И каждый раз
чему-то удивишься...

Мысль, в общем, старая и простая: семья – действующая модель мира. Чем больше семья, тем точнее модель.
Если в городке у всех по одному ребенку, а у чудаков Сидоровых – семь, то, как ни странно, лучше адаптированными к этому городку окажутся все равно молодые Сидоровы.

Однажды я условился встретиться с одной своей знакомой на Смоленской. “Отлично, – сказала она, – я буду с детьми”. – “Со всеми?” – “Ну зачем? Только с первым, третьим и пятым”.
Пожалуй, характеристикой нашего времени, а точнее, нашего образа жизни, можно посчитать общий смех, обычно звучащий в ответ на эту простую историю. Ха-ха, первый, третий и пятый! Сказала бы еще “восьмой”. С другой стороны, в кишлаке или ауле, я думаю, никто бы не понял, почему здесь надо смеяться.
Различие культур, да, конечно. Но чтобы ввести некий общий знаменатель, уточним: для простого воспроизводства населения в следующем поколении каждой семье надо вырастить двух детей. Это в среднем. То есть семью с одним ребенком должна уравновешивать семья с тремя. А бездетного взрослого – взрослый, имеющий четверых кровных детей. Теперь прикиньте реальную статистику по своим знакомым. То-то и оно...
Когда меня спрашивали, нетрудно ли растить троих детей, я отвечал честно: легко. Легче, чем двух. А двух – легче, чем одного. Дело в том, что бытовые хлопоты не так зависят от числа детей, как от общего уклада – техники, организации. Холостяк может вогнать себя в классический бытовой тупик. Скучно обслуживать себя. Дети стимулируют деятельность. Но я не это имел в виду.
Речь идет о разных мелких ситуациях, складывающихся в воспитательный процесс... Один ребенок естественным образом оказывается в центре внимания: родителей, бабушек-дедушек, добрых гостей – и нужны умозрительные конструкции, чтобы его оттуда сместить.
– Как это ты съел все бананы?! А поделиться с мамой и папой?
Согласитесь, это абстракция. Никто не мешал маме с папой своей взрослой властью в любой момент изъять свою долю. Никто, с другой стороны, не просит папу делить на всех пиво и табак. В общем, паритет родителей и ребенка условен.
Другой пример. Федя вернулся из школы. “Ты съел два банана, а мне оставил один?! – пресловутый воспитательный процесс переходит из сослагательного наклонения в самую ткань жизни. Родители избавляются от нудной необходимости моделировать поучительные ситуации. Пороки выявляются и посрамляются на месте.

Есть некая идиллическая картина большой семьи: молодцы что-то стругают, девицы ткут, младшие подают. Слеза умиления. Тут обыкновенно прилетает чудо-юдо – и правильно, потому что от этой приторности начинают болеть зубы. В реальности интересно, как начинают прорастать между детьми штучные и непредсказуемые отношения; интересно, как неминуемые ревность и соперничество – как-никак им приходится делить родителей, а дороже родителей у них ничего нет – в лучшем случае преодолеваются или приобретают цивилизованные формы.
Ненормально, конечно, когда старший брат бьет младшего. Но и когда старший брат смотрит на младшего с влюбленной улыбкой – это тоже как-то настораживает. Нормально, когда старший снисходительно позволяет перенимать свой сомнительный опыт. Хорошо, когда у них находится общее дело.
Наш сын Коля, когда ему было три года, понимал лепетную речь своей годовалой сестренки и переводил на понятный нам, родителям, язык. Это, если вдуматься, говорит о многом.

Кровная связь братьев и сестер, связь внутри одного поколения не то чтобы важнее, а долгосрочнее связи детей с родителями. Бездетные супруги к старости часто успокаиваются, находя утешение друг в дружке. Явившие на свет одного... давно уже не ребенка, а лысоватого кандидата наук, наоборот, тревожатся: на кого мы тебя оставляем? В этом ракурсе не в счет даже его жена и дети, это как бы получужие люди. Приходят – уходят. Братьев и сестер не выбирают, именно поэтому они – навсегда. Мы умрем, а вы останетесь и поддержите один другого в случае чего.
Впрочем, зачем так элегично и так долго ждать? Достаточно уехать часов на шесть, оставив детей одних, а потом, открывая дверь, пытаться угадать, кто с кем, кто где, кто что делает. Каждый раз чему-то да удивишься.
Конечно, всех сплотил телевизор, за что ему спасибо. Забавно, что все смотрят “Анастасию”, значит, дочка, самая младшая, настояла-таки на своем. Дальше – больше.
Младшие позаботились о старшем. Им кулинария пока что в радость. Пожарили гренки. Приняли гостей. Порисовали на компьютере. Нельзя сказать, что квартира стерильно чиста. Но, в общем, все нормально.

Между Петей и Аней – десять лет. Примитивные разборки и тем более потасовки неизбежно превращаются в фарс. Контакты волей-неволей протекают более или менее культурно. Например, в форме диалога.
– Аня, вот ты такая хорошая девочка...
Это правда. Аня, конечно, чувствует подвох и внутренне напрягается, но пока вынуждена согласиться.
–...а через десять лет станешь таким же отстойным подростком, как я.
Аня возмущена, но находится:
– Ты к этому времени будешь еще отстойнее.
Как ни странно, Петю этот ответ приводит в восторг.
– А! Так ты признаешь, что будешь отстойным подростком!
Но Аню не так легко уесть.
– Нет! Я имею в виду то время, про которое ты считаешь, что я буду отстойным подростком, а я не буду.
Вот так. Я слушаю затаив дыхание. Я уже, честно говоря, сам устал от своих поправок и уточнений насчет того, как брат должен обращаться с сестрой и наоборот. Все-таки полеты куда интереснее, чем разборы полетов.

Впрочем, трое детей – совсем немного. Не разгуляешься. В нескольких знакомых семьях – по пять. Вот где натуральные мадридские дворы.
Нечего греха таить, дети часто дружат против – скажем, двое против третьего. Можно на многие лады осуждать это явление и бороться с ним. Можно тигра сделать почти вегетарианцем. Но в цирке. А в данном конкретном случае, как мне кажется, важна акцентировка. На дружат или на против. И если в истоке многолетней дружбы лежит какая-то внутришкольная коалиция, даже интрига – что из того? События – только повод ближе узнать другого человека. И родного брата тоже – не смейтесь, пожалуйста.
В одной действительно большой семье средняя дочь – девчонка энергичная, заводная, интриганка. Мама с папой немного отдалились друг от друга, но еще не разошлись (забегая вперед – так и не разошлись), а Поля уже анкетирует остальных:
– Вы, если что, с кем будете? Я – с папой.
Казалось бы, у мамы тьма поводов обидеться на такое поведение. Она, однако, не обиделась – сама мне со смехом все это и рассказала. Я очень хорошо ее понимаю. Эта живость, непосредственность, эти неуклюжие, но искренние попытки самостоятельно освоить реальный мир – тут обижаться не на что. Скажу больше – потому она и многодетная мама, что гораздо чаще удивляется, чем обижается.
Мысль, в общем, старая и простая: семья – действующая модель мира. Чем больше семья, тем точнее модель. И если в современном мире большая семья – экзотика, то это соображение ничуть не влияет на верность первоначальной идее. Если в городке у всех по одному ребенку, а у чудаков Сидоровых – семь, то, как ни странно, лучше адаптированными именно к этому городку окажутся все равно молодые Сидоровы.

В народе отношение к многодетным семьям противоречивое. Сколько раз ехал я в троллейбусе с двумя детьми и натыкался на умиление какой-нибудь старушки:
– Какие вы молодцы! Двое! В такое непростое время!
Я улыбаюсь, киваю. Но дети, падкие на лесть, обязательно сыграют на повышение.
– А нас вообще-то трое!
Общее охлаждение. Если попытаться перевести его в слова, будет примерно так: безумство, конечно, хорошо, но во всем нужна мера.
Народный хор делится на два противоположных лагеря, связанных, однако, общностью интонации:
1) И зачем плодить нищету?! Вы наслаждаетесь, а им, несчастным, расхлебывать. В такое непростое время...
2) Поня-я-ятно. Так вы, значит, из тех, кому все равно, сколько детей рожать. Хоть пять, хоть двадцать пять. Сладко ехать на народном горбу...
Я слышал это много раз и пересказал как можно ближе к тексту. Точнее не получилось, да и не хочется, признаться. Потому что ерунда это все.

Леонид КОСТЮКОВ