно пойти к бедняку Зиннату и предложить отвезти его на ярмарку за то, что тот зарежет в дорогу своего последнего гуся.
Выехали они втроем, притом и Саранбай, и Давлетбай думали как бы целиком съесть птицу. В конце концов Саранбай предложил:
– Кто увидит ночью самый хороший сон, тот и съест целого гуся.
Попутчики охотно согласились, и наутро Саранбай начал рассказывать свой сон (конечно же, придуманный):
– Сижу я у себя дома, вдруг подкатывает к моему крыльцу один человек на паре рысаков и говорит мне: “Пойдем, Саранбай агай, я приехал за тобой”. Я сел и поехал. Привез он меня прямо на небо, в такое место, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Кругом цветы, фруктовые деревья, всюду поют птички. И говорит этот человек: “Ты, Саранбай агай, будешь жить здесь”. Вот какой сон я видел.
Следующим выступил Давлетбай. Он, мягко говоря, был неоригинален:
– А мне снилось, что я на красивом белом коне вознесся на небо. Вижу, собрались там все богатые и знатные люди. Они ласково приняли меня и угостили хорошо.
Зато повесть бедного Зинната отличалась от двух предыдущих:
– Что говорить, оба вы видели очень хорошие сны. Вы поднялись на небо, а меня оставили одного, а я не знал, что вы скоро вернетесь, ведь гусь мог испортиться. Захотел я есть, да и съел один всего гуся, а вам ничего не оставил.
Пафос этой сказки явно утверждал, что Саранбай и Давлетбай – плохие, а Зиннат – хороший. Хотя, если подумать, в сказке кроется разгадка бедности Зинната – вряд ли преуспеет человек, который так относится к своим, хотя бы и принятым устно, договорным обязательствам.
Другая сказка называлась “Кто сильнее”. В ней отец одной девушки (сам почему-то глубокий старик) принял решение выдать свою дочь за самого сильного. После чего поскользнулся на льду и сказал:
– Эх, лед, ты, кажется, очень силен! Ты свалил меня с ног. Будь женихом моей дочери!
На что лед ответил:
– Если бы я был силен, я не таял бы от солнца.
Тогда старик обратился к солнцу с тем же, по его мнению, заманчивым предложением. Но солнце сказало:
– Если бы я было сильным, туча не могла бы накрыть меня.
Туча отговорилась тем, что если бы она была сильная, то не падала бы на землю в виде дождя. Дождь посетовал на то, что его выпивает до капли земля. Земля пожаловалась на траву, которая сквозь нее пробивается. А трава произнесла в этом споре последнее слово:
– Человек сильнее меня! Острой косой он косит меня под самый корень.
Тогда старик решился все же выдать дочь за человека. Он обратился к одному из людей:
– Будь женихом моей дочери! Она красивая, умная и работящая, а на коне обгонит любого.
Что ж, тема “Человек – царь природы” не нова. А тот факт, что явно положительный сказочный персонаж, а именно дедушка-испытатель, так и не спросил мнения собственной дочери, наверное, не должен вызывать недоумения.
Иной раз сказки вроде раскрывают суть предметов и явлений. Но опять же с позиций достаточно странных. Например, в сказке “Курица и ястреб” курица дружила с ястребом, и он понемногу учил курицу летать. Ястреб носил на шее жемчужное ожерелье, а на голове красивый гребешок. Петух же позарился на эти ценности, опоил ястреба беленой и украл то, на что позарился. Гребешок взял себе, а ожерелье отдал курице.
NB: с тех пор у петухов гребешки.
Ястреб потребовал у курицы обратно ожерелье, однако же курица отдавать его отказалась. Тогда ястреб ухватился клювом за него, ниточка разорвалась, и жемчужины рассыпались.
NB: с тех пор курицы вечно роются в навозе – жемчужины ищут.
Ястреб воскликнул: “Ну вот и конец нашей дружбе” – и улетел.
NB: поэтому курица плохо летает – ястреб недоучил.
Спустя некоторое время курица вывела своих цыплят во двор, и тут подлетел злопамятный ястреб, схватил одного из куриных детенышей и улетел.
NB: вот почему ястребы цыплят воруют – за ожерелье мстят.
И снова странные взаимоотношения между добром и злом – главный виновник происшествия, петух, ничуть не пострадал. Напротив, до сих пор красуется в ворованном шикарном гребешке.

Дела домашние

И, разумеется, чаще всего башкиры не боролись и не залезали на столбы, не целовали девушек на коне и не играли на курае, не писали сказки и не сочиняли песни про Циолковского, а занимались самыми обычными домашними делами. Впрочем, в наши дни эти дела отнюдь не всем покажутся обычными.
С самого рождения ребенок погружался в атмосферу простой и незатейливой башкирской жизни. Повитуха принимала роды, обвязывала запястье новорожденного ниткой и давала ему временное имя. Для того чтобы в первые 40 дней жизни (самые опасные, поскольку в эти дни душа только вселяется в тело ребенка) ничего не случилось, мать имитировала его продажу, обряжала в “собачью рубашку”, устраивала “чай в честь пуповины”, “чай в честь младенца”, “чай ниток” и совершала другие не менее важные действия. Лишь когда все страхи были позади, ребенку наконец давали имя постоянное, а заодно дарили сорокадневному младенцу жеребят, телят и просто деньги.
Ребенок подрастал, начинал участвовать в народных праздниках – сабантуе, кукушкином чае, йыйыне. Конечно же, боялся всяких злыдней. Карлика Иргаиля, например. Ведь он не только засыпает родники камнями, но может даже подвесить свою жертву за ухо на гвоздь. Правда, герой-батыр, как правило, одерживает верх над жутким старым карликом.
Гораздо хуже огнедышащий и тысячеголовый дракон Аждаха. Он живет на озере, и люди регулярно приносят ему в жертву девушку. Правда, и тут батыр может вмешаться, девушку освободить, а самого Аджаху одолеть в неравном, но при этом честном поединке.
Наконец ребенок вырастал, и папа с мамой принимали важное решение: пора ему жениться. Находили невесту, договаривались о калыме, о свадьбе.
Жених, естественно, выкрадывал невесту или же невеста добровольно убегала с женихом – свадебные обряды оговаривались предварительно. И начиналась жизнь новой семьи, которая опять же повторялась в детях.
Заканчивалась жизнь, конечно, смертью. Покойного омывали, трижды обертывали саваном и трижды перевязывали саван – над головой, в поясе и в коленях. Мулла совершал молитву, после чего раздавал присутствующим скромные подарки – монеты, мыло, чулки, носовые платки. Слезы не лили, зато после выноса покойника тщательно промывали его вещи и жилище.
Не доходя сорока шагов до кладбища, читали специальную молитву. Еще одну – уже перед могилой. Рядом с покойным клали всяческие вещи, нужные ему в загробном мире, после чего садились вокруг свежего захоронения, и мулла читал одну из глав Корана.
На третий, седьмой и сороковой день справлялись поминки – иначе родственники могли сами заболеть и даже умереть. И, конечно, его поминали в молитвах, которые читались в четверг или пятницу, в курбан байрам, перед сабантуем и в прочие специально для этого отведенные дни.
Иначе усопший может не найти покой в могиле и превратиться в лешего Шурале – страшного, рогатого, с длиннющими руками и острейшими когтями. Он будет воровать младенцев, заводить башкир в лесные чащи, а там щекотать до смерти. Этого допустить нельзя, так что обряды нужно соблюдать безукоризненно.
А во время проводов покойника, конечно, исполнялись песни. Например, такая:

О, белый коршун наш Шагали!
В стране единственным
Отцом ты был нашим,
Звездою в небе темном,
Солнцем на земле нашим,
Не забывай – наведывай,
Доброе слово сказывай!

В жизни башкир всегда было место искусству.

В оформлении этой страницы использованы современные граффити города Уфы. Народные традиции башкирского искусства живы и сегодня.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"