Планида Калошина

Рассказ о летчике и двадцати пяти тысячах его книг

Собирать книги он начал еще летчиком в Аэрофлоте – летал всюду, денег было много, покупал. Друзья пользовались. И вечно на обрывках оставляли расписки. Вдруг пришла в голову мысль непонятно откуда: надо оформить, чтобы была библиотека. Раз пришла мысль, два... А если, говорит он мне, мысль приходит к вам не однажды, к ней надо прислушаться... В рериховских местах. В Уймонской долине. Да, он тогда еще летал. Был туман, Новосибирск закрыли. Сели в Барнауле. И он решился: пошел в отдел кадров и спросил: вам не нужен в какой-нибудь маленький аэропорт в горах сторож? На него посмотрели с недоумением – красивый мужчина, штурман, двадцать лет стажа – и говорят: сторожей хватает, а вот нужен диспетчер в Усть-Коксу.
Он уволился из Аэрофлота, ушел на пенсию и три года, пока аэропортик в Коксе не закрыли, работал диспетчером. Построил дом, зарегистрировал: «Народная библиотека Уймонской долины им. Е.И.Рерих».
После этого, говорит, ему сразу стало легче. Как после реинкарнации.

Тысячный читатель

Мы переходим из одного мира в другой, почти такой же, и тут же забываем, откуда мы пришли; нам все равно, куда нас ведут, нам важно только то, что происходит сию минуту. Ты представляешь, сколько жизней мы должны прожить, прежде чем у нас появится смутная догадка, что жизнь не исчерпывается едой, борьбой и властью в стае...

Ричард Бах.
Чайка по имени Джонатан Ливингстон

Дом с застекленной террасой – на окраине села, рядом лес и горы. Я был осенью, в золотую пору, прихватил немного дождя, а как тут зимой – могу лишь себе представить: по заметеленным дорожкам, тропинкам идут читатели. В доме топится печка, тепло. Интерьер не деревенский: картины, скульптуры. Во всех комнатах книги. Сам библиотекарь спит на крылечке, у него там закуток два на четыре.
Став юридическим лицом, Леонид Калошин съездил в Москву, добрался до директора «Ленинки» и представился: я такой-то, из алтайских лесов, не поможете? Его завели в катакомбы с бесконечными стеллажами, сказали: бери, сколько унесешь. И он сидел днями и ночами, руки все черные, и выбирал: дореволюционные фолианты, «Войну и мир» издательства Сытина, Брокгауза и Ефрона...
Второй была сельскохозяйственная библиотека, куда Калошин набегал даже дважды, и теперь местный агроном набирает у него целую коробку книг: животноводство, семеноводство, почвоведение...
Собрал двадцать пять тысяч томов.
В народной библиотеке Уймонской долины, когда я туда пришел, дети за столом играли у горшка с цветами. «Этот тюльпан, – говорил им Калошин, – можете домой взять и посадить». «А как за ним ухаживать?» «Я тоже не знаю, – признавался Калошин, – вот весной посажу и посмотрю».
Заявлялись из ближних деревень и из дальних – везде у Калошина обнаруживались читатели. Однажды пришел тысячный, им оказалась учительница, и Калошин подарил ей “Антологию гуманной педагогики” Амонашвили...
В основном в библиотеку записываются дети, но берут книги и для родителей. А некоторые сами приходят – с такими испитыми физиономиями, Калошин сначала давал книги с опаской, но они аккуратно возвращают. Приезжают на конях, телегах, берут книг помногу… И учителя тоже много заказывают, коробками книги уносят, и вот таким образом, замечает Калошин, педагогический процесс улучшается.
Число читателей сильно выросло, когда он завез учебники. Из московского Северо-Западного округа привез в Коксу два пятитонных контейнера – одиннадцать с половиной тысяч учебников. Из библиотеки Ушинского – тысячи списанных книг. Учителя говорят, что у Калошина теперь лучшая педагогическая библиотека в Горном Алтае.
То, что больше пяти экземпляров, Калошин другим библиотекам раздает. Будь у него автобус, мог бы все деревни объезжать и выдавать книги. А пока к нему приезжают библиотекари и набирают две кипы – одну для взрослых, другую для детей.

«Ты из Башталы?» – «Ага. У вас есть физика для седьмого класса?» – «Только что последнюю отдал. Где ты была раньше?» – «А биология?» – «Биология есть. Тебе серую?» – «Нет, желтую». – «Желтую разобрали. Поздно ты, подружка, прибежала».
В первых числах сентября тут у него не продохнуть. Родители бедные, многие не получают зарплаты, не могут ребенку купить учебник. И вот Калошин ездит и достает на весь район. А сам сидит, зима на носу, а у него дров нет.

Куплю все

Смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и рассказать об этом другим... Мы выбираем следующий мир в согласии с тем, чему мы научились в этом. Если мы не научились ничему, следующий мир окажется таким же, как этот, и нам придется снова преодолевать те же преграды с теми же свинцовыми гирями на лапах.

Ричард Бах.
Чайка по имени Джонатан Ливингстон

Отношения между Калошиным и детьми похожи на те, которые описал другой летчик, сделавший вынужденную посадку в пустыне Сахара. Он, как вы знаете, встретил там мальчика, угадавшего, что на рисунке не шляпа, а проглоченный удавом слон.
Дверь библиотеки открывается, мальчик спрашивает: «Рисунки принимаете?»
Когда у Калошина идет конкурс рисунков, здесь все картинами облеплено. Рисуют на обоях, на склеенных листах заявок на гранты, на обороте стенного календаря. «Задумчивый житель саванны», «Кот-аристократ» или вот произведение – называется «Чтобы мир был полон людей. Никто ни на кого не обижался». Подписано: К.Н., то есть Казанцева Надя из шестого класса. «Она, – говорит Калошин, – уже как маститый художник подписывается – К.Н. А еще есть М.О.».
Раз две девчушки копировали профиль, и у одной Пушкин очень хорошо получился, а у другой не похоже. Калошин хотел сказать, смотрит, а она подписывает: «Брат Пушкина». Единственный, наверное, в мире такой рисунок.
Без призов никто не остается.
Дети – замечательные художники. И вообще замечательные, если с ними заниматься. Один его знакомый ездит за семь километров на велосипеде в другую деревню, там с детьми рисованием занимается, и эти дети все первые премии у Калошина получают.
В очередной свой набег на Москву зашел народный библиотекарь в Академию художеств – попросить книг. Вдруг видит, навстречу идет сам Церетели со свитой. Калошин к нему, как ко всем: не поможете? Церетели говорит: ну, иди к кабинету. Бросил царственный взгляд на детские рисунки, взял координаты, сказал, вот будет фонд... Но так и не помог. Ну, может, забыл, много нас таких, сказал Калошин и усмехнулся. Отвлекусь, говорит, от темы.
В подземном переходе, знаете, стоят люди, держат в руках объявления: «куплю золото», «куплю меха». А один хлыст у Киевского вокзала стоит с объявлением: «куплю все». Я, говорит Калошин, шел и очень долго смеялся...
Как-то он приехал к Амонашвили на семинар, но опоздал, смотрел в зал через занавески. Полный зал молодых людей, и настолько, говорит, было приятно на них смотреть. Обычно – маска на лице учителя, а тут полный зал молодых светлых лиц. Радостно видеть, что не заглохло, несмотря ни на что... Я, говорит Калошин, был летчиком, теперь библиотекарь, в педагогике ничего не понимаю – и то у меня столько задумок. Будь я министром или царем, все бы провел через детей, начиная с садика. Что творится в стране – тысячи беспризорных. А умницы? Их тормозит общий уровень, а у умника информация идет из космоса. Ученым бы все это обдумать, говорит Калошин свои наивные вещи. С чего начинается страна? С учителя, библиотекаря – эти сословия надо поднимать.

Читатели подрастают, и среди них встречаются такие смышленые. Один говорит: я эту библиотеку всю перечитал и вашу перечитаю. Дядя Леня, у вас лучшая библиотека... Такой парнишка никогда не свихнется. Книгу когда выбирает – такой у него взгляд серьезный. Я, говорит Калошин, таким в детстве не был. А этот мальчик будет необычный. Их пятеро ребят ходит и бабушка. И какие-то все дети хорошие. Бывают такие семьи. Как подарок.
Самый драгоценный подарок достался Калошину вот какой: ходила к нему читательница-четвероклассница, красивая – сказка. Однажды пришла, топчется у стеллажей то там, то тут, не может выбрать. Ну он подобрал ей хорошую книгу. Девчушка ушла, задумавшись. А я, говорит Калошин, провожал ее взглядом. Вот отсюда, где вы сидите, смотрю, она вышла из калитки, раскрыла книгу и поцеловала. Представляете? И пошла по заснеженной тропинке, читая. Вы, может быть, говорит Калошин, понимаете мое состояние... А ее отец против того, чтобы она сюда ходила. Библиотека Уймонской долины, Рериха, а к рериховцам отношение разное. Слухи распространяют, залепухи, чем нелепее, тем, думают, больше поверят.
Раз приехала проверять одна из администрации, в черном кожаном плаще, пенсне – вылитый Берия. Ходила-ходила, изучала. Ну и что тут особенного, говорит, библиотека как библиотека. И тут же сама записалась и взяла книгу «Предсказания Нострадамуса». В другой раз к Калошину нагрянули пожарники и закрыли библиотеку из-за того, что нет схемы эвакуации из помещения. А какая схема, если у него одна дверь?
Ну ничего, потом снова открыли, и в библиотеку еще четыреста человек записались. Так вот насчет благодарности: та девчушка, что книжку поцеловала (ее отец бьет за то, что здесь бывает), ходит теперь редко, украдкой. Еще красивее стала. Эта девчушка, говорит Калошин, – такая для меня награда. А у нее подружки, одна печенье ему принесет, другая – соленый огурец: «Дядя Леня, покушайте...»

Вид Сатурна из Уймонской долины

Он говорил об очень простых вещах: о том, что чайка имеет право летать, что она свободна по самой своей природе и ничто не должно стеснять ее свободу – никакие обычаи, предрассудки и запреты. Существует только один истинный закон – тот, который помогает стать свободным, – сказал Джонатан. – Другого нет.

Ричард Бах.
Чайка по имени Джонатан Ливингстон

Пропасть, словом, ему не дадут. Автономная электростанция на два киловатта – от Джорджа Сороса. Грузовик подарил один филантроп из Новосибирска. Этот вот стол, полки, лавки тоже все люди сделали. Картошку помогли выкопать и в подвал опустить. Калошин же здесь, как все, на натуральном хозяйстве.
Так что библиотека во всех смыслах народная. Кто чем мог, тот и помог. И вы, может быть, поможете, говорит мне Калошин, и ваши знакомые. Все, что залежалось, старые книги, учебники, тетради. Что в городе не нужно, там другие программы. А тут все пойдет. Все равно это какими-то учителями было придумано, лучше, чем ничего. Попробуйте использовать свои знакомства с издательствами, а я, говорит Калошин, раз в год езжу в Москву, приеду с контейнером. Детишки уже ждут, вы ведь слышали?
Он здесь один, а на нем и библиотека, и огород, и дом надо достраивать. Самому читать книги некогда. Ложится в час, встает в полседьмого. А помощников нет. Временные попутчики. Приезжают перебиться, перезимовать, говорит он, а чтобы всего себя отдать библиотеке – такого нет. Но он ждет, может быть, Бог пошлет.
Я спросил: “Вы живете тут восемь лет. Что происходит с деревней?” “Как везде, – сказал Калошин, – с одной стороны, наверное, вымирает. Даже удивительно, что где-то что-то посеяли, жнут”. «А с другой стороны?» «А с другой стороны, – говорит он и смотрит на меня большими спокойными, ясными глазами, – очень много детей».
Как это, не понимаю я, много детей. Откуда? Все же говорят, что детей как раз мало. «Нет, – повторяет Калошин, – много детей в Усть-Коксе, одна ребятня».
Пока мы стонали, охали, они народились?

Каждый человек появляется на свет под своей планетой. На нее можно посмотреть в телескоп – Калошин купил его, когда еще летал, за триста рублей, и теперь ребятишки смотрят.
Бывает страшная толкотня, приходят смотреть сюда спутники Юпитера и Сатурна целыми улицами. Даже маленькие дети, иного на руках держать приходится, чтобы в окуляр взглянул. Первый возглас, когда видят, – это на всю жизнь. Вид Сатурна. Или Луна на весь экран, со всеми кратерами и тропинками.
Я спросил Калошина: “А вы когда летчиком были, предполагали, что будет эта библиотека?” Он засмеялся: «Даже в кошмарном сне не могло присниться». «А не хотите опять летать?» Он сказал: «Есть выражение такое смешное, я взял его от последней жены – так хочется, аж морда болит... Страшно охота летать».
Судьба, планида Леонида Калошина чем-то напомнила мне Ричарда Баха – летчика-писателя, тосковавшего по “этажерке” времен Первой мировой, – с открытой кабиной, где шумит ветер и ты отделен от земли одним-единственным ремнем безопасности… Я давно хотел прочесть «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», в библиотеке Калошина нашлась. «Почитайте. Все определяется сердцем. Чайка – это вы...»
Глаза у него немного ироничные, но больше в них грусти и света. Елену Ивановну Рерих, чьим именем названа библиотека, считает величайшей женщиной, в одном ряду с Богородицей. В рериховское учение, в душу к Калошину я лезть не стал.
Это может случиться с человеком и в одной-единственной его жизни – перевоплощение. Не только внешнее: место жительства, семейное положение, профессия. Но и внутреннее: был таким, а прошел через муку, страдание, покаяние – и стал другим. Вдруг понял, зачем люди появляются на свет. Ради чего все это мироздание. В чем смысл всего.
“Пойдемте на улицу, – сказал Калошин, – покажу, как луна всходит”.
Луна была необыкновенная, красная – в селе жгли ботву. Возвращаться мне надо было на ночлег на турбазу через реку по подвесному мосту, а там в темноте по лесу. Калошин предложил подбросить меня на своем грузовике в объезд. Только, сказал, там переправа, шлагбаум, надо заплатить десять рублей, а у него денег нет.
Мы остановились у переезда, я сунул в окошко десятку, прыгнул в машину и спросил Калошина: “Надо же еще на обратный путь?” «Платят только в одну сторону», – сказал он.
Когда доехали до моего ночлега, луна стояла уже белая.

Анатолий ЦИРУЛЬНИКОВ
Фото автора