“Надо предлагать публике удивление.
И делать 150 фильмов, чтобы хотя бы 30 оказались
хорошими”
Так считает президент Французской
киноакадемии
 Никакой
национальный кинематограф не может существовать
отдельно, без контактов с другими
кинематографиями. Кино, направленное только на
внутренний рынок, обречено на аутсайдерство.
Контактов ищут не только слабые. Сотрудничество
необходимо и сильным, и благополучным. Это
аксиома реального, а не виртуального
существования искусства.
Президент Французской киноакадемии г-н Тоскан дю
Плантье не оставляет деятельности продюсера.
Среди более пятидесяти его фильмов многие
получали крупные награды – от американского
«Оскара» до каннской «Золотой пальмовой ветви».
Он был продюсером первой снятой на Западе
картины Андрея Тарковского «Ностальгия». Сейчас
по его инициативе совместно с Министерством
культуры РФ создана рабочая группа
кинематографистов для решения конкретных задач,
для продвижения новых кинопроектов.
– Мне кажется, что ваш приезд в
Москву может помочь прояснить некоторые важные
позиции. Ведь у Франции есть положительный опыт
спасения национального кино.
– Мы находимся перед лицом радикальной
гегемонии американского кино. И мы пытаемся
бороться не против американского кино, а против
его монополии и хотим ввести в этот процесс
другие страны. Мы уверены, например, что, если
кино будет развиваться в России более
интенсивно, для французского кино рядом с
русским будет больше места, чем если на
российском рынке останется только американская
продукция. Американцы абсолютно уверены: того,
что они производят, совершенно достаточно для
всех зрителей в мире.
Публика не имеет возможности выражать свои
желания, пользуется тем, что ей предлагают. Но это
совсем не доказательство, что публика не готова к
другим вещам и ничего другого не хочет.
Вы знаете, у нас была дискуссия с русскими
коллегами, и все они утверждают, что нужно делать
фильмы, которые будут нравиться публике, а по их
представлениям, публике больше всего нравятся
американские фильмы.
– Как этому натиску противостоит
французское кино?
– Французское правительство обязало ТВ – а ТВ
имеет деньги – платить за показ кинокартин в
течение двадцати лет. Часть этих средств идет на
поддержку национального кино. И сейчас
французское ТВ богаче, чем раньше, и богаче, чем
его европейские коллеги, так как оно стало
производить фильмы, а фильмы, в свою очередь,
приносят деньги. Либеральное решение – это
монополия американского типа. Но она не в
интересах русского кино.
– Однако вы могли видеть, что все продюсеры
говорят с позиций монополии этого типа.
– Надо подходить к кино очень конкретно. Это как
семейное дело. Без крайностей. А вы перешли от
радикальной коммунистической идеологии к
либеральной, и все говорят странную фразу: «Нужно
делать такой фильм, которого ждет публика»
(смеется).
Но публика ничего не ждет! Публика хочет быть
удивлена. Она хочет развлечься. Надо
организовать это удивление. Надо ей предлагать
удивление. И, разумеется, надо делать 150 фильмов,
чтобы хотя бы 30 были хорошими.
Все продюсеры, кроме меня, с которыми мы
встретились за «круглым столом» в Союзе
кинематографистов, говорили, как плохи дела. Но
это ведь не совсем так. Во-первых, рынок уже
существует, он двигается. Он еще не организован,
его движение временами анархическое,
беспорядочное, но притом это творческий, живой
момент. Страна, у которой такие традиции, может
выйти из этого кризиса. (Все российские продюсеры
говорили об универсальности. Но Эйзенштейн
гораздо более универсален, чем Спилберг, даже
если он творил под коммунистическим диктатом.)
– Франция может помочь российскому кино
выйти из кризиса?
– Есть необыкновенная возможность партнерства:
страна, отстающая в экономическом плане, но
такого высокого культурного уровня, с такими
литературными традициями, включая и знание
французской литературы, с культурным
патриотизмом, – я думаю, что эта страна не имеет
желания говорить только по-английски.
В этой стране есть культурная традиция, которая
не может быть потеряна. Меня спрашивают: «Когда
говорят “Россия”, какая литературная цитата
приходит вам на память?». Я отвечаю: «Россия –
это, конечно, “русская душа”». И нет сомнения,
что русская душа сможет противостоять Голливуду.
Мне выпало большое счастье работать с
Тарковским, который жил в этом обществе под
угрозой уничтожения своего таланта и под
диктатом председателя Госкино СССР Ермаша,
который мне говорил: «Вы любите Тарковского.
Скажите честно: за что вы любите Тарковского? Он
сумасшедший ребенок, который хуже, чем Феллини».
Нет, надо делать то, что хотят художники, артисты.
Потому что именно артисты создают рынок. Когда
Пабло Пикассо писал картину, он не спрашивал,
хочет ли рынок ее. Это Пабло Пикассо писал, а
рынок покупал Пикассо.
– Потому что рынок даже не мог предположить
того, что ему предлагал Пикассо!
– Да, именно!
Я думаю, что, с одной стороны, кино – это
искусство творческое, созидательное, и надо дать
творческой личности работать, а с другой – это
коммерция, когда надо дать возможность публике
сделать свой выбор. Никто не имеет права от имени
публики решать, что ей нужно.
– Дело в том, что это старая советская
традиция – говорить от имени народа.
– Но это и американская традиция, и европейская
тоже. Но возьмите два самых успешных фильма в
истории кино – американский «Унесенные ветром»
и французский «Дети райка». Их успех длится более
полувека, их смотрят молодые, и это
доказательство, что публика не становится
вульгарной.
Чем хорошо кино? Оно одновременно искусство
народное и в то же время утонченное. Это – как
песня, как музыка. В кино можно испытывать
большие эмоции, не будучи интеллектуалом.
Наша жизнь тесно связана с фильмами, и они влияют
на нас, формируют… Я помню, когда я был совсем
молодым, я видел в Канне фильм, который имел
необыкновенный успех во Франции, – «Летят
журавли» Михаила Калатозова.
Когда герой фильма умирает, камера кружится
вокруг вершин деревьев – этот план отметил всю
мою юность.
Творчество, созидание рождает свободу, а свобода
– это то, что сейчас больше всего нужно человеку.
Свобода всегда существовала. Даже когда
советские художники были не свободны, они все
равно были свободны.
– Как историк кино могу сказать, что эта свобода
началась с кинематографа. Кино было окном в
свободный мир.
– Каким временем вы датируете это влияние?
Начиная с Абуладзе?
– Нет, гораздо раньше. Но «Покаяние» было шоком,
разбудившим всю страну. Я представляла этот
фильм и в России, и во Франции и видела, что
происходит со зрителями. В Москве в кинотеатры
пришли люди, которые давно перестали ходить в
кино.
– Почему?
– В этом фильме было задето что-то очень важное,
что связывало всех в этой стране.
– У нас во Франции все хорошо, у нас снимаются
фильмы, люди работают, зритель ходит в
кинотеатры. Но мы не можем жить одни, мы тогда
умрем. И при этом в трех часах лету от Парижа есть
народ, в жизни которого кинематограф так много
значит. Страна, у которой такая сильная душа и
которой требуется протянуть руку.
Беседовала Латавра ДУЛАРИДЗЕ
|