Мальбрук опять собрался в поход...

Предсказания – вещь опасная и редко сбывающаяся, тем приятнее, когда твои прогнозы (“ПС” № 16 от 3 марта 2001 года) оказываются верными: премьера “Войны и мира” в театре “Студия П.Фоменко” действительно стала событием сезона.

СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ П.ФОМЕНКО “ВОЙНА И МИР”

“Мой муж оставляет меня и уходит на войну. Зачем?” – спрашивает хорошенькая беременная Лиза Болконская (Ксения Кутепова). Собственно, этот вопрос и есть центральный вопрос спектакля “Война и мир. Начало романа. Сцены”. Петр Фоменко поставил спектакль о мире, который вот-вот сменится войной. “Еще рокочет голос струнный...” – но уходит на войну князь Андрей (Илья Любимов), записан в юнкера Николай Ростов (Кирилл Пирогов), Борис Друбецкой (Олег Любимов) добивается места адъютанта, бесшабашные гусары ждут только сигнала трубы. А Пьер (Андрей Казаков) мучительно колеблется между желанием идти воевать и осознанием бессмысленности: воевать против Франции за интересы Австрии... Два портрета – Наполеона и Александра I висят с обеих сторон сцены. На занавесе нарисована карта Европы, и, указывая на нее, будет объяснять князь Андрей план военной кампании своему отцу Николаю Болконскому (Карэн Бадалов). Война где-то рядом, ее можно коснуться рукой. Ее надвигающаяся тень делает особенно уютными, волшебными последние мгновения мирной жизни с ее суаре, днями рождения, семейными обедами.
Как никакой другой режиссер, умеет Фоменко передать то несказанное, золотистое, пленительное, что называется “обыкновенная жизнь”. В этой жизни царят женщины: тетушки, матери семейств, сестры, жены, подруги, дочери, племянницы, любимые и нелюбимые. Все таинственные, все прекрасные, все непредсказуемые. Они так удивительно смеются и еще лучше улыбаются, так всплескивают руками, так мило кокетничают и капризничают, рассуждают о политике, о долге, о службе. С великолепной самоуверенностью и гипнотизирующей собеседника убежденностью Анна Павловна Шерер (Галина Тюнина) рассуждает о пути России и долге императора. Пылкая Жюли Курагина (Ксения Кутепова) целует портрет Александра и грозит портрету Наполеона гусиным пером... Переходя в область мужской логики и мужских проблем, дамы чувствуют себя неуверенно, как Катишь (Людмила Аринина), когда ей толкуют о юридических правах на наследство. Но задерживаются они в этой области недолго. Передернув плечиками, они переходят на тот милый женский лепет о жизни, где обмен двумя-тремя фразами, несколькими восклицаниями значит больше, чем долгие выяснения и споры. “Сладьте эту свадьбу, Лиза!”, “Будьте покойны, я поговорю с золовкой!”
В спектакле нет сцены романа, в которой проигравшийся и решившийся на самоубийство Николенька Ростов остановится, замрет, заслушавшись пения своей сестры. И поймет – вот оно, самое важное, а остальное вздор. Но именно эта музыка “важного” живет в женском лепете, шелесте, в порхании милых рук, в жизни глаз. Эта музыка в том, как пылкая, живая девочка Наташа Ростова (Полина Агуреева) протянет Борису куклу: “Поцелуйте куклу! А меня не хотите поцеловать?” – и прильнет с безоглядностью, вся целиком распахнувшись, навстречу еще не любви, но ее предощущению... Музыка в том, как княжна Марья (Галина Тюнина) будет уговаривать своего брата надеть образок. Слезы, льющиеся из глаз, она постарается спрятать, отворачиваясь и досадливо утирая тыльной стороной ладони лицо.
Галина Тюнина, Ксения Кутепова, Мадлен Джабраилова, Полина Агуреева, Людмила Аринина играют каждая по две-три абсолютно разноплановые роли. Хозяйка светского салона Анна Шерер, элегантная, сухая, с толстой тростью и негнущейся ногой, и рассеянная, милая, радушная княгиня Наталья Ростова, и удивительная девушка Мари Болконская – всех их играет Галина Тюнина. Элен Курагина, вся взмах черных перьев, и смешная Наташа – Полина Агуреева. Деловитая интриганка княгиня Друбецкая и кокетливая вертушка мадемуазель Бурьен – Мадлен Джабраилова. Нежная, печальная Лиза Болконская, отчаянно влюбленная Соня, светская мечтательная кокетка Жюли – Ксения Кутепова. Целая галерея женских портретов, легких эскизов, акварельных набросков...
Рядом с ними мужчины – чудаки и дети, с их гипертрофированным чувством собственной важности и жаждой славы.
Наверное, надо было долго-долго жить рядом с толстовскими персонажами, чтобы обрести такую свободу, легкость и прихотливость в обращении с классическим текстом: выбрать только несколько сцен, задать только самый простой детский-женский вопрос: “Ты уходишь. Зачем?” Надо часто читать и перечитывать толстовский текст, чтобы его герои стали для тебя родными. Чтобы ты мог полюбить их, как любят только близких: за их слабости, за их смешные стороны, за их чудачества – с той безрассудной нежностью, где любование неотделимо от иронии. Толстой относился к своим героям пристрастно: то с ненавистью, то с нежностью, то с брезгливостью, то с любовью. Фоменко разглядывает толстовских персонажей с той бережной нежностью, с какой умные взрослые относятся к переживаниям детей. Ясный теплый свет заливает сцену. Небольшое пространство кажется одушевленным: оно так же трепещет, меняется, живет, как живут и меняются толстовские герои. Рамы, с которых сняты портреты, обратятся в двери, и в поисках выхода о них будут биться и спотыкаться.
В голову лезут еретические мысли: может, все-таки суперсовременные, оснащенные театральные залы с открывающимися потолками, исчезающими полами – необязательное условие для чуда? Хотя было бы здорово, если бы Фоменко имел зал с большими игровыми возможностями, более технически оснащенный и приспособленный. Но на этом спектакле, правда, кажется, что пузатые и приземистые белые колонны поставили по специальному проекту. А небольшой укрепленный балкон вполне дает возможность двухуровневых сцен, когда внизу танцуют у Ростовых, а наверху идут последние земные часы графа Безухова (Борис Горбачев).
После спектаклей “фоменок” в других театрах начинаешь замечать топорную неловкость как бы “грациозных движений” актеров, бедность партитуры их ролей, их физическую и душевную малоподвижность. На спектаклях Фоменко кажется естественным, что его актрисы легко и без натуги становятся двенадцатилетними девочками-подростками, угловатыми, неоформившимися, неграциозными, с необработанными голосами и неловкими руками. Разве что особое детское сияние счастья, окружающее Наташу Ростову – Полину Агурееву, напомнит толстовское: “Где и когда всему научилась эта девочка, откуда эта свобода и уверенность?” В какой-то год стала она одной из самых многообещающих артисток Москвы.
На спектаклях последних двух сезонов лежит какой-то трудно формулируемый в словах особый отблеск, передающийся зрителям. Монтень видел в чтении род счастья. На спектаклях мастерской Фоменко вдруг понимаешь, что ходить в театр – тоже счастье, по крайней мере в этот театр в этом сезоне.

Ольга ЕГОШИНА