“Осталось жить двадцать минут…”

Церковь решили построить в селе. Избрали для этого дела закарпатских плотников – у них единственных в округе был церковный календарь. По ходу дела выяснилось, что в бригаде принято выпивать в честь именин. И не то чтобы каждый отмечал день своего ангела, нет – праздновали дни всех тезок. А одних Феодоров в календаре – до тридцати… Через какое-то время в бригаду был принят еще работник – Иван. Он нанес строительству смертельный удар, добавив в плотный праздничный график шестьдесят с лишком именин…
Это кусочек одной истории из книги “Отказаться не вправе”, вышедшей в издательстве “Лодья”. Полсотни небольших рассказов. Написаны они так легко, что вся книга прочитывается за вечер. Но главная особенность этих историй в том, что они написаны не врачом, как это часто бывает в русской литературе, не следователем и не журналистом. Автор книг – приходский священник, который долгое время отправлял все церковные требы в далеких северных деревнях.
Сегодня мы публикуем два рассказа отца Ярослава Шипова.

Святой

Есть такой тип церковных тетушек: ездят с прихода на приход, ссылаясь на чьи-то благословения, передают батюшкам приветы неведомо от кого, поклоны от незнакомых братий и сослужителей и рассказывают всякие новости: рассказывают, рассказывают... Ну, думается, коли уж такие тетушки есть, наверное, они зачем-то нужны. Впрочем, не знаю. А один старый архиерей – кстати, весьма серьезный философ – называл их “шаталова пустынь” и утверждал, что они, напротив, ни для чего не нужны. Поди разберись тут...
И вот три такие тетушки заявились в храм к моему приятелю, когда мы как раз собирались уезжать в Троице-Сергиеву лавру. “Благодать-то какая, – говорят, – и нас возьмите!” Посадили их на заднее сиденье.
Дорогою две из них тараторили не переставая. Сначала сказали, что приехали по рекомендации Виктора из Псковских Печор, с которым приятель мой будто бы служил в армии. Тот вспоминал-вспоминал, и что-то плохо у него получалось: немудрено – все ж таки прошло тридцать лет... Потом нам поведали, что у диакона Николая из какой-то епархии родился четвертый сын, а у протоиерея Петра – восьмая дочка. Мы очень порадовались за отцов, о существовании которых даже не подозревали и которые между тем настругали столько детишек. Далее начались рассказы о мироточениях и других чудесах, перемежавшиеся разными сплетнями, так что пришлось тему разговора сменить.
– А что это подружка ваша молчит? – спросил мой приятель.
– Да она только начала воцерковляться: еще стесняется батюшек. – В суетливости своей они не заметили, что добродетельную скромность поставили человеку в укор...
Однако тут же набросились на попутчицу с уговорами и увещеваниями. Некоторое время она сопротивлялась, повторяя: “Да кому это интересно?” – но в конце концов согласилась рассказать какую-то свою историю.
Дело происходило в конце пятидесятых годов, когда рассказчица была студенткой. Жила она тогда в Симферополе. Случилось с ней сильное недомогание, и отвезли ее на “скорой” в больницу. И вот лежит она в приемном покое и час, и другой, и третий... Сознание временами стало покидать ее, а возвращалось все реже и реже...
Вдруг сквозь мглу, сквозь пелену видит она: спускается по лестнице старичок в белом халате. Медленно спускается, осторожно, перила цепко так перехватывает... Подошел он, склонился над ней, а глаза у него – белесенькие, словно слепые. И спрашивает дежурную медсестру:
– Давно привезли?
– Часа три, наверное, если не больше.
– А почему не оперируют?
– Партсобрание ведь! Отчетно-выборное! Не велели тревожить ни в каком крайнем случае.
Он приказал:
– Быстро в операционную! – И добавил: – Ей осталось жить двадцать минут...
Здесь сознание снова покинуло умирающую. Очнулась она уже в операционной: на стене висела икона Пресвятой Богородицы, и слепенький старичок молился перед этой иконой...
– Я успела подумать, – вспоминала рассказчица, – что мне страшно не повезло: мало того, что хирург – слепой, так еще и время теряет, хотя сам сказал, что осталось двадцать минут. И вдруг я – безбожница, комсомолка, выбросившая бабушкины иконы, – взмолилась: “Пресвятая Богородица, спаси!” Я знаю, что говорить не могла – рот у меня пересох, и губы не шевелились: я обращалась к Богородице мысленно, но старичок, подойдя ко мне, сказал: “Не тревожься – спасет”...
Операция прошла замечательно, и больную через несколько дней выписали. Спустя годы узнала она, что оперировал ее Симферопольский архиепископ Лука – великий хирург Войно-Ясенецкий... Такая история.
В лавре мы с приятелем занялись своими делами, а тетушки отправились восвояси.
Впоследствии рассказчица стала монахиней одного из женских монастырей. А подружки ее все снуют и снуют по приходам.

Насколько промерзла земля?

Схоронили молодого парнишку – перевернулся на тракторе: пьян был, понятное дело. Сидим за столом, поминаем: безутешные родители, двое братьев, соседи, знакомые. Как водится, со всех сторон самые разные разговоры, а о покойном вспоминают, когда наступает пора в очередной раз выпить.
У меня за три дня – четвертые похороны, домой попасть не могу. Сначала отпевал механика лесопункта. Своего кладбища у них нет, так что повезли мужичка в его родную деревню – километров за восемьдесят. Только отъехали – в лесу поперек дороги машина: “Нам батюшку!” Тоже отпевать, и тоже добираться километров восемьдесят, но – в другую сторону. Договариваемся, что вечером они меня перехватят на обратном пути с погоста и отвезут к себе, а хоронить будем назавтра. Однако к назначенному месту я попал не вечером, а поздно ночью, потому что с деревенского кладбища угодил в районный центр – и опять погребение... Тогда же я узнал, что попавший в аварию младший брат нашего следователя умер в больнице и что за мною заедут. Да еще, пока народ с механиком прощался, окрестил его сына, освятил дом. И сегодня здесь уже после похорон окрестил тяжко болящего младенца...
Следователь, перегнувшись через стол, увлеченно рассказывает мне о загадочных явлениях, происходящих с ним:
– Вот залегли, ждем, когда бандит выйдет из леса. И вдруг я вижу его, но малюсенького-малюсенького: он ко мне на ладошку заскочил и по ладошке прыгает...
Молодой хирург, пытавшийся спасти переломанного тракториста, спрашивает следователя:
– Тебе сколько до пенсии?
– Полтора года еще, а чего?
– Ну, тебе хочется на заслуженный отдых?
– Конечно.
– Зайди завтра к нашему психиатру – вот тебе и вторая группа.
– Не, я серьезно, – не унимается следователь. – Из-за меня опаснейшего бандита и упустили, а он теперь депутатом стал, теперь уж его никак не возьмешь... И много раз уже было: пригляжусь, а людишки – на ладони помещаются. Что это за таинственное явление?..
– Шизофрения, – доходчиво поясняет хирург.
– Как вы считаете, батюшка, – спрашивает самый младший из братьев, тоже тракторист и тоже, похоже, пьяница: – Можно ли его держать на такой должности?..
Тут вдруг отец покойного начинает вспоминать, как прошлой весной в этой же деревне хоронили лесничего, угоревшего на печи: ручей тогда сильно разлился, мост оказался под водой, и грузовик, перевозивший лесничего, заглох на мосту. Гроб всплыл и плавал в кузове, пока не подогнали трактор и не подцепили машину на буксир. Я был здесь в тот день: помню, как мужикам долго не удавалось подогнать лодку точно к машине, чтобы накинуть трос: мужики были пьяны, то и дело промахивались, один из них даже вывалился из лодки, но, по счастью, сумел вскарабкаться на капот – только тогда им удалось завершить дело. Лесничий угорел тоже, конечно, спьяну и долго пролежал на горячей печи...
– А чернехонек стал! – изумленно восклицает хозяин дома. – Его, паря, и открывать не стали. Но я зашел... по-соседски... и все, паря, видел: чернехонек – натуральный негр!.. Сперва нажрался, значит, потом нажарился, а под конец еще и поплыл – ну, паря, веселые похороны были! – Он почти кричит, чтобы его слышно было сквозь все прочие разговоры.
– Бы-ы-ва-ли дни ве-э-се-э-лы-е, – в соседней комнате кто-то нашел гармошку. Женщины урезонивают его, и он затихает.
Тут мужики, копавшие могилу, начинают спорить, на сколько нынче промерзла земля: семьдесят сантиметров или всего шестьдесят пришлось им вырезать бензопилами, прежде чем взять лопаты.
– Товарищ поп! – Это наверняка ветеран колхозного строительства. – Вас просят местные гражданочки...
На крыльце бабушки – исповедоваться. Облачаюсь, читаю молитвы... Из дома вылетают двое рассорившихся копалей и начинают крушить друг друга. Мы с бабками разнимаем их, разводим – одного на улицу, другого – обратно в избу, а сами возвращаемся к своему таинственному занятию... Мне пора ехать, но я не нахожу ни одного человека, который был бы в состоянии отвезти меня. Женщины отправляются искать по деревне трезвого шофера, и в это время к избе подкатывает почтовый фургон: в сельце, километров за сорок, умер начальник почты, завтра похороны, не соглашусь ли я?.. Как не согласиться: мы отказываться не вправе. Только чтобы к вечеру обязательно привезли домой: послезавтра богослужение...
По дороге водитель то и дело нервно вздыхает и наконец решительно спрашивает меня:
– Отчего на наше село нынче такая напасть – каждую неделю кто-нибудь да умирает, и в основном – мужики? Полсела, почитай, – одни вдовы с ребятишками и остались... Старухи говорят: прямо как в сорок пятом... Может, нам того... “сделано”?..
Так теперь спрашивают меня в каждой деревне...

Отец Ярослав ШИПОВ